Страница 30 из 88
воспоминания — это единственный мемуарный документ о пребывании Шевченко у Ширяева в начале
30-х годов XIX ст.
Ткаченко Федот Леонтьевич (1819 — около 1885) — украинский художник, педагог. В начале 30-х
годов был учеником Ширяева. В декабре 1834 года отпущен помещиком на волю. С 1835 по 1842 год
учился в Академии художеств у К. Брюллова. В 1841 — 1842 годах жил с Шевченко на одной квартире.
Получив звание учителя рисования в гимназиях, выехал на Украину. Преподавал рисование и калиграфию
в Полтавской гимназии. Переписывался с поэтом. Помогал распространять его «Букварь южнорусский».
61
А. Н. Мокрицкий
ДНЕВНИК
(Отрывки)
1837 год
18 марта. Четверг. Часам к 7-ми пошел я к Брюллову. Там были уже Венецианов и брат
его Федор, скоро пришел и Краевский и прочел нам прекрасные стихотворения Пушкина:
«Молитву» — «Господи владыко живота моего», «Русалку», несколько сцен из «Дон-Гуана»
и «Галуб», сцена из быта чеченцев. До 12 часов продолжалось чтение. Когда все ушли, я
остался один, говорил Брюллову насчет Шевченка, старался подвигнуть его на доброе дело,
и, кажется, это будет единственное средство — через Брюллова избавить его от тяжелых,
ненавистных цепей рабства. И шутка ли! Человек с талантом страдает в неволе по прихоти
грубого господина!
31 марта. Среда. Вечером после чаю отправился я к Брюллову с письмом от
Михайлова. Он послал меня за Василием Ивановичем, и, когда тот пришел, я предложил им
рассмотреть дело Шевченко. Показал его стихотворение, которым Брюллов был
чрезвычайно доволен, и, увидя из оного мысли и чувства молодого человека, решился
извлечь его из податного состояния и для этого велел мне завтра же отправиться к
Жуковскому и просить его приехать к нему. Не знаю, чем-то решат они горячо принятое
участие. /68/
1 апреля. Поутру, после чаю, пошел я к Жуковскому и переврал ему приглашение
Брюллова. Вместо завтрего я пригласил его сегодня к трем часам. Досталось же мне от
Брюллова! Ментор мой в красных штанах взъелся на меня так, что я думал — побьет, но у
него гнев, как гроза на небе, после которой всегда бывает вёдро. Так и у него, пошумит,
покричит, да и улыбнется.
2 апреля. После обеда призвал меня Брюллов. У него был Жуковский, он желал знать
подробности насчет Шевченка. Слава богу, дело наше, кажется, примет хороший ход. После
класса был на уроке.
Брюллов начал сегодня портрет Жуковского и препохоже.
Страстная. Сегодня среда. Начал я день так же, как вчера: с утра до обедни — у
Брюллова, после обеда рисовал его бюст...
Чай пил с парубками Сошенком и Шевченком в трактире, вот и все.
29 апреля. После обеда отправился я к Кандыбе... Допоздна просидел я у него.
Возвращаясь от него, зашел к Дементьеву, там застал Виктора Андреевича Трипольского и
Шевченка.
1838 год
8 апреля. На второй день праздника... пришедши домой, приготовлял все нужное к
рисованию портрета... Вечером пошел я к Брюллову.
На третий день утром начал я рисовать Венеру. Скоро пришел Шевченко, и мы
отправились в Эрмитаж. С большою пользою беседовали мы в этом святилище, и сей раз
более, нежели когда, увидел я достоинства в вещах первоклассных мастеров. Вандик,
Рубенс, Веласкес, Гвидо, Аннибал Каррачи и другие, Пуссен, Ван дер Меер, Рейсдаль, Поль
Поттер и Клод Лоррен стали для меня понятнее. Я измерял их талантом Брюллова и
62
удивлялся необъятности его. У всех у них встречал я достоинства великого моего
наставника, а в нем одном узнаешь их всех, как будто бы каждый из них, переходя к
источнику света, завещал ему ту искру божественного гения, которой освещали они путь
своей жизни, те сокровища, которые они стяжали в области искусства. Вечером был у
Брюллова, рассказывал ему о своей прогулке в Эрмитаж. Он очень одобрял ее, советовал
почаще делать таковые, говоря: «Почаще б ходить в Эрмитаж, чем на почту». Как
живописцев выше всех ставит он Веласкеса, Гвидо, Корреджио, Рубенса и Вандика... После
рассуждения об Эрмитаже говорили мы об искусстве вообще и об успехах, созданных
художником в этом искусстве... До двух часов продолжалась наша беседа.
