Страница 5 из 101
Автобус, плавно встряхиваясь, мчался по асфальту шоссе, мелькали по сторонам коттеджи, большие каменные дома, дорожки и деревья парка. Потом с вершины невысокого перевала открылась бухта.
— Она похожа на светлую долину среди этих мрачных гор, — заметила Ольга.
За полем льда, разрезанным пароходами (еще один успел подойти, и теперь оба, точно черные башни, стояли у серых причалов порта), за полем льда, отодвинутого, но не разломанного движением приливов и отливов, сверкала свободная вода. Там, далеко, искрились, двигались, переливались живым блеском морские волны. Красивым, но пугающе холодным показался Ольге отсюда этот синеющий простор.
— Смотрите! Отлив… Море, будто улитка, втянуло под лед полосу прибрежной воды! — сказала Ольга.
У нее опять глаза разбежались, и она чуть не забыла про своего спутника. Широкогрудые кунгасы рыбаков остались на мели, а рыбаки ушли на высоко поднятый лед.
— Пойдемте к ним, прилив, наверное, нескоро начнется. — Ольга свернула с дороги и пошла, легко ступая сапожками по сыпучему песку, мимо обломанных ив и опрокинутых лодок.
— Вам не хватает только хлыста! — сказал Тавров, нагоняя ее.
— Зачем же? Разве я укротительницу напоминаю?
— Да, пожалуй… — ответил он, и оба рассмеялись.
Порт, юный, как и город Укамчан, поражал масштабами.
— Во время строительства набережной для причалов здесь был произведен необыкновенный взрыв, — рассказывал Тавров, шагая за Ольгой и размахивая руками, будто школьник, вырвавшийся на волю. — Тогда ходили слухи, передаваемые эвенками со слов дедов и и прадедов, будто бухты не существовало раньше, а возникла она внезапно. Может быть, во время землетрясения: Камчатка-то рядом… Жители поселка, заклеивая стекла окон накрест полосками бумаги, побаивались, что вместе со взорванной горой ухнут и они куда-нибудь в тартарары, и над ними зашумит море. Но взрыв провели мастерски.
— Недавно мои знакомые принесли домой бревно — погнутое, обросшее мхом, но когда хотели распилить его на дрова, то оно оказалось костью, — оживленно, без передышки говорил Тавров. — Понимаете, гигантская кость допотопного животного! Да вот… пожалуйста! — Из мокрого песка торчал позвонок, похожий на огромное обломанное колесо. Тавров наклонился, обеими руками поднял и перевернул его. — Видите, какая косточка!
— Да, это был кто-то большой! — сказала Ольга, щурясь от солнца, отраженного в каждой лужице воды, оставшейся между камнями, где шевелились причудливые растения, похожие на животных, и животные, похожие на растения. Ребятишки сновали кругом, разыскивая камбал, в ожидании прилива зарывшихся в песок, собирая раковины, крабов, мелкую рыбу.
Тавров шагал все дальше от берега к ледяному полю, и теперь уже Ольга шла за ним. Во влажном песке под их ногами шевелились домики раков-отшельников; круглые рты актиний открывались, пуская пузыри. Гладко отшлифованные камни уже просохли от ветра. Сытые чайки низко взлетали над взморьем, косо взмахивая белоснежными крыльями, тянули к свободной воде — поплавать, сполоснуть атласное перо.
Ольга ковыряла палкой песок, перевертывала уснувшую рыбу, отбрасывала водоросли. На душе у нее было ясно и спокойно.
— Здесь, на побережье, есть даже розовые чайки, попадаются иногда белые выдры. — Тавров неожиданно обернулся и, краснея почти до слез, так же громко сказал: — Слушайте, Ольга Павловна!
— Да, я слушаю. В самом деле чайки кажутся розовыми, должно быть от солнца.
Безмятежный взгляд Ольги как будто лишил Таврова и оживления, и дара речи.
— Возможно, от солнца, — повторил он, робко смотря ей в лицо. — Но эти обыкновенные, а есть редкостные разновидности… действительно розовые…
По наклонно положенным доскам они поднялись на ледяное поле. У прорубей были раскинуты мокрые, недавно вынутые сети, в стороне блестели груды еще живой рыбы: головастые бычки, голубая навага, камбала, сплющенная так, что оба ее глаза очутились на одной стороне.
