Страница 107 из 132
Девушка оглянулась на Груздева, но тот, заметив, что подруги перешептываются, отвернулся и начал что-то быстро говорить Баркову, потом кивком подозвал Юрия и послал его куда-то, нетерпеливо подтолкнув в плечо.
Подъем колонны замедлился.
«Юра у него вроде адъютанта», — с ласковой насмешкой подумала Надя и, сама того не замечая, подошла к Груздеву ближе: у нее вдруг возникло нетерпеливое желание заглянуть ему в глаза, убедиться, правду ли сказала Полина. Девушка сама не понимала, зачем это ей понадобилось, но теперь уже казалось, что иначе невозможно, что обязательно надо узнать, любит ли он ее. Нельзя бросаться такими словами!
Она продолжала потихоньку продвигаться к Груздеву и, хотя ей уже страшновато стало, остановиться не могла.
— Ну что, папа, у такелажников все хорошо? — спросила она, беря за локоть отца, стоявшего рядом с Груздевым. — Кстати, почему их называют такелажниками, ведь это морское слово!
— Как видишь, и на суше ставятся мачты и натягиваются тросы, — сказал Дронов, обрадованный ее оживлением. — Такелажники — молодцы! Маковкина, их бригадира, я с удовольствием переманил бы к себе.
— Но-но! — шутливо пригрозил директор, избегая смотреть на Надю: ему померещилось, что она смеялась над ним, перешептываясь с Полиной.
— Алексей Матвеевич ничего тебе не уступит: он жадный! — сказала Надя, цепко держась за локоть отца и поглядывая то на Груздева, то на медленно встающую колонну.
Дотошные репортеры щелкали аппаратами, крутили киноленты; один из них старался поднести к губам Груздева микрофон, а тот смешно и сердито отмахивался от него.
— Вот мы, русские люди, всегда так, — обиженно говорил репортер. — Творим чудеса, а из ложной скромности не желаем сохранить для истории свои рассказы о них. Неужели трудно вам сообщить, какие здесь конфликты возникают?
— Конфликты бывают разные, — вынужденный хоть что-нибудь произнести «для истории», начал Груздев. — И ведомственное равнодушие, и собственное ротозейство. Интересное в работе — поиски. Недаром мы связаны со многими научно-исследовательскими институтами страны. — Он вдруг умолк, потеряв и дар речи, и нить разговора, пораженный необычным выражением лица Нади, сразу напомнившим ему весеннюю встречу с нею в Светлогорске. Корреспондент напирал с микрофоном в руке, словно целился в него, а Груздев упорно молчал, продолжая смотреть в ласковые, тревожно вопрошающие глаза.
«Вот я весь тут, — безмолвно говорил он ей. — Нужен я тебе такой?»
«Да!» — отвечал ему взгляд Нади.
На нефтезаводах автоматикой командует сжатый воздух: электропроводка изгнана с аппаратов, насосов и двигателей.
Наде особенно нравились мосты пневматики — настилы из тонких голубых трубок, покрывающие стены на пультах управлений. К каждому прибору-автомату и на земле, и в подоблачной высоте тянется такая номерная труба с воздухом. От этого завод кажется одухотворенным, он будто дышит.
Закончив дежурство на установке, Надя шла к Пучковой — показать чертеж для московского заказа, но по пути ей захотелось заглянуть в компрессорную платформинга, где будет сохранена электропроводка на взрывоопасных двигателях.
По заляпанным цементом доскам девушка поднялась в светлое бетонированное помещение, звонко ступая по железному полу, пошла вдоль ряда компрессоров и массивных фильтров высокого давления.
В компрессорной еще тихо, поэтому гулко раздаются голоса работающих монтажников. Большие окна все на одной стене — к пустырю, где будет зеленая зона завода. В случае «хлопка» взрывная волна выбьет стекла окон и на этом погаснет. Но «хлопок» — страшная шутка, поэтому делается хорошая вентиляция, чтобы газ улетучивался сразу.
Мимоходом Надя трогает стальной фланец фильтра, намертво схваченный болтами. Толщина этих фланцев сразу говорит о мощностях, которые они будут сдерживать.
