Проданный ветер

– Что ты, Константин Петрович, эту крысу церковную слушаешь? – выпалил с негодованием Неплюев. – Ишь как запел, гнида! А я предупреждал, что все они себе на уме! Весь мир просвещенный ненавидит их пароду подлую!

– Разум тебе, инженер, труды господина Маркса разъедают! – с ненавистью выкрикнул Сулима.

– А я знаю, что все ваше племя трепещет, от одного «Коммунистического манифеста»! В котором вашего папу он клеймит позором за то, что он всегда связан с самыми реакционными силами.

– Почему вы молчите господин, офицер? – с ужасом прошептал Сулима. – Почему дозволяете такие речи крамольные сказывать? Почему вы его в железо не забьете?

– Но ты, сын божий, – покачал головой выдавил Орлов, – не расходись шибко то, не забывайся, что под арестом.

– Видишь, ваше благородие, какую гадюку мы на груди пригрели, – буркнул инженер. – Вот про таких и говорил господин Бруно, что они мрак и мракобесие, а ведь он между прочим монахом был!

– Он еретиком был! – закричал монах с пеной на губах, выпучив безумные глаза, – Его и сожгли за это! Почему вы дозволяете, офицер, наводить хулу на всю церковную власть? Как вы можете все это терпеть?

– Господин инженер просто начитался сказок казака Луганского, – прорычал кузнец, проходя мимо. – Он где надо ответит за свои слова, а ты пес инквизиторской, за свои отвечай. Верно, я говорю, ваше благородие?

– Все верно ты говоришь, Василь, – кивнул поручик. – Все, в сторону разговоры, лодку на воду!

– Сей труд у вас под запретом, – зло прошипел, Сулима, шагая к лодке. – Он запрещен и вашим Сенатом и вашим Синодом!

– Однако какая осведомленность, – усмехнувшись, буркнул Орлов, – усаживаясь за спиной монаха.

– Зря смеешься, офицер, – прошептал тот тихо, повернувшись к поручику в пол оборота. – Думаешь, поймал меня? Я тебя еще в телегу запрягу вместо мерина!

– Нет, это ты меня послушай, как там тебя на самом деле! – выпалил Орлов, хватая монаха за капюшон. – Слышишь, как завыли свою колыбельную койоты? Полевые волки очень умны и осторожны, они не только питаются падалью, но и с удовольствием сожрут миссионера. Ты все понял, раб божий? Хочешь, давай попробуем!

– Ты чего это удумал? – выпалил монах, вжав голову в плечи.

– Боишься, Сулима? – продолжал Орлов ледяным голосом. – Решайся пока мы рядом с берегом! Они, видать, уже учуяли запах человечины и скоро будут здесь, для них это ведь игра, а не работа. Развлекаются, а заодно и территорию осматривают – прямо как мы с тобой, Сулима. Может и впрямь оставить тебя здесь?

– Не губи, офицер, – выдавил тот осипшим голосом, – не оставляй на погибель.

– А, зачем ты мне нужен, монах? У меня не конвойная рота и я не офицер из сыскного ведомства! А ты за моей спиной измену замышляешь и это заметь за наш хлеб и соль.

– Не губи, офицер, ради Христа не губи, – с жаром шептал тот, косясь на удаляющейся берег. – На весла посади, грести буду до изнеможения!

– А что, ваше благородие, пущай подсобит! – воскликнул Неплюев. – И конокраду железо снять и тоже на весла, пусть хлеб отрабатывает.

– Степанов, освободи ты их и впрямь, путь дальний, пусть подсобят, распорядился Орлов. – А если они злодейство, какое удумают, то мы их просто пристрелим!

Сидя на носу лодки, который-то взлетал на гребне очередной волны, то резко опускался в низ, поручик напряженно думал, всматриваясь в темные контуры береговой линии, о том все ли он правильно делает. Пока, по его мнению, он не делал каких-то ошибок и, завладев, лодкой они значительно сократят путь. Удалось понять, кто такие Сулима с Ламбером. Это были враги, коварные и готовые в любой момент своими действиями или бездействиями поставить под сомнение успех их перехода. И хотя еще небыли точно ясны их мотивы, по которым они увязались за караваном, ясно было, что их как впрочем, и беглого каторжанина стоит остерегаться. Кутаясь в воротнике своего старенького овчинного полушубка, от холодных порывов студеного ветра, Орлов прислушался к вялотекущему спору, между Неплюевым и Сулимой. Которые яростно при помощи весел боролись с волной, продолжая при этом выяснять отношения.

