Аллея всех храбрецов

«Сходненская». Все вышли. Мне одному ехать до конечной «Планёрной». Дальше автобусом мимо ежей, где в 41-ом были остановлены оккупанты. Совсем недавно мы были здесь, только сворачивали в другую сторону и вместе с нами холодным грузом был Гена Жуков, умерший в Париже на улице Ренн.

До Парижа мы летим с космонавтами. Мы сидим с Соней в салоне аэробуса, в последнем ряду, где всего по два кресла с каждой стороны. За спиной «пятачок» курильщиков и туалеты. Мы беседуем, у нас с ней много общих знакомых и тем. Как – никак вместе работали несколько лет назад. Мы сидим и светски беседуем. Перед нами в ряду Лёня Сюливанов. У него в ногах большая спортивная сумка. Временами он оборачивается, предлагая принять по капельке.

Предлагаю Соне. Она отказывается, мы чинно беседуем. Я лечу в Париж какой-то «надцатый» раз, а она впервые за границу и сразу в Париж и Ниццу. Переживает. От курильщиков отделяется космонавт Волков – commandant Волков, герой дня. Это его настойчивыми усилиями была распахнута французская раскрывающаяся конструкция.

То, о чём говорит Волков, потрясающе. Он предлагает Соньке удивительный автомобильный маршрут через всю Францию: Бургонь, Шампань, Прованс к Лазурному берегу. Ну, что на это можно сказать? Вспоминается Азиз Несин «Если бы я был женщиной». Сонька слушает и улыбается. Она выглядит элегантно: чёрный костюм, из-под короткой юбки длинные ноги. Всё в ней притягивает. Отвечая Волкову, я оборачиваюсь, говорю, что этот маршрут – мечта и замечаю перхоть на сонькином воротнике. Интерес мой к ней тотчас пропадает. Такое – не редкость для меня. Деталь и отношение меняется. Глупо, по-детски, но с этим ничего не поделаешь. Таков уж я.

Весь этот день – долгая дорога. Кружным путём по Парижу из аэропорта Шарль де Голль в Орли с остановками у Нотр-Дам и на Монмартре. В соборе я рассматриваю подиум. В Москве он не давал мне покоя, я пытался его описать: мраморный, со ступеньками… А дальше что? Теперь рассматриваю. Любуюсь восточными витражами. Вернувшись я что-то читаю про Нотр-Дам и каждый раз нахожу новое, а позже подтверждение прочитанному.

Иду вдоль стены. В ней ниши святых, как индивидуальные каюты у нас на станции. Я знаю, что космосу покровительствует святая Сессиль. Где она? Есть ли у неё собственная каюта-келия? У выхода протягивают афишки: через пару часов в соборе зазвучит органная музыка, но мы будем далеко.

В автобусе Соня садится на передний ряд к Грымову. К чему неуместное притворство? А рядом Таисия с шефом. Они беззаботно болтают. Они теперь в центре всего. Я мог бы о многом им рассказать. Ведь о Париже я начал читать ещё тридцать лет назад, студентом второго курса в подсобке ленинской библиотеки.

Мне вспоминается вытянутая комната в металлических стеллажах с окнами на кремлёвские башни. Я могу многое рассказать, но меня никто не спрашивает. Хотя не трудно догадаться: совсем не просто попасть сюда и Соньке нужно поездку отрабатывать согласно принципу «дал-взял».

Не знаю как это получается, но некоторых особ женского пола меня так и тянет называть Катька, Сонька, Дашка. И не иначе, хотя я прекрасно понимаю, что это неприлично и стараюсь этого избежать. Но логика вещей заставляет, и я их всё равно их так называю, хотя не вслух, то хотя бы про себя.

На площади Терт – обычное столпотворение, и Грымов с Сонькой теряются. Мы ждём их у церкви Сакре-Кёр у автобуса. А их всё нет и нет. Пропали они. Должно быть, он ей сказал: подождут, а у неё коленки тряслись и небось холодело в животе от мысли, что она здесь, в месте мечты. Тогда из-за них мы чуть было не опоздали в Орли.

В броске на юг мы сидим привычной компанией в самолётном хвосте. А впереди продолжается шикарная выездная жизнь.

«Поесть пора». Стоило шефу заикнуться и «Сейчас, Володечка, закудахтала Таисия, – вот сосиски подкопчённые», а «сенбернар» Леня Сюливанов раскрыл бездонный саквояж. И понеслось, угощали и соседа – негра со скрипкой, а закончилось всё тем, что сосед забыл в самолёте скрипку, а Сюливанов недавнюю гордость свою – импортный фотоаппарат.

