Том 3

В последние дни декабря 1938 года В. Ян получил самый лучший новогодний подарок, о каком может мечтать автор: курьер принес ему толстую пачку гранок— набранную повесть «Чингиз-хан», и он записал: «…Странное волнение я испытал; все то, что толпилось в моем воображении, — разные лица, их разговоры, переживания, битвы, страдания, радости, казни, мудрые поучения, красивые обороты речи, — все это было передо мною, точно отпечатки ног невидимо прошедшей богини Истории и ее свиты».

В канун первомайского праздника 1939 года автор получил сигнальный экземпляр книги и записал: «Habent sua fata libelli[142]. — Какая судьба постигнет эту книгу? Будут ли ее ругать ядовитые критики или хвалить? Сохранится ли она в течение столетий, и ее будут с наслаждением читать наши потомки, или она утонет в мутном потоке забвения?..» (29.IV.39).

Первая рецензия на «Чингиз-хана» появилась в журнале «Октябрь» (1939, № 7). 3. С. Кедрина писала: «…В эпоху новых захватнических войн вполне законно возникает интерес к деяниям знаменитых завоевателен прошлого… Ставшая столь одиозной на Западе фигура Чингиз-хана в советской художественной литературе впервые получила освещение на страницах повести В. Яна… в строгом соответствии с исторической правдой…»

Академик Е. В. Тарле в статье «Исторические книги для детей» (газета «Известия», 1940, № 300) высоко оценил «Чингиз-хана», рекомендовал его юным читателям. Иначе встретили книгу некоторые коллеги автора, писатели-историки: «…В романе «Чингиз-хан»… мастерство чередуется с небрежностью и беспомощностью, а превосходное и тонкое понимание истории — с безвкусным упрощением ее и даже с грубыми историческими ляпсусами…» — писал С. Хмельницкий (журнал «Литературный современник», 1939, № 10–11). «…Автор книги о Чингиз-хане В. Ян знает материал хорошо, он разработал его с тщательностью пожалуй, редкой для историка-беллетриста… Однако… в результате получился «завлекательный» роман. Как художественное произведение повесть В. Яна не удовлетворит читателя…» — сообщал Г. Шторм («Исторический журнал», 1940, № 4–5).

«Чингиз-хан» В. Яна стал поистине «бестселлером», в библиотеках на книгу записывались в очередь. В Гослитиздате уже шел разговор о новом ее издании. Автору сообщили, что тогдашний президент Академии наук СССР академик В. Л. Комаров пришел на какое-то заседание, где он председательствовал, и «в кармане пиджака торчала толстая книга. «Что за книга? Почему он носит ее с собой?» — «Стал читать и не могу оторваться, хочу дочитать, узнать, что дальше было? И откуда взялся этот «Ян»?..» (9.V.39).

Через четыре месяца после издания «Чингиз-хана» — 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война, возвестившая о «новоявленном Чингиз-хане» — претенденте на мировое господство.

Весь 1940 год В. Ян готовил к печати «Батыя». Рукопись была завершена к началу 1941 года.

Роковое утро воскресенья 22 июня 1941 года В. Ян встретил на даче под Москвой. Вернувшись в город, он написал в Союз писателей и в МК ВКП(б): «Сейчас я хочу держать в руках оружие, а не перо». Ему ответили: «Перо может быть так же нужно фронту, как и оружие». Тогда он опять засел за свой письменный стол… Дальнейшая судьба «Чингиз-хана» и вышедшего в свет вскоре «Батыя» неразрывно связана с Великой Отечественной войной. Обе книги выполняли патриотическую роль в борьбе с врагом, воодушевляя советских воинов героическими подвигами их предков, призывали сопротивляться врагу, воспитывали стойкость и мужество в самый тяжелый — первый период войны, когда наша армия отступала.

Еще несколько месяцев В. Ян продолжал работать в Москве; в конце октября, когда немцы подошли к столице, по рекомендации Союза писателей он выехал, как надеялся, ненадолго, вначале в Куйбышев, затем в Ташкент. О высоком признании патриотического значения своей книги, присуждении «Чингиз-хану» Сталинской премии первой степени, автор узнал в апреле 1942 года в Ташкенте.

Время ответило на вопрос писателя о судьбе его книги: за истекшие полвека «Чингиз-хан» был переведен на 50 языков, издан свыше 120 раз у нас и в 30 зарубежных странах.

«Батый» — вторая книга трилогии. «…О Чингиз-хане существует довольно обширная современная ему литература. Что касается Бату-хана, или, как принято его называть по-русски, «Батыя», дошедшие до нас о нем сведения современников крайне скупы. Разгромленные русские города, сожженные монастыри, где велись летописные записи, сохранили крайне бедные, ничтожные заметки. Восточные летописи говорят о походе Батыя по нескольку строк. Монголы, видимо, считали важным делом завоевание Китая и относились равнодушно к походу на «длиннобородых урусутов», которых Бату-хан должен был разгромить, вырезать, а их земли обратить в безмолвную пустыню…

Между тем для советского читателя тема повести «Батый», история великого похода монголов на Запад в 1236–1243 годах, завоевание монголо-татарами русской земли и возникновение «монгольского ига» — это самая мрачная, самая кровавая страница русской истории. По определению К. Маркса, в день несчастной битвы при реке Сити князя Суздальского Юрия с армией Батыя, когда князь пал вместе со знатнейшими людьми, — «судьба России была решена на 2 1/2 столетия» («Хронологические выписки»).

Об этом вторжении монголов ни в русской, ни в мировой художественной литературе до сих пор ничего написано не было. Древние сказания — «Слово о погибели Русской земли» (по рукописи XV века) или «Сказание о нашествии Батыя» (рукописный сборник XIV века), — дают крайне скупые данные о вторжении монголов. Поэтому для описания мрачной эпопеи завоевания монголами Руси приходилось прибегать ко всевозможным исследованиям историков, собирать по крупицам мелкие детали, чтобы показать ту эпоху, битвы, штурмы городов в ярких, занимательных эпизодах и сценах.

Чтобы передать все своеобразие жизни и речи как восточных народностей, участвовавших в великом походе, так и русских героических защитников, я внимательно изучал произведения различных средневековых авторов, близких к XIII веку, как восточных, так и европейских. Я читал труды русских ориенталистов: Березина, Васильева, Бичурина, Кафарова (Палладия), Бартольда, Якубовского, Баллода и других. Одновременно мною были детально изучены замечательные исследования западноевропейских историков: Д’Оссона, Кордье, Леви и некоторых других — венгерских, сербских и болгарских.

В результате все более отчетливо и выпукло стал вырисовываться образ главного вождя похода — Бату-хана, следовавшего правилу, что «великий военачальник должен окружать себя тайной». Может быть, поэтому, по выражению восточного летописца, «у Батыя была тысяча побед и ни одного поражения…»».

В. Ян стал работать над «Батыем» с августа 1935 года, расширяя и углубляя в новой повести тему бессмертия и сопротивления русского народа иноземным нашествиям.

«…Хочу его (роман. — М. Я.) сделать насыщенным пламенной любовью к Родине, воспеть Русь такой, какой она была и 700 лет назад, но чтобы и сейчас читающий наслаждался картинами близкой нам природы, чтобы каждый перелистывал страницу за страницей, не в силах оторваться… Чтобы от книги веяло бодростью даже в самые тяжелые минуты разгрома татарами; русские не пали окончательно духом, а затаили в себе нетленные искры упорства и устойчивости, которые в дальнейшем так ярко вспыхнут победой на Куликовом поле…» (3.XII.37).

«…Хочу чтобы моя книга вызывала ненависть к насильникам, пробуждала сочувствие к страдающим, будила дух протеста и желание бороться за свободу и справедливость… чтобы положительный герой был привлекателен и вызывал желание подражать ему…» (21.III.38).

«…При писании повести мне не приходится напрягать фантазию, чтобы придумывать те или другие положения или главу, наоборот — каждая глава уже имеет готовые «вехи», сигнальные «курганы (или «огни на курганах»), которые… будут, как кружево, оплетать интересными деталями и ситуациями основную линию фабулы романа» (1–8.III.39).

142

«Книги имеют свою судьбу». Изречение римского грамматика Теренциана Мавра (III в.н. э.).