Другая Белая

От обилия дневных не то что впечатлений — потрясений, вечером голова шла кругом. К тому же Марина постоянно была голодна: утром пили чай-кофе, днем перекусывали взятыми с собой бутербродами, когда возвращались домой, не ужинали. Марта говорила, что уже слишком поздно. У Марины на языке вертелась фраза Остапа Бендера про Берлин, где едят так поздно, что нельзя понять, что это — ранний ужин или поздний обед. Ей бы его нахальство! Она просила чай и кусочек хлеба с маслом. Хозяева пили кофе. Кофе перед сном?! Не утерпев, Марина однажды все-таки спросила довольно игриво:

— Что вы собираетесь делать ночью после такого крепкого кофе?

И покраснела.

Мартин, не поддержав ее шутку, спокойно пожал плечами:

— Спать.

На ночь в спальнях с грохотом опускались наружные металлические жалюзи, воцарялась кромешная тьма. Хорошо им там за стеной вдвоем, а ей в одиночестве было неуютно, она хотела бы открыть окно, сидеть, вдыхать запах сирени — все равно ведь не спала полночи. Засыпала все-таки в конце концов.

[И приснился Марине сон. Она и Мартин шли по лесу. Она была в старой любимой ночнушке с порванным и залатанным на груди кружевом. Зябко. Время от времени Мартин ставил перед ней ладони, как экран обогревателя, — тепло его рук проходило в самое сердце, но не это занимало ее мысли. Они куда-то спешили, и когда впереди появился тот самый дом-амбар, в котором она была с Хенком и Ине, Марина поняла, что спешили сюда. Они вошли, и она сразу стала искать место, где спрятать Мартина, — как будто что-то грозило именно ему — не ей. Они оказались на самом верху, под крышей, и здесь она сказала: «Сиди тихо», — и набросила на него какой-то серый ветхий платок. Такой же взяла и для себя, и побежала вниз с одной только мыслью: здесь есть подпол, из него можно выйти наружу незамеченной, чтобы не выдать Мартина. Действительно, выбралась наружу, и почти ослепла от белого снега, который лежал под ногами — его же не было, когда входили! Оглянулась — а это целая деревня из похожих амбаров-домов со снегом на крышах. Людей много, все кричат, плачут, собаки лают, она хочет спросить, но к кому бы ни подошла — к ней поворачиваются головы без лиц. «Чем же они кричат и плачут?», — спрашивает себя Марина и догадывается: «У них есть лица, только они спрятаны — от ужаса лица опрокинулись!» Вдруг рядом крик становится просто невыносимым: какая-то женщина в таком же, как у нее, сером платке, пытается заслонить своим телом ребеночка, на которого солдат в тяжелом доспехе уже направил свое копье… Марина усилием воли вытолкнула себя из этого сна с мыслью: «Какое счастье — это только сон!» Вторая мысль: «А как же Мартин?!» Медленно-медленно, все еще пребывая между сном и явью, приходила в себя…

А придя в себя окончательно, поняла, что ей приснилось. Она знала ту деревню. Это ее написал Питер Брейгель-Старший в «Избиении младенцев»[12]. Новозаветный сюжет он поместил во Фландрию своего времени. И дом похожий она недавно видела в Голландии, даже чай в нем пила. Она была там, среди объятых ужасом фламандцев, и спасала самое дорогое, что у нее было. Но Мартин не младенец. В толковании снов Марина была не сильна, подумала только, что именно дети были самым дорогим в ее жизни].

Как-то, уже ближе к ее отъезду, Мартин и Марта были заняты с утра. Марина спросила, как дойти до главной улицы их деревни. Ей объяснили, даже нарисовали. Она шла по узким улочкам, пыталась вообразить, что она местная жительница, что все здесь ей родное и привычное. Она поздоровалась с несколькими людьми, и ей с улыбками ответили, дошла до парикмахерской, ей улыбнулись, как старой знакомой. Вымыли и уложили волосы, настроение прыгнуло вверх. Зашла в маленькую кофейню, ей тут же принесли чай с вкуснейшими местными булочками и пожелали приятного аппетита. Посмотрела в окошко и увидела машину Мартина, проехавшую мимо. Ее ищет. Вышла, замахала рукой. Он остановился. Села в машину. Они впервые были вдвоем так близко. Будут ли предприняты какие-либо действия с его стороны? Действий не было, он смотрел только на дорогу. «Не любишь? Не хочешь смотреть? О! Как ты красив, проклятый!»[13]

В день отъезда они молча сидели по углам трехместного дивана. Место между ними пусто не было. Марина почти физически ощущала плотность пространства, заполненного любовью. Ее учуял и старый хозяйский пес Бонзо. На протяжении получаса он совершал один и тот же маневр: подходил к Мартину, клал морду в его руки, замирал на минуту потом, обходя журнальный столик, подходил к Марине и делал то же самое, после чего садился напротив них, положив морду с большими грустными глазами на журнальный столик, смотрел на них обоих и громко вздыхал по-человечьи. Потом вставал и повторял все снова.