Ночными набережными покатили к Ницце из аэропорта, затем тоннелем от Ниццы и сразу вильнули в сторону, к отелю «Пьер ваканс», что на мысе Ферра. Снаружи здание его опоясано балконами и похоже на пришвартованный корабль. И впечатление мавританского, может, от моего архитектурного представления и от комбинации карминного и белого цветов.

За дверью номера сразу глухая комната – спальная, затем в предбаннике кухня-прихожая и вот просторная комната с дверью на балкон. На нём пластмассовые стол и кресла, а под балконом бассейн с подсвеченной водой.

Звонит телефон: Грымов по поручению шефа. «Есть предложение собраться в бассейне». «Предложение игнорирую», – может, в меня вселился бес. «Но все идут». «И на здоровье». Медленно разбираю чемодан.

Комната велика для одного. Зеркало во всю стену. За передней холодильник, мойка, плита в проёме стены, масса кухонных принадлежностей. Рассчитано на семью. Два дивана-кровати, стол, ещё одно, круглое зеркало. Акварель на стене. Простой сюжет: дверь, увитая зеленью.

Снова звонок. Предлагают собраться на ужин в номере Лёни Сюливанова. «Только никого не зови», – предупреждает шеф. «Как же я могу не позвать. Люди впервые приехали и ждут в номерах».

У Сюливанова тесно. Сонька в чёрном трикотажном костюме своими длинными руками-ногами напоминает карнавального чёрта. Как неуместна здесь она со своей суетой, экзальтацией, возгласами. В предыдущих поездках у нас сложился деловой ритуал, а она из него выламывается своей восторженностью. Грымов, открыв посудомойку, разбирается в её конструкции. Сервируется стол. Шеф скомандовал и понеслось.

Ночью двинулись нетрезвой компанией по шоссе в сторону Ментоны. Непредсказуемый шеф заставил всех спуститься к воде между вилл узким и тёмным проходом. Слава богу, что нас не перестреляла тогда охрана в темноте, не спустили на нас собак среди дорогой частной собственности.

Шеф решил искупаться и нагишом полез в воду. За ним из преданности поплыл и Сюливанов. Женщины отошли в сторону от фыркающих в воде. Эх, Лёня, Лёня, сенбернар Сюливанов, продался за чечевичную похлёбку! Возможно, там или перед этим в номере «Пьер ваканс» и появилась наша бифуркационная точка.

На выпивке шеф реминисцировал: «Когда был я космонавтом…» Не хочется верить, хочется возражать. «Нет. Не был». Не верили тем, кто в космонавты пролез. И вообще… «Впервые я вижу руководителя, хвалящегося привилегиями. Привилегиями пользуются». А шеф рассказывает, как его обхаживали в Париже. «Пожалуйста, выбирай любой коньяк, любой Наполеон».

Над нами звёзды южного неба, безмолвное море рядом чуть плещется чернотой. А в нём шеф и Лёня фыркают кентаврами, и в стороне по краю залива сияют далёкие ментонские огни, и капли, подброшенные купальщиками, сверкают бриллиантами.

Ах, сколько раз я пытался продолжить рассказ и на этом месте спотыкался. Об этом роскошном симпозиуме, о местах, напоминающих об Орлове и описанных Фицджеральдом, но ничего толком не получалось. Ницца – тема особого рассказа. Во всяком случае можно обойтись без необходимой полноты, перебегая данное место. Прекрасная Клер, Сонька с муками совести, встреча с Лузановым, метаморфоза в местном Carrefour’е с майором Колоницким, казино Монте-Карло, цветочный рынок, музей Шагала в Ницце и еврейский патриотизм наших медиков, суаре на ферме в горах, Сен-Поль-де-Ванс – это требует особого изложения, а пока беглой скороговоркой дневниковой записи.

Проснувшись я угодил в очаровательную картину. С балкона открылась гладь залива, ровная, как зеркало, с лодочкой на ней. На его противоположной стороне освещённый утренним солнцем сказочный город карабкался на зелёный холм. Дома невысокие разноцветные с обилием черепичных крыш. А по бокам пинии в утреннем свете, нежные, как девушки. Пальмы не как на Кубе – дикие и гордые – а с пышной гривой, роскошные. Рядом цветы у бассейна в горшках, кадках, ящиках. И просто нечего сказать – красиво и всё.