– Я не могу смиренно слушать такую ересь, – хрипел, Сулима с перекошенным от злости лицом. – Права папы божественного происхождения и никто не может ставить их под сомнения! Сам Бог возложил на его плечи заботу о церкви и сделал его не ограниченным владыкою ею.

– Очень смешно! – воскликнул инженер, давясь от смеха. Скажи еще, что ваш папа – это живой закон.

– И скажу! – взорвался монах от негодования, с перекошенным лицом. – Его слово – это слово божье, а его дело божье дело! И вообще христианские императоры нуждаются в папе!

– С чего бы это? – уточнил Неплюев. – Ради вечной жизни, что ли? Это скорее ваш папа нуждается в королях и императорах, через статус и волю которых он может управлять делами земными.

– Почему вы молчите, офицер? – выпалил монах, качая головой.

– У меня нет не малейшего желания становиться судьей в ваших постоянных спорах, тем более по поводу поиска истины в вашей вере, – отозвался тот.

– Но ведь ваш инженер хулит власть!

– Власть вашего папы и вашего ордена! – оборвал монаха Орлов. – И запомните, Сулима, на будущее, что для меня именно варвары из Брюсселя и Лондона расшатали устои древней Византии. В которой по моему разумению было все – архитектура, банковская система, право и дипломатия, разумеется. И у меня нет никакого желания защищать вашего папу и тем более ваш орден.

– Разве не турецкие янычары превратили Византийский Константинополь в Османский Стамбул? – с негодованием выкрикнул Сулима.

– Турки лишь довершили начатое вашими братьями, имя которым варвары-латиняне. Именно ваши единоверцы, предали наших православных братьев, для того что бы стать твердой ногой на Востоке, для того что бы навязать свое влияние и воспользоваться чужими богатствами.

– Да папа лишь стремился создать единый и неделимый христианский мир! – выпалил истерично Сулима. – В который вошла бы и Византийская империя, этого, между прочим, желали и рыцари и крестьяне.

– Эту сказку ты нашему конокраду расскажи, – рассмеявшись, отозвался Неплюев. – Все правильно говорит Константин Петрович! Это ваши неудачи на Западе принудили вас к корыстным поискам на Востоке, это ваши бесконечные междоусобицы толкали ваших крестьян и феодалов в походы на Восток. Которые, разумеется, охотно благословлял ваш папа.

– Вас послушать, так можно подумать, что на землях российской короны все и всегда делается правильно, – отмахнувшись, выдавил монах. – Под своими православными знаменами вы проиграли Крымскую компанию! Да что там компанию! Вы здесь на кромке империи до сих пор не смогли усмирить аборигенов.

– Ничего, придет время, – проговорил Орлов, – мы заключим мирные договора не только с окраинными народами, но и с самой Японией.

– Что то до сих пор у вас это не очень то получалось, – буркнул, Сулима, налегая на весло.

– Нет ну вы, посмотрите, что же это за холера такая, – возмутился кузнец, показывая монаху огромный кулак. – Тебе сказано, что заключим – значит заключим! Тебя и впрямь надобно было на съедение оставить, прости Господи за все прегрешения наши вольные и невольные. Благодаря нашим православным священникам, мы и так уже подружились с аулетами! В отличие от вас латинян наши святые отцы не проповедают огнем и мечем. Они выучили местные языки и даже придумали для них грамоту.

– Все верно, Василий, говоришь, – поддержал инженер, – и грамота у них теперь есть и словари разные. Теперь они знают, что кроме шаманов есть еще и лекари с микстурами горькими, а мыться можно не только в реках да озерах, но и в банях, под хвойные веники. А ты, Сулима, говоришь, что мы дружить не умеем!

– Все еще надеетесь в лице дикарей, увидеть новых российских верноподданных?

– Именно так, – проговорил Орлов, всматриваясь в черную бездну океана.

– Странные вы все-таки русские, – буркнул монах. – Вам с трудом удается кормить своих колонистов, а вы ведете речи о словарях для каких-то туземцев, от которых за милю воняет псиной и рыбой. Видать, вы уже забыли какую бойню они вам учинили в вашем Ново-Архангельске, а тогда ведь Господь призвал к себе более двухсот ваших соотечественников.