Страница 20 из 48
Вдруг послышался резкий хруст от развернувшихся санок, её обдало снегом и кто-то произнёс весело и участливо:
- Не ушиблась?
Есеня оглянулась. Заломив шапку набекрень, перед ней стоял Вяхорь. Она тихонько рассмеялась. Встреча ей была приятна.
- Храбрая ты женщина, - продолжал он, подошёл и стал отряхивать её варежкой. Она покорно поворачивалась перед ним.
- Садись со мной, вместе спустимся. А то далеко идти до твоих санок, - предложил он.
Она села и спиной прислонилась к его груди. Он легонько взял её за плечи, и они покатились, стремительно набирая бег.
Внизу он подал ей руку, помог встать. Они восторженно глядели друг другу в глаза, опьянённые быстрой ездой.
- Прокатимся ещё? - спросил он.
- Конечно! - ответила она радостно.
Они накатались досыта, усталые побрели домой.
- Всё детство у меня прошло на этом скате, - сказала она. - Как снежок выпадет, мы с девчонками сюда. До самой темноты катались!
- Я тоже. И когда мокрый снег пройдёт, крепости возводили. Делились с ребятами на две группы и по очереди брали приступом. Так весело было!
- Что-то я здесь тебя не видела…
- А мы вон на том скате играли!
- Как же ты здесь оказался?
Вяхорь на мгновение смешался, ответил неуверенно:
- Не знаю. Как-то так получилось…
Она догадалась, что он следил за её теремом и сопроводил до Днепра.
- И где же так быстро нашёл санки? - лукаво спросила она.
- У знакомого выпросил, - признался он.
И они рассмеялись.
В тот вечер они долго гуляли по улицам Киева. Стояла тихая тёплая погода, какая бывает в начале зимы после выпадения обильного снега. Над ними нависало низкое рыхлое небо, домики казались ниже и приземистее, чем обычно, они словно затаились среди снежного покрова.
- Осенью меня одолевает печаль, - говорила она, ставя сапожки в наезженную санями гладкую полосу. - Не знаю, откуда она берётся. Но такое чувство, будто что-то потеряла, в чём-то провинилась, кому-то чего-то должна. И сердце начинает сдавливать, и слезы на глаза навёртываются… Но наступает зима, выпадает первый снежок, и тоска проходит, будто её и не было. И на душе становится светло и радостно, и начинаешь ждать чего-то нового, необыкновенного…
Он хотел съехидничать, сказав, что в детстве тебя, наверно, папочка с мамочкой баловали очень, и выросла ты такой неженкой. Но вдруг неожиданно для себя начал говорить совсем другое:
- А я каждую осень почему-то мёрзну. Отчего, и сам не знаю. Ведь зимой намного холоднее, но мне не зябко. Может, дома ещё не топят печки как следует, может, промозглая погода действует, дожди и слякоть. Может, я такой дохлик, что кровь не греет…
Она потрогала его ладонь:
- Руки у тебя горячие…
- Зато сердце холодное! - шутя ответил он.
На прощание он хотел привлечь её к себе и поцеловать, но она оттолкнула его, испуганно глядя в глаза, и он отказался от своего намерения.
Потом они стали встречаться каждую неделю, но неизменно при прощании она становилась натянутой, настороженно встречала всякую попытку приблизиться к ней, и он понял, что она перестала доверять всем мужчинам, боится нового обмана, чурается его, и смирился с этим.
Как-то по Киеву прогремел случай, когда жена купца ударила своего мужа ножом, да так сильно, что того еле отходили.
- Как она могла поступить так? - спросила в недоумении Есеня. - Ведь она любила его…
- Любовь и ненависть живут рядом, - ответил Вяхорь. - Это известная истина.
- Ты прав, - задумчиво проговорила она, и он понял, что она в это время думает о Дире.
Не хотел, но как-то само собой вылетел вопрос:
- А тебе не хотелось бы отомстить князю?
- Он страшный человек, я не хочу о нём вспоминать, - быстро проговорила она. - Удивительно, как ты только можешь служить у него советником!
Он ничего не ответил.
А при следующей встрече как бы между прочим сказал:
- Мы этому Диру такое можем подстроить, что он голову сломит!
Она недоверчиво посмотрела на него:
- Мы с тобой?
- Для начала - один я. Тебе не хотелось бы этого?
Она помолчала немного, ответила отчуждённо:
- Не возражаю.
