Том 3

— Прикажи их зарубить! — тихо прошипел Субудай-багатур. — Все они хитрые соглядатаи.

— Нет! Я награжу и возвеличу их, — ответил невозмутимо Бату-хан.

— Это опасно!..

— Молчи! Так нужно! — ответил Бату-хан и снова обратился к купцам: — Вы, значит, жалуетесь на моих воинов?

— Нисколько! — ответил спокойно старшина. — Я жалею только, что мы были недостаточно богатыми хозяевами. Все же мне удалось сохранить для вашего величества этот скромный подарок. — И купец вытащил из-за пазухи большой серебряный кубок прекрасной работы, с фигурными украшениями.

Улыбка скользнула по лицу Бату-хана, и он покосился на хмурого Субудай-багатура. Приняв кубок, он стал рассматривать его, приподнял крышку, заглянул внутрь:

— Почему здесь только половина птицы? И что значит этот ключ?

— Это герб нашего ганзейского товарищества в Любеке: половина германского черного орла, а на другой стороне — ключ святого Петра, покровителя купцов. Он, как известно, хранитель ключа от двери в рай, сад Господа, куда после смерти улетают праведники.

— Дзе-дзе! — засмеялся Бату-хан. — Это вы, купцы, праведники? Скоро вы будете вырезать на кубках и на ваших монетах: «Бату-хан, джихангир, Покоритель вселенной». Я проеду через ваши земли и возьму приступом ваш город Любек.

Ободранные ганзейские купцы воскликнули:

— Пока ты возьмешь город Любек, согрей нас и верни наши теплые одежды!

— Я вас помилую. Вы получите от меня в дар татарские шубы. Вы мне нравитесь, смелые купцы. Мне полезны такие люди. Теперь не будет больше царств булгарского, урусутского или германского и прочих, а будет только одно великое монгольское… И вы, купцы, свободно будете ездить по всему моему царству и торговать нужными мне товарами. Скоро вы вернете себе богатства, покроете свои убытки и станете самыми счастливыми из заморских купцов. Есть у вас еще просьба ко мне?

— Мы боимся за свои лодки. Твои почтенные воины начали рубить и жечь их на кострах. Прикажи своим воинам, чтобы они перестали уничтожать этот полезный город, наши склады и лодки.

Бату-хан нахмурился и сжал кулаки:

— Говорите о том, что вас касается, — о коже, воске и сукне, но не трогайте моих воинов! Когда стрела пущена, ее удержать нельзя. Когда дан приказ брать город, моя воля кончается. Воины знают, что, по законам «Ясы», три дня они могут грабить и жечь город, и никто не смеет остановить их радость и веселье. Через три дня я сломаю хребет каждому, кто останется в покинутом городе. Довольно просьб! Разрешаем идти!

Купцы со страхом посмотрели друг на друга, не зная, что делать. Перед ними появился старый Назар-Кяризек и поманил их пальцем:

— Пойдемте! Надо вырвать у баурши обещанные шубы.

— Какой умный, приятный человек этот купец! — сказал Бату-хан, повернувшись к Субудаю.

— И потому особенно опасный, — ответил тот мрачно.

Город Мушкаф продолжал пылать. Деревянные строения быстро превращались в горящий костер. По небу в темных облаках дыма метались белые точки голубей. Проносились с хриплым карканьем стаи галок и ворон. Стенобитные машины проламывали широкие проходы в стенах, через которые бросались, теснясь, татарские всадники.

— Так велит Яса! Уррагх, кху-кху!.. — кричали монголы, рубили встречных и срывали с них шубы и шапки. Пробираясь по узким улицам города, они врывались во дворы и дома. Было дымно и жарко возле горящих зданий. Захватив добычу, татары спешили выбраться из города. Некоторые гнали перед собой женщин или везли на седлах плачущих детей. Другие тащили на арканах пленных со связанными руками.

Два дня город и окружные села были во власти татар. Они скакали во все стороны, рылись в развалинах и рубили пленных, в которых больше не нуждались.

На третий день татары стали собираться в отряды. Повсюду складывались костры. На них монголы положили рядами своих убитых воинов. Костры задымились вокруг развалин Москвы. Татары сидели кругами, ели жеребятину, пели, раскачиваясь, заунывные песни и кричали: «Байартай!», прощаясь с павшими товарищами.