24 апреля. Вчера, порисовавши до 12 часов своего бойца, пошел я к Брюллову, писал
«Бахчисарайский фонтан». Сам хозяин жаловался на сильную боль в ногах, хотел писать, но
не мог. После принудил себя и начал менкен Марии Клеоповой. Разохотился он, писал, но
боялся, чтобы не принесло кого-нибудь, но скоро пришел Жуковский и отвлек его от дела.
После не мог уже он приняться.
Обедал я у Василия Ивановича, после обеда уснул до 9 часов. Пришел Шевченко, потом
Петровский. Спасибо, заняли меня до двух часов.
25 апреля. Часа в два пошел я к Брюллову, застал его в рабочей /69/ комнате с «Пертской
красавицей». Подсел я к нему с цигаркой, он читал, а я слушал. Скоро пришел Жуковский с
графом Виельгорским. Пришел Шевченко, и Василий Андреевич вручил ему бумагу,
заключающую в себе его свободу и обеспечение прав гражданства. Приятно было видеть
эту сцену.
27 апреля. Вчера поутру начал я копировать портрет Жуковского до трех часов. В три
приехал Жуковский для сеанса, а я ушел гулять, обедать. После обеда прилег отдохнуть и
нечувствительно проспал до шести часов, вставши, пошел ходить, по пути зашел к
Тыранову, от него пошел на Петербургскую сторону к Гудиме, от него — к Гребенке, тут я и
заночевал по причине дурной погоды.
28 апреля. Сегодня поутру писал я у Брюллова, как пришедший Путята известил нас, что
наследник в Академии и, может быть, зайдет к Брюллову. Точно, не прошло и полчаса, как
его высочество пожаловал к нам. Мы с Шевченком приняли его, ко мне обратился он с
вопросом о Брюллове, потом смотрел большую картину, — отзывался с похвалою.
Рассмотрев все с большим вниманием, спросил, можно ли пройти в другие комнаты.
Пошли, увидел он портрет Жуковского и был им чрезвычайно доволен. Уходя, велел
показать портрет сестер. Портретами императрицы и Александры Николаевны был очень
доволен, о прочих же отозвался не с похвалою, замечая какую-то гримасу (а того не знает
его высочество, что они сидят для сеанса так дурно, что с художниками могут судороги
сделаться). Уходя, он поручил мне сказать, что жалеет очень, что не видался с Брюлловым.
Когда он ушел, я пошел наверх доложить своему пану о посещении, передал ему в
точности все виденное и слышанное, даже признался ему, что выдвигая портрет
Салтыковой, измял немного драпри на менкене. Надо было видеть и слышать, как загремел
он на меня. Я думал, что он прогонит меня от себя, но, пришедши в студию и увидев, что
вина моя была невелика, призвал меня и ласково стал еще расспрашивать, как все было и
что было говорено.
30 апреля. Вчера поутру, после девяти часов, пошел я к Брюллову писать Жуковского.
Сам Брюллов писал менкен у Магдалины. Пришел Платон Кукольник и, кажется, отвлек его
от дела. В три часа приехал Жуковский. Я ушел обедать и в пять часов, вместо класса,
пошел доканчивать портретец, ан вышло не по-моему: два часа бился я с сюртуком и то
напрасно.
Сегодня только огляделся, что у меня все наврано, и вот я снова перечертил все и,
кажется, приладил как должно. Написал одну руку, другую подготовил. Ох, как трудно
копировать его, зато какая польза подделываться под его правильную кисть. С его работ
учимся смотреть на натуру. В письме у него от начала до конца везде видна кисть, до самых
63
мелких подробностей. Этак не многие умеют читать и передавать натуру — притом