«Сколько поработали изобретатели, ученые, инженеры, чтобы возникло такое производство, где каждая установка на грани фантастики. Каждый процесс — сказочное перевоплощение вещества. И богатства создаем тоже необыкновенные», — с этой мыслью Надя двинулась дальше и почти натолкнулась на Баркова и Груздева; они разглядывали какую-то бумагу с броским учрежденческим штампом. Понурый вид директора встревожил Надю. Не желая мешать деловому разговору, она хотела повернуть назад, но Алексей Матвеевич уже шагнул к ней, на ходу бросив Баркову:
— Ну вот и все на данном этапе!
— Отказали?
Груздев кивнул, и слезы блеснули в его прижмуренных глазах.
— Эх, Надюша!..
— Вы способны заплакать!..
— От злости да. И от счастья тоже, может быть, прослезился бы. Но убежало мое счастливое времечко. Только в рабочую упряжку еще гожусь.
— Не надо так!
Стараясь ободрить, развеселить, она привстала на цыпочки, провела кончиками пальцев по его глазам.
У него на миг перехватило дыхание от боязни, что вот сейчас он шевельнется и она исчезнет, как сон.
— Я хоть немножко нравлюсь вам?
— Да. Очень.
Он взял руки девушки, прижал их к своему лицу.
— Не отпущу!
— Тогда крепче держите!
Им даже в голову не пришло, что, наверное, кто-нибудь видит их первый поцелуй, потому что для себя они все сразу решили.
Спустя несколько дней, когда они после свадебного застолья остались одни в его квартире, он сказал:
— Неужели это правда?
— Да, ведь мы оба хотим быть навсегда вместе, — ответила Надя, но чуть-чуть отстранилась от него.
Так хороша она была в белом платье, осунувшаяся, словно после болезни, так грустно смотрела, что Груздев смутился: какая-то жертвенная обреченность почудилась ему в ней.
— Ты любишь меня? — почти робко спросил он, чувствуя, что не найдет в себе душевных сил добровольно отказаться от нее, если это жертва или просто жалость.
Глаза Нади шаловливо заблестели.
— Я всегда, с детства любила тебя, Алеша.
— Вот этого-то я и боюсь!
— Не надо ничего бояться. У меня сейчас нет никого ближе тебя, потому я и хочу стать твоей женой, — сказала Надя, все еще не решаясь обнять его в безлюдной тишине.
Алексей склонился к ней, любуясь, высоко поднял на вытянутых руках:
— Ты моя жар-птица. Поймал — и не верю своему счастью! Может быть, ты спалишь меня, но я и за то буду благодарен тебе.
Юрий Тризна в майке и трусах стоял у распахнутого окна, неохотно приседая, с мрачным видом делал утреннюю гимнастику. Потрясенный, казалось, неожиданным выбором Нади, он не был на ее свадьбе, сразу выехав в Светлогорск на завод пластмасс. Трехдневная командировка, данная Барковым, кончилась, и теперь Юрий мучительно обдумывал, как быть дальше.
Ахмадша, проходя мимо, поклонился ему с дружелюбной улыбкой. Все здесь было мило сейчас беглецу поневоле.
Тихое утро. Парк, раскинувшийся чернолесьем на горе, дремлет, утопая в легкой дымке осеннего тумана. Но город уже не спит: идут на вахту рабочие, шумят грузовые машины и автобусы. Липы, посаженные зимой на главной улице, обещают пышным ростом аромат цветения в недалеком будущем.
Будущее города… О нем говорят и кварталы новых домов, и молодая беременная женщина, идущая к автобусному вокзалу со своим мужем. Этих не привлекает рок-н-ролл, они не сваливают с себя ответственность за свои и чужие дела, не шарят по отцовским карманам, воруя деньжонки на заграничные тряпки и пьянку. Идут, взявшись за руки: он — на вахту, она — чтобы лишние полчаса побыть с ним вместе. Это им и таким, как они, принадлежит будущее города, построенного их собственными руками, им принадлежит будущее всей страны. И еще идут молодые пары. В Светлогорске часто справляются свадьбы, и каждой семье дают отдельную квартиру..
Солнце еще не поднялось над кварталами белых домов с серыми шиферными крышами. В светлых сумерках разносится медноголосый звон московских курантов, потом величаво звучит гимн. Столица шлет материнский привет новорожденному городу:
«Говорит Москва! Доброе утро, товарищи!»