Утром следующего дня татары ушли так же быстро, как и появились. Ни одного человека больше не было видно. Тогда тощий Неупокой на худой взъерошенной клячонке переехал усеянную трупами реку. Его розвальни поскрипывали и точно охали, ударяясь о лежащие повсюду замерзшие, твердые как камень тела…

Неупокой останавливался, пробовал оттащить трупы с дороги. Не всегда это ему удавалось.

— Земля цепко держит покойников. Не хочет отдавать! — бормотал он и направлялся медленно дальше. Вскоре к нему присоединились еще двое: старик и юноша, вылезшие из погребов. Старик потерял своих детей. Юноша, беспрерывно вытирая рукавом лицо, искал тело любимой девушки.

— Чего носом шмыгаешь? — говорил Неупокой. — Почем ты знаешь, что твою Любашу зарезали? Своим глазом, что ли, видел? Ее какой-нибудь хан татарский к себе в жены взял.

— Сердце мое чует! — хныкал парень.

— Подумаешь, чует! Помогай лучше! Видишь, сколько покойников. Всех надо похоронить, чтоб души их не скитались по ночам.

Они стали свозить трупы на лед, обыскивали лохмотья, искали куски хлеба, складывали трупы рядом. Среди них оказалось несколько татар. Неупокой крестился и ворчал:

— Теперь вы не поссоритесь. А река вскроется — всех унесет в Синее море. Больно вас много! Где же мне вырыть всем могилки!

Глава седьмая

ХАН КЮЛЬКАН

ПОД КОЛОМНОЙ

Еще до гибели Москвы монголы осадили крепость Коломну[37]. Старые бревенчатые стены казались городу прочной защитой. Ворота с ржавыми железными щитами, бляхами и перекладинами были закрыты. Жители взбирались на стены и со злобой смотрели, как кругом разъезжали группы невиданных всадников. Их небольшие крепкие кони то неслись вскачь, легко перелетая через бугры и кусты, то останавливались, крутились на месте и снова мчались в другом направлении.

Иногда железные ворота с визгом открывались, из города выезжали в поле сотни русских всадников. Они бросались на вертевшихся перед стенами монгольских удальцов, гонялись за ними, чтобы захватить пленных, как приказывал воевода. Но монголы близко к себе никого не подпускали и не считали постыдным удирать во всю прыть. Русские всадники, помня наказ воеводы, боялись отъезжать далеко от городских стен.

Некоторые отчаянные татарские удальцы показывались перед самыми воротами. Они стреляли из луков в защитников Коломны, наблюдавших сверху, со стен. Монгольские стрелы были длинные, с железными закаленными остриями. Татары стреляли почти без промаха, стрелы их пронизывали грудь насквозь.

Старый воин, кряхтя и ругаясь, вытащил стрелу из кровоточащей раны. Все с любопытством рассматривали невиданную стрелу. К ней была приделана глиняная свистулька, издававшая при полете пугающий визг.

Группа татарских всадников на легких, быстрых конях оказалась близ городских ворот, дразня и вызывая на схватку. Коломенские удальцы просились у воеводы на битву с татарами, но старый, опытный воин их удерживал:

— Еще не пришел последний час. Не верьте хитрому татарину, — он вас заманивает!

Защитой Коломны ведал Еремей Глебович, прославившийся в войнах с половцами. Помогали воеводе сын великого князя Всеволод Георгиевич и спасшийся из Рязани князь Роман Ингваревич. Оба начальствовали полками: князь Всеволод — суздальским, а Роман — собранным из ратников, прибежавших из Рязани.

Сперва казалось, что татар не особенно много. Хотя они окружали город кольцом своих отрядов, все же их было нисколько не больше, чем коломенских защитников. Молодые князья, Всеволод и Роман, порывались схватиться с татарами, разбить их и с боевой славой двинуться дальше, на другие татарские полчища.

Воевода приказал десяти сотням приготовиться, чтобы с рассветом сразу выйти из всех ворот города. Воевода хотел сделать налет на татарский лагерь.

— Захватите татарских пленных. Надо у них выведать: сколько у татар войска, кто из ханов перед Коломной и где другие ханы; придут ли они тоже в Коломну или поведут свои отряды на другие города? Без пленных не возвращайтесь!

37

Коломна — передовая крепость, ограждавшая Рязань от набегов кочевников.