Дерзание

С минуту женщины молча глядят на спящего ребенка.

— Самое главное — чтобы были дети! — почти торжественно сказала Наташа. — Все, что мы создаем, делается для них. Дети — смысл жизни.

— И работа. — Это Варя.

— И счастье, — добавила Ольга. — Не только для того появляется на свет человек, чтобы вырастить себе смену! Ведь все живое на земле: и насекомые, и птицы, и маленькая травка каждый по-своему трудится ради своего потомства. Да-да-да, маленькая травка тоже много трудится, чтобы вырастить свое потомство, — повторила Ольга, обрадованная найденным образом. — А человек?.. Он сверх всего должен быть счастлив. Но счастья без любви нет. Значит, и дети, и работа, и все общественное устройство — ради любви…

— Ну… Хватили! — перебила Варя с внезапным нервным смехом. — Миллионы людей живут без любви.

— Это очень плохо! — горячо ответила Ольга. — Так было в прошлом, так сейчас… Сейчас в основном виновата война, которая насильно оторвала миллионы людей друг от друга. А в будущем человек без любви вообще не сможет существовать. Ведь это лучшее, что создано человеческим сознанием в течение многих, многих веков, — большая, осмысленная любовь, когда, обнимая любимого, обнимаешь весь мир, без которого нельзя дышать.

— Вы так чувствуете сами?

— Я? Я чувствую еще не совсем так, хотя сейчас мне очень хорошо. А вот моя Катенька, она испытает именно такие чувства. Ведь чем прекраснее становится жизнь, тем лучше, тем чище, богаче любовь. Какой она будет завтра, мы можем судить по своему сегодняшнему чувству, цветет оно, и все вокруг радуется, но как становится темно, когда оно умирает! А умирает оно не потому, что любовь непрочное чувство, нет, оно очень цепкое, оно, пожалуй, самое сильное из всех человеческих чувств. Но иногда мы сами его убиваем… Думаем, что оно дается раз в жизни, значит, навсегда, и начинаем топтать его. Капля за каплей роняем яд повседневно, ежечасно, а потом стоим над дорогими останками и в недоумении разводим руками: да что же случилось? — Ольга взглянула на побледневшее лицо Вари, смутилась, но заключила упрямо: — Я это пережила и говорю на основании собственного опыта. Но смерть любви к одному человеку еще не означает конец личной жизни. Потребность счастья поистине неистребима.

В столовой тем временем стало очень шумно. Два мальчика, две девочки, старушка и трое мужчин устроили там настоящий базар, и Ольге пришлось приложить нешуточные усилия, чтобы навести порядок и усадить всех за стол.

Логунова, конечно, устроили рядом с Варей, но они так мало интересовались друг другом, что даже Ми-шутка это заметил.

— Ты почему не кормишь моего папу? — громко спросил он.

Все засмеялись, а Варя, тщетно пытаясь сохранить спокойствие, спросила, в свою очередь:

— Кто тебе позволил называть так Платона Артемовича?

— Я сам…

— И я, — сказал Логунов, глядя на мальчика, но не на Варю. — Мы с ним шутим.

— Нашли, чем шутить! — вырвалось у Вари, и она тоскливо оглянула людей, сидевших за празднично убранным столом.

О чем только думает этот негодник Платон?! Как может издеваться над человеком, попавшим в такое глупейшее положение?! Ведь все считают, что она приехала сюда ради него…

«А разве нет?» — не щадя собственного самолюбия, задала себе вопрос Варя.

Конечно, она не собиралась оставаться здесь и поехала только потому, что устала от душевного угнетения и просто боялась потерять преданного ей, хорошего человека, не хотела сразу порывать с ним. Да, именно так: не из-за любви поехала, а на время сбежала из Москвы от тоски сердечной. Но получилось странное: любовь Платона, убывая в нем, как будто переходила к ней. Чем холоднее становился он, тем сильнее разгоралась она. А после рассуждений Ольги и по-детски глупой выходки Мишутки ее просто лихорадило.

«Какая я несчастная! — подумала она, глядя, как Ваня Коробов ухаживал за женой и своими дочками. — Ну скажите на милость, отчего мне так не везет в жизни?»