Появление Марты вернуло их в реальность. Пора ехать. Марта — наверняка счастливая от того, что Марина наконец уезжает, — захотела сделать прощальное фото. «Можно с Бонзо?» Марина наклонилась к умной собаке, утопила руки в его густой шерсти — отдала всю нежность, предназначавшуюся его хозяину, шепнула по-русски «спасибо». Потом повторила это уже громко для всех по-английски.

Вернувшись в Москву, знала, что влюблена и не думала сопротивляться — она была счастлива.

В ноябре Мартин привез в Москву группу старших школьников. Марина ждала его в пустой квартире подруги. Они провели вместе полдня. Как по-разному течет иногда время! Она жизнь прожила за эти полдня. Столько произошло, столько было сказано, а еще больше не сказано. Марина изнемогала от любви — ни рук разнять, ни глаз отвести.

— Ты только третья любовь за всю мою жизнь, — сказал он.

Какое слово ты сказал?!

Она услышала только «ты» и «любовь». Мозг ее работал избирательно: воспринимал и запоминал только то, что ей тогда было нужно. Как выходили из квартиры — стерлось из памяти напрочь. Как до дома доехала? Это помнила. Он остановил такси, она села, опустила окно, а он держал дверь открытой и все смотрел, не отрываясь, держал ее руку, не давая таксисту тронуться с места. Помнит, как беззвучно, закрыв лицо шарфом, рыдала, как долго стояла в темном подъезде своего дома, не решаясь дотронуться до кнопки лифта и войти в свою квартиру — в тот привычный быт, который сейчас казался таким далеким от ее жизни. Ее жизнь, ее реальность — это то, что с ней было сегодня. Она там осталась, там и с ним.

Он уехал с группой в Ленинград.

Работать, общаться с людьми?! Это было не в ее силах. Многолетний знакомый участковый врач, не стал вдаваться в подробности, смерил давление — низкое, очень низкое — выписал больничный. Мартин позвонил из гостиницы. Больше получаса они оба, как в бреду, повторяли слова «люблю, приеду, буду ждать, буду звонить». Положил трубку, она все еще держала свою…

Постепенно приходила в себя и начала вспоминать — каждую минуточку вспомнила. То смеялась от счастья, то вдруг охватывал страх: «Он, наверняка, понял, какая я неискушенная в этих делах: то слишком смелая, то совсем неумелая». Через какое-то время снова: «Боже, как я могла задать такой дурацкий и бестактный вопрос про жизнь — жизнь состоялась, перемены невозможны?» На что получила короткий ожидаемый ответ: «Невозможны!» Что он о ней думает? Он, конечно, должен сейчас опасаться, что она сделает что-нибудь дурацкое — письмо напишет или позвонит. И как она не сдержала рыданий по телефону?! Мужчины терпеть не могут женских слез.

А дальше началось это многолетнее сумасшествие: два раза в неделю в половине четвертого она заваривала хороший чай и садилась у телефона — ждать. В четыре часа дня раздавался звонок. В трубке было молчание, она произносила несколько фраз и потом молчала тоже. Трубку вешали, а она еще какое-то время сидела, оглушенная биением своего сердца. Верила — и не верила. Это не могло быть ошибкой или простым совпадением. Когда расставались в ноябре, он спросил, когда она бывает дома одна, и она сказала про два выходных на неделе и про время, когда она уже точно дома. Звонки и раздавались именно в эти дни и в это время. Сумасшествие? Нет. Зависимость? Тоже нет. Это были их свидания: он хотел услышать ее голос, она — его молчание. Она даже завела календарь, в котором обводила красным числа и писала время: 4.00, 3.56, 4.03… Сколько таких календарей, спрятанных глубоко в шкафу, накопилось за годы.

12

Эпизод новозаветной истории, описанный в Евангелии от Матфея о том, как иудейский царь Ирод, прослышав предсказание о скором рождении Мессии, приказал убить в городке Вифлееме и его окрестностях всех мальчиков, которым еще не исполнилось двух лет.

13

А. Ахматова «Четки».