«А у этой хрупкой женщины острые коготки, и она готова выпустить их в любой момент», - подумал он.
И этим она ещё больше понравилась ему.
В начале весны, когда на Днепре сошёл лёд, Вяхорь отправился в город Витичев, расположенный по течению реки в тридцати верстах от Киева. Там собирались купцы, чтобы совместно плыть дальше по Днепру и Русскому морю в Византию и другие заморские страны. На пристани Витичева было людно, шумно. Вдоль берега стояли десятки судов.
Тащили мешки, грузили ящики. Раздавались гортанные крики, весёлый смех, лай бегавших по пристани собачонок. Пахло соломой, солёной рыбой. Увидел знакомого купца, окликнул:
- Озмир! Снова в заморские страны наладил?
- Ба! Боярин Вяхорь! Какими судьбами в наш купеческий город?
- Да вот побеседовать с вашим братом от имени князя приехал.
- Теперь ты советник самого Дира! Высоко взлетел! И что нового скажешь?
Около них стали останавливаться купцы, прислушивались к разговору.
- Интересуется князь, как идёт заморская торговля у русских гостей. Может, чем-то недовольны, может, жалобы какие есть.
- Как не быть! Наша жизнь такая беспокойная, вся в пути, вся в переменах, только успевай повёртываться!
- Хорошо ли вас встречают в чужих странах? Не забижают ли?
- Как не забижать! - вмешался в разговор крупнолицый купец. - Забижают, да ещё как!
- Наверно, морские разбойники шалят?
- На Русском море их нет, - степенно ответил длиннобородый купец. - Это если в Египет или Сирию плыть, то там они водятся. Островов много, вот они на них обосновались и проходу не дают нашему брату…
- До них нам не достать, - ответил Вяхорь. - А вот как вас в Византии встречают?
- Ромеи, те неплохо привечают, но тоже иногда бывает…
- Да где там - хорошо! Худо, совсем худо стало в последнее время! - не выдержал худощавый, в кафтане, туго подпоясанным шерстяным поясом, с бойкими глазами купец. - То в город не пустят, то с торгового места такую плату запросят, что ни о какой прибыли думать не приходится! Одни убытки!
- А из других стран как же торгуют?
- За них правители заступаются, - сказал Озмир. - Тех уважают, о них заботятся. И кормёжка им, и кров предоставляются. А нам нет ничего! Ютимся, как бездомные собаки!
- Поглядишь на иного болгарина или араба, и зависть берет! - рванулся вперёд всё тот же бойкий купец, - В Царьграде живут, как у себя дома! Чиновный люд перед ними расстилается, пошлины берут умеренные. А нам хоть пропади!
- А как заставить ромеев с уважением относиться к русским купцам? - спросил Вяхорь.
- Да как, - замялся длиннобородый… - Доброго слова они не понимают. Сила нужна!
- Стало быть, воевать? - в упор спросил Вяхорь.
- Да хотя бы! - решительно ответил крупнолицый. - Двинуть войска под Царьград, по-другому заговорят с нашим братом!
- А ты представляешь, какие расходы потребует сбор войска? А сам поход?
- Конечно! Тут один корабль снарядить и то сколько всего надо… Нам ли не знать!
- А у князя киевского нет таких средств! И взять негде!
- Как негде? - возмутился длиннобородый. - Мы разве не поможем? Соберём со всего нашего товарищества, построим суда, закупим оружие. Поможем, мужики?
- А как же!
- В стороне не останемся!
- Родное нам дело поддержим!
- Хорошо, - сказал Вяхорь. - Ваше мнение я услышал. Но было бы очень важно, чтобы вы сказали об этом самому князю. Давайте так. Выберите пару-тройку своих представителей, и пусть они через неделю приедут в Киев, к самому князю. А я постараюсь вам устроить с ним встречу. Договорились?
Купцы закивали головами, загалдели в знак согласия.
Вернувшись в Киев, Вяхорь пригласил Дира к чашнику. Была такая должность при князе киевском - чашник, который заведовал всем пиршеством, принимал гостей, угощал их едой и хмельным, устраивал и ублажал как мог. А потом князья стали поручать им ведение всего своего хозяйства, сбор дани и прочие хозяйственные дела. И превратился чашник из устроителя гуляний в государственного деятеля, ведавшего всем княжеским и казённым имуществом. Теперь в этой должности состоял Сидарка, беспокойный, юркий, шустрый, как и подобает быть человеку на этом посту.