— Я не видела живых камбал. Говорят, они меняют цвет, смотря по обстановке, — сказала Ольга, перевертывая носком сапожка широкую, плоскую рыбину. — Она совсем белая и гладкая со слепой стороны. Настоящая морская медаль! Сколько здесь еще таких же нескладных, странных и мрачных рыб! Наверно, море плохо действует на своих обитателей… Ведь из рода в род, в течение тысячелетий мнет и давит их тяжелая масса воды. Вспомните, как стройны речные окуни, голавли и щуки! А, что вы думаете?
— Ничего я не думаю, — со вздохом промолвил Тавров. — Но ваши слова меня тревожат…
— Опять что-нибудь о моих способностях?..
— Да, опять!
«Как хорошо смотреть на тебя, — вдруг ясно прозвучала в нем не произнесенная вслух мысль. — Как хорошо слушать тебя, милая выдумщица! И как хорошо вовремя ты одним взглядом остановила меня, когда я хотел посетовать на горесть разлуки».
У себя, в номере гостиницы, Ольга сняла сапожки, в одних чулках прошла по ковру: поставила в графин принесенные ивовые ветки, открыла окно и, поеживаясь от прохлады, потянувшей в комнату, присела на подоконник. С высоты она увидела за домами речку и шоссе, уходившее на тот берег, в лесистые распадки, в тайгу. На берегах еще белели глыбы льда, вытолкнутые половодьем, а по ленте шоссе, вслед за проходившими машинами, дымилась сероватая пыль.
За морями, буйными детьми океана, тоже совсем не «тихого», отцвели уже ранние цветы, ярко зеленели травы и леса. А здесь только что кончилась зима, и черные лиственницы набухали красноватой желтизной, золотели ивы и тополя. Как будто сюда, за тридевять земель, за эти мрачные каменные горы, ушла весна и затаилась в неодетом еще ею топольнике. Свежий ветер с моря рвался в тайгу. Пьяный и терпкий, он дохнул и в лицо Ольги, падая откуда-то сверху, шевельнул ее искрившиеся на свету белокурые волосы. Она сидела усталая, притихшая и, мягко блестя зеленоватыми глазами, улыбалась чуть-чуть своим мыслям о скорой встрече на прииске.
В это время в номер постучались. Ольга надела туфли и пошла открывать дверь.
В коридоре стоял коренастый, очень смуглый человек, с крупной головой и красивыми чертами лица. Рядом с ним — молодая женщина в дорожном костюме и шляпке с плоско отогнутыми полями, похожей на детский капор.
— Вы жена доктора Аржанова? — спросил мужчина звучным баритоном и, не ожидая приглашения, шагнул в комнату, протягивая Ольге крепкую руку. — Я Платон Логунов, инженер Октябрьского управления, а это, — он обернулся к своей спутнице, — жена нашего главного бухгалтера, Пава Романовна Пряхина. Мы к вам по поручению Ивана Ивановича. Он сказал, правда, только то, что ждет вас и беспокоится очень, но мы сами решили проявить инициативу.
— Ах, я так рада, что мы нашли вас! — быстро заговорила Пава Романовна, тоже пожимая руку Ольге и оглядывая ее бойкими черными глазками.
Она сняла мех серебристой лисы, открыв белую шею, сняла шляпку и тряхнула каштановыми кудрями, точно торопилась продемонстрировать перед приезжей все свои прелести. Она и правда была прелестна. Румяное, с ямочками, толстощекое лицо и гибкие движения делали ее особенно привлекательной.
— Ах, я так рада! — повторяла она, играя глазами и шнурочками подвижных бровей. — Тут мало культурных женщин. Поговорить не с кем, клянусь честью! Скажите, вы танцуете? Ну конечно, это сразу видно. Ах, как у вас удачно сделаны волосы! Для лета так нарядно — светлые волосы!
— Они у меня всегда светлые, — сказала Ольга и быстро взглянула на Логунова.
Тот, сидел у стола и машинально ощипывал одну из веток ивы, свесившихся из графина; по-видимому, он не принадлежал к разряду дамских поклонников и был утомлен болтовней спутницы.
— Значит, Иван Иванович ждет меня?
— Ах, очень! Он, бедняжка, совсем не щадит себя. Все работа, работа, работа! Я сколько раз приглашала его к нам немножко развлечься, но он нелюдим… Такой угрюмый! Вы простите меня, но для вас, молодой женщины, это, наверно, тяжело?
«Нельзя сказать, чтобы эта миленькая особа отличалась деликатностью! Или она глуповата, или чересчур избалована вниманием», — подумала Ольга.