Страница 24 из 79
Вечером в своем кабинете я сидел и при свечах бесцельно чиркал свинцовым карандашом листик серовато-желтой бумаги. Вопрос стоял серьезный – что делать? Если все взять на себя, скорее всего, кончится это дело плохо. Иоанн Васильевич также пока меня не призывает, да и некогда ему обо мне думать, есть у него забот. Наверно все-таки придется идти на прием к митрополиту, и доказывать, что могу сделать аптеку не хуже царской и научить монахов новому в уходе за больными, Нужно найти и кузнеца, чтобы делал только для меня инструмент, вроде я слышал, что шведские руды получше, чем наши из болота и сталь в инструментах будет покачественней.
В общем, вопросов было много и надо было с чего-то начать, и я никак не мог решить с чего.
Так и не решив, с чего начать, я решил, что утро вечера мудренее и улегся спать. Спал я плохо, все время снились кошмары, и лишь под утро я крепко заснул.
Утро было мрачное и дождливое, из кровати вылезать не хотелось. Но сегодня у меня были две операции. И поэтому я решительно выбрался из своей спальни и спустился вниз.
Я едва успел позавтракать и пойти проверять готовность операционной, как в ворота застучали. Прибыла моя первая пациентка.
Боярыня Хованская была крепкая пожилая женщина, пока ее муж князь Андрей Петрович Хованский мотался по стране, выполняя приказы царя, она сильной рукой держала все хозяйство. Вчера в беседе, когда кроме нас двоих в кабинете никого не было, она, сняла кику, развязала платок и продемонстрировала огромную бородавку около левого уха. Хотя прямо она не говорила, но я понял, что именно этой бородавке ставит она в вину, что муж приезжая домой, скажем, так, уделяет ей внимание только формально, как своей законной жене, и она надеялась, что если этой болячки не будет, то муж будет более внимателен к ней. Сейчас, как раз Андрей Петрович был в войсках, выполняя очередной приказ царя и у княгини, было время на лечение. К ней переходила туча всяких бабок, которые заговаривали эту бородавку, окуривали ее всякими дымами, и она даже прикладывалась к мощам святым, но все бесполезно. Когда же она пригласила за большие деньги, одного из придворных врачей тот сразу сказал, что он удалит эту штуку, но надо будет потерпеть, потому, что будет очень больно и после останется большой шрам.
Но когда она сначала услышала, а потом увидела лицо Ивашки Брянцева, которого она сразу и не узнала, то поняла, что потратит любые деньги, но поедет к Щепотневу.
В ее бородавке, слава богу, ничего необычного не было, хотя у меня еще отсутствовал микроскоп, но я и без него видел, что это обычная фиброма, без признаков озлокачествления. Единственным неудобством была очень широкая ножка, на которой она сидела, и мне пришлось, обдумывать, как удалить бородавку, оставив максимум кожи щеки. В моем прошлом, еще в своем первом теле мне ни разу не доводилось делать такую сложную операцию, по одной простой причине, что женщины просто не доводили свое лицо до такого состояния и не давали вырастать на своем лице таким монстрам.
Когда я представил себе князя Андрея, целующего свою жену в губы, в это в это время огромная бородавка прижимается к его щеке, то мне самому стало нехорошо.
Княгиня естественно явилась не одна, она приволокла с собой двух приживалок, старых бабок с бегающими глазками, которые пока мы беседовали, успели обежать весь двор и переговорить с кучей народа. Но видимо переговоры были в мою пользу. Потому, что после того, как мы все обговорили и с княгиней пошли в операционную, то бабки, следуя за нами, скромно помалкивали.
Когда Хованская увидела операционной стол ее, слегка затрясло, но она пересилила себя и легла, куда ей показали. Сегодня у меня в операционной уже крутились две девушки, одетые в холщовые балахоны, такой же балахон одел и я. Бабок усадили подальше и велели им сидеть тихо и не бродить по комнате.
Мой помощник начал наркоз, а одна из будущих медсестер внимательно наблюдала за этой процедурой. Я как обычно, перед тем, перейти к делу, громко во весь голос прочитал молитву, перекрестился несколько раз на образа, взял в руки скальпель.