Ольга с помощью домашней работницы и Егоровны хозяйничала за столом. Незаметно, но пристально наблюдая за ней, Варя убеждалась: да, она счастлива! "Цветет в этой семейной обстановке. Недавно вышла в свет книжка ее очерков под названием «По родным просторам»… Очерки несравненно лучше тех, которые Ольга писала раньше. А она еще собирается писать о новостройках Сибири. Ну и пусть пишет, воспитывает ребятишек и чувствует себя счастливой с Тавровым. Прекрасно!

Егоровна, милая, смешная старуха, делает ей какие-то знаки, стоя на пороге спальни. Наверно, проснулась Катенька, и Ольгу точно ветром вынесло из комнаты. Легкая она на ногу, хотя и грузновата теперь с виду. Понятно: здоровая, цветущая женщина. А Варя сидит бледненькая, только глаза горят словно угли. Невесело Варе.

«Зачем я сюда приехала? — в сотый раз спрашивает она себя. — Завтра же в Москву! Домой! Домой! Хватит, нагостилась в Сибири!»

35

Логунов осмотрел новые забои. Проверил буровые станки-перфораторы усовершенствованной конструкции. Работа на руднике шла полным ходом, но Логунов недовольно хмурился. Вообще он был очень неровен в последние дни и иногда с трудом сдерживался, чтобы не взорваться и не накричать из-за каких-нибудь пустяков.

«Психовать начинаешь, дорогой товарищ! — корил он себя, преодолевая раздражение и в то же время подавленность. — Ты это брось, Платон Артемович. За такое тебе следует хорошую вздрючку дать».

Странное угнетение напало на него перед выездом из Москвы. Все началось на стадионе, когда он вместе с Варей смотрел хоккей и когда его вдруг пронизала страшная мысль:

«А ведь она может теперь в отместку Аржанову, как говорится, назло ему, выйти за меня замуж. Женщины иногда так делают. И это даже хуже, нежели сойтись с человеком из чувства жалости. Сначала назло Ивану Ивановичу, а потом все зло против меня обернется». Такая мысль подействовала на Платона хуже отравы.

«Ведь есть что-то общее в отношении Вари к Аржанову с моим отношением к ней. Это та любовь, которая дается человеку навсегда и уходит от него только вместе с жизнью. Значит, разлюбить Ивана Ивановича Варя не сможет. На что же тогда надеяться?»

Но, рассуждая так, Платон заодно с Наташей, покорясь странной противоречивости человеческой натуры, уговаривал Варю поехать с ними в Сибирь, посмотреть снова тайгу во всей красе суровой, снежной зимы.

После долгих колебаний Варя согласилась, но радость Платона была уже отравлена: в каждой недомолвке любимой женщины, в раздумье, частенько находившем на нее, все мерещилась ему тоска по Аржанову. Чувствуя тяжелую неловкость, он замыкался, угрюмо сторонился и, не умея притворяться, отводил душу только в играх с Мишуткой. А где же ему было догадаться, что именно этой сдержанностью он стремительно завоевывал упрямое сердце Вари.

Выйдя из штольни, Логунов остановился на склоне горы и посмотрел вдаль, где вставали в долине такие родные голубые дымы приискового поселка. Вон больница районная. Для любого медика найдется здесь богатое поле деятельности. И для глазного врача, конечно. Совсем не хвастал в Москве Логунов своей приисковой больницей. А вон и его большой дом, похожий отсюда на три сцепленных спичечных коробка. Средний «коробок» — трехкомнатная квартира с ванной и кухонькой — принадлежал Логунову. В одной комнате его спальня и кабинет, в другой — столовая, в третьей, самой теплой и маленькой, по соседству с кухней, помещалась теперь Егоровна.

Скоро вечер, и надо ехать домой. Кой черт домой! А где же Варя? Логунов поискал глазами домик Коробова. Там сейчас Наташа. Не нарадуется она на своих девочек, а Коробов здесь, на руднике, весь в делах. Кажется, готов гору своротить. Как воодушевляет человека радость, а вед! недавно ходил словно пришиб — ленный! Большая любовь у них с Наташей. И Варе с ними хорошо… Сейчас она еще там. Сколько же времени прошло с тех пор, как она приехала сюда? Шесть дней… Почти неделя, да в дороге больше пяти дней. Ведь это половина ее отпуска! Еще немножко — и пора в Москву, на работу.