Страница 28 из 61
Основное содержимое пакета составлял довольно объемистый, пожелтевший французский манускрипт. Заглавие, начертанное красными чернилами, гласило:
Доктор Жан-Батист Кублюм весьма обстоятельно повествовал о собственной жизни и особенно о своих походах. С генералом Макдональдом он прибыл в Венецию, подхватил лихорадку, но, к счастью, выздоровел. Однако слабость не позволяла ему покинуть палаццо Манфрин на Канареджио. Он жил в библиотеке и проводил время за чтением. Ему случайно попались письма и дневники графа Остена — он заинтересовался. От старой маркизы Манфрин удалось узнать следующее: граф Остен познакомился и подружился с ее покойным мужем во время своего второго пребывания в Венеции: при отъезде в Германию он передал на хранение кожаную папку. Спустя три года граф снова появился в Венеции, на сей раз маркиз пригласил его пожить в своем дворце. Оставался около трех месяцев и подолгу работал в библиотеке. Уехал внезапно — его вызвали в Санкт-Петербург, где он поступил на русскую военную службу. Обещал вернуться в ближайший год, но, увы, — погиб в Польше. По сведениям маркизы, увез с собой готовую часть манускрипта, чтобы показать нескольким близким друзьям, а кожаную папку с письмами и разными заметками вновь оставил, намереваясь позднее все привести в порядок.
Этим и занялся доктор Кублюм в период выздоравливания. Ему удалось, так он сообщал, по письмам и наброскам отчасти восстановить содержание увезенных графом материалов.
Эвальд Реке был мало искушен в чтении рукописей. И все же его не покидало странное беспокойство. Он ерзал на стуле, вскакивал, бегал по комнате, пил один стакан вина за другим, беспрестанно курил сигареты. Время от времени перечитывал страницы, возвращаясь обратно, терял логику повествования. Вскоре сообразил: историю рассказывал не столько граф Остен, сколько доктор Кублюм. Эвальд, разумеется, знал начало — настолько-то он воспарил, дабы прочесть «Фрагменты немецких классиков» и особенно Шиллера. Рассказ доктора был куда короче, нежели графа Остена: Кублюм, к примеру, вообще не упоминал о вставной новелле сицилианца, то бишь графа Калиостро. Реке понравилось, что французский текст полностью освобожден от сентиментальных философад, коими граф Остен столь часто прерывал бег повествования, однако к своему ужасу он заметил: базельский доктор норовил при всяком удобном случае сдобрить свой рассказ не менее пресным соусом из Руссо.
Разочарованный Эвальд отложил манускрипт. И все-таки его подзуживало: в этих листах определенно что-то есть, какой-то для него интерес, возможно, польза, в этих листах скрыто нечто… обещающее. Что именно, он не знал. В любом случае, надлежит обработать манускрипт.
На том и порешил Эвальд Реке. В ближайшие недели он прочел и перевел рукопись доктора Кублюма. Удовлетворенно и старательно вычеркнул кублюмовские наблюдения и рассуждения и собрал на отдельных листах все, что, по его мнению, принадлежало графу Остену, — в основном чисто фактическое. Наконец, переписал, в меру своих способностей, всю историю заново.
Изложение Эвальда Реке начинается с письма барона фон Фрайхарта графу фон Остен-Закену.
28 февраля 1781
«Я разговаривал с принцем. Он сердечно благодарит вас за неизменную любовь и преданность и принимает ваше дружеское предложение отправиться в Германию вместе с нами. В связи с этим он просит вас, любезный Остен, выехать пораньше, лично передать прилагаемые письма и сообщить о нашем прибытии в резиденцию недели через две. Настроение нашего принца не изменилось. Он опять весьма немногословен: кажется, все его существо полно одним единственным замыслом, от исполнения коего зависит ценность его жизни. Надеюсь увидеть вас сегодня вечером у маркиза Чивителлы — там я сообщу вам подробности разговора с принцем. Надеюсь, Ваше путешествие пройдет благополучно».
Примечание графа Остен-Закена: «Я передал письмо принца его сестре, герцогине Генриетте, лично в К.»
Другое примечание: «Письмо принца дяде, владетельному герцогу, я не смог передать лично, поскольку его высочество не пожелал меня принять. Пришлось просить гофмаршала. Похоже, по отношению к принцу и его приближенным здесь, при дворе, царит серьезное недоверие».
Граф Остен — так рассказывает манускрипт доктора Кублюма — уехал через два дня после получения вышеприведенного послания от своего друга. На сей раз он провел в Венеции около шести недель и за это время, благодаря сообщениям барона фон Фрайхарта и камер-юнкера Цедвица, равно как собственным расследованиям, выяснил, что, в сущности, произошло. Он ни разу не видел ни принца, ни таинственного армянина, ни даже секретаря Бьонделло — последний за две недели до его приезда распрощался со службой у принца. Он просто-напросто уехал, оставив записку, в которой просил у принца прощения за свое исчезновение и выражал пылкую признательность за доброту. Его старая матушка тяжко заболела, и он вынужден, повинуясь сыновнему долгу, тотчас уехать.
Граф, разумеется, понял скрытый смысл сей трогательной фразы: Бьонделло — шпион, специально проникший в окружение принца, великолепно сыграв свою роль, улетучился.
Рассказ барона Фрайхарта о ситуации последних месяцев звучал просто и достаточно убедительно: и все же ощущались неувязки и противоречия, относительно которых барон не мог просветить своего друга. В первой беседе, у постели страдающего от лихорадки Фрайхарта, граф услышал только самый общий очерк осенних событий.
Страсть принца Александра к молодой даме из Мурано росла с каждым днем. Все остальное он, казалось, забыл, ничем более не интересовался, жил только предчувствием долгих прогулок с возлюбленной в саду на острове. Равнодушие к другим зашло далеко: принц не только не реагировал на самые насущные вопросы барона, но едва слушал обращавшегося к нему маркиза Чивителлу. Маркиз переносил оскорбительную холодность принца стоически, однако, наконец, не выдержал, когда Бьонделло несколько раз в течение недели повторил, что принц не желает с ним разговаривать. Итальянский темперамент взорвался, маркиз устроил скандал у двери, набросился со шпагой на негров принца; прибежавший барон едва его утихомирил. Фрайхарту удалось взять его под руку, они вместе сели в гондолу и направились домой к маркизу. Разгневанный Чивителла молчал всю дорогу, однако вблизи палаццо немного успокоился и даже пригласил барона отужинать. Барон охотно согласился, ибо это давало возможность объяснить поведение принца Александра. Он рассказал маркизу, сколь и он сам и юнкер фон Цедвиц страдают от любовной одержимости их господина, ибо для него, видимо, ничего в мире, кроме сада Мурано, не существует. Откровенно признался, что предоставленные маркизом деньги полностью потрачены и, тем не менее, принц упорно не желает написать в резиденцию, игнорируя всякий вопрос на эту тему.
Маркиз быстро дал себя убедить. Несколько минут он шагал по комнате, затем приблизился к шкафу, достал оттуда шкатулку, порылся среди бумаг и разыскал какую-то записку.
— Не припоминаете ли, барон, мое собственное приключение в Мурано? Это копия письма к неизвестной и внизу расшифровка. Дама не кто иная, как пассия принца, тут нечего и говорить. Из письма, однако, ясно: он не единственный чичисбей. Не знаю, запало ли вам в память содержание этих строк, вот, читайте.
Барон взял листок и прочел:
5
Эпизоды из жизни и воззрения принца Александра (по бумагам, корреспонденции и документам графа фон Остена) собраны, опубликованы и прокомментированы доктором Жан-Батистом Кублюмом из Базеля, медицин-адъюнктом восемнадцатого вольтижерского полка армии Макдональда, Венеция (франц.).