Антон так настропалился делать наркоз, что княгиня уже спала. Я аккуратно отделял небольшими лоскутами кожу на толстой ножке фибромы, перевязывал мелкие сосуды, жалея в душе, что нет у меня электрокоагулятора. Когда нужная часть кожи была отсепарирована, я начал выделять из окружающих мышечных тканей ножку фибромы. Сделал я это достаточно быстро, просушил рану и теперь стал складывать все лоскутки вместе, стараясь чтобы их общая площадь была, как можно меньше, Опыт не подвел и лоскуты практически совпали на щеке и полностью закрыли рану, пришлось лишь немного подправить в одном месте, затем я ушил все это тоненькой шелковой ниточкой, обработал шов йодом (имел теперь такую возможность). Наложил на него немного корпии и легкую холщовую повязку. Отрезанная фиброма лежала на небольшой тарелке, занимая ее почти всю, имела страшный вид, и на нее с ужасом косились, как обе бабки, так и мой пока еще совсем неопытный персонал.
Через полчаса княгиня проснулась и первым делом хотела привычно потрогать свою любимую бородавку, а там ничего не было. Она посмотрела на меня и заплакала. Бабки кинулись ее поднимать утешать, но она властным жестом отодвинула их в сторону, и слегка морщась от боли в прооперированной щеке, сказала:
Боярин Щепетнов, Сергий Аникитович, спасибо рукам твоим золотым, Век за тебя буду бога молить. Эй, Дунька неси быстро кошель сюда!
Одна из бабок вытащила из-за пазухи кошель и с поклоном передала мне. По его тяжести я сразу понял, что это было золото. Но тут взгляд Хованской упал на фиброму, лежащую на тарелке.
– Ох, Боже милостивый, это я с такой страстью ходила?
Сергий Аникитович, что с этим делать то надо?
– А эту штуку мы сейчас огню предадим, чтобы никогда такого вновь не было, и молитву совместно господу вознесем.
Завтра же Анфиса Петровна, я к вам сам приеду, и посмотрю, как рана твоя заживает. Если все хорошо, то и не надо больше ничего делать.
На вторую половину дня у меня был еще одно посещение. Вчера ко мне приехала мать одной из девиц, которую скоро собрались выдать замуж, она долго разговаривала со мной все, боялась выдать тайну и под конец попросила все же целовать крест, что тайну не раскрою. А вся тайна заключалась в том, что у девочки была маленькая рудиментарная грудь, слева. Хорошо, что я смог сохранить на лице серьезное выражение. Ну, кого в наше время испугало бы такое. Видел женщин и с четырьмя маленькими дополнительными грудками ну и что. А здесь все было серьезно.
Мне было сказано – создал наш господь человека себе по своем образу и подобию, а Еву из ребра его, и должно быть у женщины две груди, не больше и не меньше, не кошка и не собака же.
В семье вся женская половина была в тревоге, как к этому отнесется муж, не удастся ведь все время от него маскировать такое дело.
И вот в операционную ввели трясущуюся от страху девочку. Временно всех моих помощников из комнаты удалили, и только когда операционное поле было прикрыто холстом, в комнату вошел Антон для дачи наркоза. Когда же девушка заснула, в комнате остался только я и ее мать. Сняв холст, я обнаружил под очень даже симпатичной грудью, махонькую грудку приметно три-четыре сантиметра, с розовым сосочком. Отработанными многолетним опытом движениями я удалил ее за пару минут, и тремя шовчиками ушил небольшую ранку. Теперь ни один придирчивый взгляд не поймет, что же там была за штука.
– Ну вот, – сказал я матери, – теперь можно и замуж выходить. Боярыня упала мне в ноги и тихо заголосила, что спас я ее девочку любимую, от позора неминучего.
Я же поднял боярыню с колен и думал, что после этих двух посетительниц в дальнейшей рекламе я не нуждаюсь. И теперь настало самое время идти с челобитной к царю, с просьбой открыть лечебницу.
Я сидел у дьяка уже полдня мы вдвоем все путались в терминах и словах, челобитная никак не шла, я не мог объяснить, ему, что я хочу сделать, он меня просто не понимал, Неожиданно в комнату вбежал старший дьяк и обратился ко мне: