Страница 8 из 27
— А что у тебя было в руке? — И шах сжал ее маленькие руки.
— Мне больно! Оставь меня!
— Покажи, что было в руке?
— У меня нет и не было ничего. Хочешь, я спою тебе нашу степную песню о соловье, который влюбился в розу? Или расскажу сказку о персидском царевиче, увидевшем в зеркале лицо китайской княжны?
— Не надо сказок ни про розу, ни про царевича… А!.. Вот я нашел ножны от кинжала. Зачем ты пришла к твоему падишаху с ножом?
— Оставь меня! Старики учат: «Не бей коня, потеряешь друга»…
Гюль-Джамал выскользнула и отбежала.
— Вай-уляй! Ты задушишь меня! Я тебя боюсь.
Она бросилась в низкую створчатую дверь и натолкнулась на двух служанок, которые подслушивали.
Шах, тяжело дыша, подошел к очагу. В его выпуклых, как у быка, глазах дрожали красные огоньки. Он постучал камышовой палочкой по медной чаше. Из створчатой двери показался старый слуга с козьей бородкой и упал перед шахом на ладони.
— Эту девушку вечером доставить в ковровую комнату. Здесь ли векиль и великий визирь?[45]
— Все ждут тебя, светлейший, также «господин новостей»[46] и три имама.
— А хан Джелаль эд-Дин еще не приехал?
— Опоры престола еще нет.
— Пусть дожидаются. Ко мне в бассейную приведи брадобрея покрасить бороду и банщиков размять спину.
Хорезм-шах вышел в соседнюю комнату. Старый слуга, высохший и сгорбленный, со слезящимися красными глазами, стал собирать подушки и ватные одеяла и складывать их в нише стены. На ковре что-то блеснуло. Старик наклонился и поднял остро отточенный кинжал с ручкой из слоновой кости.
— Это туркменский нож… О, эти туркменки! Их гнева надо опасаться, как укуса ядовитого паука каракурта. Передать сейчас векилю или спрятать? А кто меня торопит?
Шах затянул туже шнурок шелковых просторных шаровар, опутал дородное чрево полосатым шарфом, засунул за пояс нож в серебряных ножнах, набросил на плечи длинную, крытую парчой соболью шубу. Из ниши в стене шах осторожно достал искусно скрученную белую чалму и привычным жестом надвинул ее на длинные полуседые кудри.
Сдерживая дыхание, шах прислушался возле двери, сжимая холодную рукоятку ножа.
«Осторожный всегда готов отразить нападение. В темноте извилистых переходов дворца внезапно может поразить рука измаилита,[47] подосланного моим заклятым врагом, халифом багдадским…»
— Ты здесь, векиль? — спросил он вполголоса.
— Я давно жду моего повелителя.
Шах отодвинул деревянный засов и приоткрыл дверь. Тускло озаренные двумя масляными светильниками, склонив низко спины, стояли фигуры приближенных сановников.
Всунув босые ноги в жесткие, остывшие за ночь туфли, Мухаммед прошел в следующую комнату. Там ждали слуги. Один держал глиняный светильник, другой — серебряный таз, третий — кувшин с изогнутым узким горлышком. Они помогли шаху совершить омовение около водоема, где вода стекала в отверстие в каменном полу. Четвертый слуга подал на вытянутых руках длинное, расшитое шелками полотенце и надел на пухлые ноги повелителя шерстяные узорчатые носки.
Пока хорезм-шах занимался одеванием, векиль сообщал последние новости:
— Очень холодно на дворе. Все покрылось белым инеем… Три имама пришли во дворец и ждут повелений… Также ожидает начальник палачей Джихан-Пехлеван… Вчера вечером из Булгара прибыл большой караван в триста верблюдов с партией булгарских сафьяновых сапог и с сотней пленных урусов. Около двухсот рабов умерло в пути, хотя почти каждый день их кормили просяной кашей с кунжутным маслом. Перед этим другой караван был разграблен туркменскими разбойниками. Вероятно, это дело рук Кара-Кончара.
— Я разгромлю туркменские кочевья! Но больше всего меня лишают спокойствия паломники из Багдада. Не видно ли дервишей-арабов из Багдада? Все они лазутчики багдадского халифа, все они хотят мне зла.
— Какие негодные люди могут хотеть зла великому защитнику веры?
— Такими стали мусульмане!
Окончив одевание, шах направился своим обычным путем, сперва коридорами, затем витой каменной лестницей. Векиль и евнух с факелом шли впереди и раскрывали двери. Шах поднялся на верхушку каменной дворцовой башни.
Глава вторая
«НУБА» ИСКЕНДЕРУ ВЕЛИКОМУ
На ровной площадке, вдоль стены с бойницами, полукругом стояли двадцать семь юных ханов — сыновей владетелей Гура, Газны, Балха, Бамияна, Термеза и других областей. Этих юношей и мальчиков шах держал под строгим надзором при своем дворе заложниками, чтобы их отцы, феодальные ханы, не вздумали поднять меч восстания. У всех юношей были в руках барабаны и бубны с погремушками.
Тут же находились музыканты с длинными трубами-карнаями, гобоями и медными тарелками. В стороне стояло несколько главных военачальников хорезмийского войска.
Когда дородный величественный шах Мухаммед поднялся по лестнице на площадку, то все закричали:
— Да здравствует много лет непобедимый падишах, защитник веры, гроза язычников!
Шах обвел всех угрюмым взглядом.
— А где Тимур-Мелик?
— Я здесь, государь.
Высокий, худой, всегда веселый Тимур-Мелик, неизменный спутник Мухаммеда в его походах, вышел вперед, ведя за руки двух мальчиков: один был самый младший сын шаха от последней жены, кипчакской ханши, другой — его внук от сына Джелаль эд-Дина и туркменки. Тимур-Мелик поставил мальчиков около шаха. Тот склонился к своему сыну и ласково ущипнул его за щеку. А внука сурово спросил:
— Где шатается хан Джелаль эд-Дин? Опять бродит по степи?
— Отец уехал с соколами на охоту, — сказал мальчик. Его черные глаза из-под белой чалмы смотрели настороженно.
— Тимур-Мелик! Послать всадников по трем направлениям и разыскать хана Джелаль эд-Дина! Туркмены продолжают нападать на караваны. Они могут напасть и на моего сына.
— Будет сделано, благословенный!
Сверху, точно с облака, прозвучал тонкий, похожий на детский, голос:
— Блажен, кто бодрствует! Счастлив, кто не спит!
Высокий минарет, точно свеча, вознесенная к небу, засветился на самой верхушке розовым лучом выглянувшего из-за далеких гор солнца. Все здания города еще были погружены в туманные сумерки.
Старший из молодых ханов подал хорезм-шаху барабан.
Мухаммед воскликнул:
— Слава великому Искендеру![48] Слава завоевателю мира! Искендер прошел через все земли Ирана до берегов Джейхуна и Зерафшана.[49] Искендер для нас пример, он наш учитель! Воздадим ему славу, трижды сыграем громкую нубу[50].
Загремели бубны и барабаны. Зазвенели медные тарелки. Сипло заревели длинные трубы, и запищали сопелки. Трижды все подымали звон и грохот в честь храброго македонца. Когда все затихли и гулкое эхо еще отдавалось в высоких башнях дворца, Тимур-Мелик воскликнул:
— Мы воздали должную славу великому румийцу[51] Искендеру Двурогому. Мир праху его! Но он по молодости лет исполнил только половину того, что ему предстояло сделать. Теперь у нас есть новый Искендер, великий Мухаммед-воин, Мухаммед-полководец, Мухаммед — создатель великой империи Хорезма! Да продлит Аллах царствование могучего повелителя стран ислама, шаха Мухаммеда Алла, эд-Дина! Да прославится он как непобедимый полководец, защитник веры, меч Ислама!.. Исполним в честь нашего великого шаха троекратную нубу!
В тихом воздухе вновь загремели бубны, тарелки, барабаны и свирепо заревели длинные трубы.
Мухаммед стоял у бойницы суровый, грозный и задумчивый, расправив широкие плечи, и казалось, великие мысли бродят под его белоснежной чалмой.
— Мир вам! Идите! — сказал хорезм-шах.
45
Векиль — смотритель дворца; великий визирь (или визир) — начальник государственной канцелярии и всех чиновников.
46
Господин новостей — начальник государственной почты.
47
Измаилиты — шиитская секта убийц, душителей, очень могущественная в XIII веке, впоследствии разгромленная монголами.
48
Искендер Великий — Александр Македонский.
49
Зерафшан — «золотая река», вытекающая с Гиссарского хребта к югу от Самарканда. Ее водами искусственно орошаются самаркандские и бухарские посевы.
50
Нуба — парадное музыкальное чествование (военная серенада) Александра Македонского, которое было введено хорезм-шахом Мухаммедом во дворцах правителей округов.
51
Румиец (руми) — грек.