Страница 26 из 84
Через некоторое время я осваиваю методику, хотя продвигается дело небыстро. Орешница-то уже сантиметров двадцать сплела и нас всех четыре раза обежала и поправила, а мы пока тормозим. У Оривы выходит несколько лучше, потому что она в детстве этому уже училась.
– Ну ладно, – говорит наконец Орешница. – Суть вы поняли, теперь надо узоры выплетать. Не лысую же тряпку на стену вешать… Давай рассказывай, хозяйка, какие узоры делать будем?
Я сдерживаюсь, чтобы не ляпнуть, что мне нравятся олешки с большими рогами. Хватит с меня бормол, теперь, пока не узнаю, по какому принципу эти узоры вообще делаются, ничего не скажу. Примерно в этом смысле я и высказываюсь.
– Э-э, да ты ж как дитя малое, не знаешь ничего, – осознает Орешница. – Да-а, тебе и правда учителя нужны, сама не освоишься. Ну давай на первый раз сделаем что-нибудь обычное, что в каждом доме на гобеленах изображают. Например, небо и землю. Уж это-то ты видела?
– Я, может, и видела, только не знала, что это небо и земля…
– Ну они такие, – Эцаган с Оривой принимаются объяснять, размахивая в воздухе руками, – тут круг, тут квадрат, там солнце, здесь вода.
Орешница тяжело вздыхает и прохаживается вдоль висящих на стене старых гобеленов.
– Вот иди смотри – самый простой рисунок.
Я подхожу. Самый простой рисунок не содержит в себе ни круга, ни квадрата, не говоря уж о прочих прибамбасах. Это что-то типа гигантского цветка из четырех лепестков, тычинки которого завязались узлом в экстазе, а по углам выросли трусы.
– И где тут земля и небо? – несчастным голосом взываю я.
Все трое кидаются объяснять хором, так что приходится их заткнуть, чтобы выслушать Орешницу.
– Вот круг посередине, в нем крест и точка, видишь? Это Солнце, а точка – Присолнышек. Крест указывает дни равноденствия и солнцестояния. Дальше, четыре угла видишь? Это земля. Ну и что, что не квадрат, но ведь четыре угла! Теперь, видишь тут змею? Это вода.
– Так змея или вода? Я вижу тут рельсы!
Орива покатывается со смеху, наставница вытирает пот со лба.
– Змея означает воду. А изображается как лента с поперечными полосками. Теперь понятно?
– Да. А вот тут, с краю, тоже вода?
– Нет, конечно, это странствия.
– Но ведь тоже лента с полосками!
Орешница хватается за голову.
– Там полоски за край ленты выходят, – тихо объясняет мне Эцаган.
Орива уже валяется на диване, согнувшись и дрыгая ножками.
– Ребят, я так не могу! – взвываю я. – Давайте вы как-нибудь по порядку мне все объясните, а?
К счастью, в этот момент из детсада, то есть клуба, является дитя, так что мы садимся ужинать, а Унгуцу я отношу тарелку наверх.
– Вкусный суп, – несколько удивленно сообщает Орешница. – Надо же, догадалась зелени положить.
Зеленью на Муданге называют всю еду растительного происхождения, в том числе овощи и фрукты. Что она имеет в виду, я не понимаю. Совсем тупой меня считает, что ли, после всех этих узоров?
– Да ты не обижайся, – хихикает Орешница. – Просто молодые жены обычно брезгуют зеленью, потому что это еда для бедных. А ведь она вкусная и полезная.
После ужина мы возвращаемся к изучению узоров. Но теперь я научена горьким опытом и усаживаю гостей рисовать мне узоры позаимствованными у ребенка фломастерами. Каждому велено нарисовать все изображения одной идеи, которые он сможет вспомнить. Когда память исчерпывается, бумажки передаются по кругу, на случай если другие что-нибудь могут дополнить. Ирих мы тоже в это впрягаем, она вполне способна рисовать узоры, поскольку в клубе им довольно много этого добра дают для срисовывания. Готовые картинки я собираю, рассматриваю и стараюсь запомнить. Надо будет вообще их засканировать и красиво разложить по папочкам в буке. Для меня это всегда был очень действенный метод систематизации.
Все идет прекрасно, только в какой-то момент Эцаган начинает хихикать. Видимо, это занятие кажется ему очень смешным и дурацким. Орива немедленно присоединяется, и они заводят друг друга до того, что давятся смехом. Ирих тоже не отстает. Когда и Орешница принимается похохатывать, я понимаю, что пора сворачивать лавочку. И вот тут входит Азамат.
Некоторое время он просто стоит, вбирая взглядом картину: я на полу среди бумажек с яркими узорами, рядом к дивану прислонены несколько рамок с нитками и началом гобелена, на диване Орива с Эцаганом, упав в разные стороны, содрогаются в приступах хохота, пряча лица в подушки; в кресле напротив сидит незнакомая крупная тетка и гулко гогочет, утирая глаза платочком.
– Это что, эпидемия? – осторожно интересуется мой супруг.
Просмеявшись и поочередно умывшись, мои гости возобновляют прерванное занятие, пока я кормлю Азамата. Ему несколько неудобно перед незнакомой женщиной, что я о нем так забочусь. По идее ведь должно быть наоборот. Но она, почувствовав его смущение, тут же заверяет, что и сама всегда мужа пичкает, чтобы ел дома, а не тратил деньги по тавернам.
– Мы расчистили плато почти у самого берега, – отчитывается он между голубцами. – Ребята там останутся, заложат стены по плану, потом я опять приеду руководить.
– Ты мое солнышко, жуй давай, – воркую я. Нет, ну правда, какая прелесть, мужик при деле и доволен собой. Вьюсь вокруг, глажу его по голове. Соскучилась за день вообще-то. – А мы вот тут пытаемся обучить меня традиционным орнаментам. Не хочешь картинок порисовать? Или устал?
– Да я понял уже, давай гляну, может, добавлю чего-нибудь.
Поглядев в картинки, он хмыкает.
– Вы бы хоть договорились, по какому региону рисовать. Вы-то двое здесь всегда жили, а девушка с южных островов. Так у нее сразу три страницы водных символов и ни одной горы. И вот тут, где земля, у всех овцы, а у тебя бизоны, и рог не в ту сторону завернут, потому что у вас он не бараний, а козлиный… А Кудряш насмотрелся узоров у приятеля в книгах. Вот эти уже пару веков никто не использует, а вот этот вообще только на одеждах Старейшин изображать можно.
Я так понимаю, Азамат называет Эцагана по кличке, потому что считает Орешницу посторонней. Боже, как сложно. И все мои надежды за сегодня постичь значения муданжских орнаментов рухнули…
– Да ты книжник, что ли? – ахает Орешница. – Ну куда уж мне с книжником тягаться по части узоров! А что ж ты сам-то жену не обучил?
– Да как-то… незачем было вроде, – смущается Азамат.
– Ну кане-ешна! – Она всплескивает руками. – Небось сам только и мечтаешь, чтоб она тебе сорочек нашила, а узоры незачем! И как это у вас, мужиков, получается? Нет уж, давай-ка ты ее научи знаки читать, а тогда и за нитки возьмемся, а то смех один!
На том мы и договариваемся. Я, как обещала, выдаю Орешнице с собой порцию ужина. Эцаган уносит свою рамку, чтобы дома еще поткать. Спящую Ирих Азамат укладывает на простынку и укрывает перинкой с изображением охоты на запятые, насколько я могу судить.
– Ты не обиделся на Орешницу? – спрашиваю его, когда мы ложимся спать.
– Да нет, чего на нее обижаться? Она все правильно сказала, это я недодумал. Она и вообще умная тетка. Когда мне было лет семнадцать, мне даже нравилась одна девушка, очень на нее похожая поведением. Но такие женщины бывают только с глухими именами, а это был бы скандал…
– Немудрено, что тебе такие нравятся. При том, какие у вас здесь женщины в норме, тут каждая капля совести на счету.
Азамат усмехается в темноте.
– Это не в норме, это в столице. Ну в других больших городах такие тоже есть, но меньше. Просто красивые куклы с гласными именами, из богатых семей, замужем за кошельками. Их не так много на самом деле.
– Интересно, а тогда почему ты всю дорогу ожидал, что я себя буду вести как они? И Алтонгирел тоже?
– А я мало общался с другими женщинами. Ведь до ранения я как раз и был таким кошельком. Богатый, красивый столичный сноб. У меня все невесты были как твои соседки в клубе. Тут хочешь не хочешь, а когда с другими не общаешься, забываешь, что они бывают. Алтонгирел тем более только таких женщин и видел, у него и мать такая была. А ты как богиня или что-то типа того, по идее должна еще сильнее в сторону элиты выделяться. И трудно поверить, что тебе провинциалки с глухими именами ближе, чем аристократки. И кстати, Орешница ошиблась, я вовсе не мечтаю, что ты мне что-то сошьешь, потому и не сподобился тебе узоры объяснить. Столичные куклы шьют от скуки, потому что должны и чтобы от мужа чего-нибудь добиться. А к тебе все это не относится, и я и не думал, что тебе захочется что-то такое делать…