Страница 101 из 158
— Один этот амбарчик нас не устроит, — продолжала она, почти сурово посмотрев на Ветлугина и этим остановив его попытку окликнуть Валентину Саенко. — Сколько таких амбарчиков мы уже упустили за два года!
— Я думаю, последняя неудача охладит Андрея Никитича, — сказал Ветлугин, надевая плащ.
Подать пальто Анне он просто забыл. А она, обычно отклонявшая такие услуги, на этот раз была неприятно задета его невниманием.
Нечаянно подсмотренная улыбка на лице Валентины показалась ей торжествующей.
«Как будто помирились, а все-таки нехорошее лезет в голову», — с досадой подумала Анна и, овладевая собой, снова обратилась к Ветлугину:
— Сначала на шахту, а после пробы транспортера пройдем по учебным забоям. Надо проследить, какие условия создают в работе якутам и эвенкам, чтобы они обратно в тайгу не потянулись.
Через день Андрей хмурый и озабоченный вошел в просторный кабинет парткома. Было совсем раннее утро. В открытые окна тянуло свежей прохладой: и трава, и цветы, и кустарники под окнами еще не просохли от ночной росы.
Андрей сел на подоконник, оперся на него ладонями и, глянув через плечо, подумал: «Всюду за собой цветы тащит!» Он предчувствовал, зачем Уваров вызвал его, и заранее сердился, но сердиться на Уварова было трудно.
«Так и есть, — отметил про себя Андрей, обводя взглядом светлую комнату, с большим, под красным сукном, простым столом и такими же простыми стульями. На этажерке, на шкафчике, на подставках у окон стояли горшки с крошечными еще растениями. — Ему бы агрономом быть!»
— Здорово! — по-хозяйски широко распахнув дверь, сказал Уваров. — Я прямо из купальни, даже не завтракал. Вот проспал!
Воротник его русской рубашки был застегнут наглухо, мокрые волосы гладко причесаны. Плавал он хорошо и, считая холодную воду средством от всех болезней, ходил купаться даже тогда, когда застывали забереги.
— Давно ждешь? — спросил он Андрея, проходя по комнате, и сел, втискивая мощное тело в хрупкое плетеное креслице.
Андрей невольно улыбнулся.
— Чему ты? — спросил Уваров.
— Раздавишь ты когда-нибудь это сооружение.
— Ни! Я хоть и толстый, а ловкий, — похвастался Уваров. — По проволоке пройти могу. Кресло это как раз по мне: я мягких не люблю, вообще сидеть не люблю. И черт его знает, отчего толстею? — При последних словах Уваров оглянул фигуру Андрея и вздохнул. — Танцами еще заняться, что ли? — сказал он уже с оттенком издевки над собой. — Видал, что наша молодежь на площадке в саду выделывает? Страх и ужас! Я им говорю: не себя, так подметки пожалейте. Какое там! Смеются, дикобразы. Посмотришь на них, посмотришь, и самому весело станет. — Глаза Уварова действительно заблестели, но по лицу прошла тень печали и весь он стал такой человечески притягательный, со своим любовно и грустно лучившимся взглядом.
Андрей смотрел на него удивленный: до сих пор он знал секретаря парткома как серьезного и даже угрюмого товарища.
— Говорят, неважно идут дела у тебя? — спросил Уваров и все еще улыбчиво взглянул на Андрея.
Уваров не меньше Анны болел тем, что окружало его. Он судил о работе предприятия, за которое считал себя ответственным, не по рапортичкам, а как инженер-контролер, отлично разбираясь в балансе производства, был в курсе всех дел и прекрасно знал людей рабочего коллектива. Если труд за годы первых двух пятилеток стал источником почета, зажиточности, творчества, то в этом была заслуга таких партийных работников, как Уваров. Зато и несли ему дань уважения — в партком шли, добровольно назначая его судьей и советчиком в самом заветном, задушевном, а иногда и постыдном.
Андрея сегодня он вызвал сам. Вопрос о разведках был сейчас наиболее острым и волнующим из того, что тревожило Уварова. Требовалось прекратить неудачную, затянувшуюся рудную разведку на Долгой горе, и Уваров, зная, как тяжело это будет для Андрея, непоколебимо верившего в успех своей разведки, чувствовал себя точно хирург, которому нужно для спасения жизни отрезать ногу близкому человеку.
— Что там, на Рудной? — помедлив, спросил он, настороженно отмечая сразу помрачневшее лицо Андрея и резкое движение, каким тот поднялся с подоконника.
— На Долгой жила новый фортель выкинула. Нащупали ее с поверхности канавой. Сняли наносный слой. Стали разведывать на глубину детальнее, а ничего нет — выклинилась.
— Нам не хватает денег, — с чувством неловкости заговорил геолог после продолжительного молчания. — Понимаешь, не хватает денег. Сейчас самый сезон для развертывания работ, а мне предлагают… — Андрей опять замолчал, задохнувшись от волнения. — Разве я там дурака валял два года! Я не могу… не имею никакого права согласиться на прекращение работ… разведочных, на которые уже вбито столько средств, где сделано так много. Да, я считаю, что сделано много. Последняя неудача лишь подтверждает богатство основной жилы, ускользающей от нас. Мне говорят: выгоднее затратить дополнительные ассигнования на разведку россыпей, что это дело вернее и сама разработка доступнее. Но разве можно сравнить десятки мелких старательских участков с тем, что даст Долгая гора?
— Даст ли?
— Даст. Пусть меня повесят, как недавно грозился Ветлугин, если я ошибаюсь. Мы столько уже затратили… Неужели нельзя выделить еще восемьдесят — сто тысяч?
Уваров задумчиво покачал головой:
— Надо уметь вовремя остановиться. Знаешь, как в азартной игре. Разведка — ведь тоже своего рода азарт. Мы не можем принимать ставку на твою жизнь: она еще пригодится стране.
— Ты рассуждаешь, точно одряхлевший старец, — не выдержав, вспылил Андрей. — Вовремя остановиться! Можно ли остановиться, когда перед тобой цель, вершина подъема? Еще одно усилие — и ты будешь там. И вдруг отступать, и отступать так позорно!
— Я точно старец… одряхлевший, а ты вроде Васьки Буслаева, — с ласковой укоризной сказал Уваров. — Знаешь былину… Пристал Васька к острову, а там на горе камень с надписью: «Хочешь перепрыгнуть — скачи только поперек». Где же Ваське покориться! Захотелось молодцу прыгнуть вдоль камени, ну и расшибся. Мы все по-дружески, по-товарищески говорим: не горячись. Будет время, получим средства — тогда и разведаешь. И что вам дались канавы?.. Ну, хорошо, тебе тут виднее — ты геолог, вас этому обучали, а я горный инженер. Но меня избрали в партком и обязали в тесном контакте с людьми следить за всем, что творится в районе. Я знаю — ты работаешь от души и прав, безусловно, в своем стремлении закончить дело. А разве не правы Лаврентьева и Ветлугин? Они хотят скорее получить объекты, доступные для разработки. И ты должен их дать.
— Неужели вы думаете, что я не сознаю этого? — горько промолвил Андрей. — Смешное дело! Мы лучших рабочих, самых сильных и опытных, перевели на разведку россыпей. На Долгой горе остались охотники из старателей, которые верят мне и работают условно, на свой риск. Настоящих разведчиков — раз-два и обчелся. Мне не на что их содержать! Технический надзор — я сам да Чулков, проводящий там сверхурочно все свободное время. Нищая колония! Не так-то уж дорого обходится она сейчас!
— А инструмент? А заброска продовольствия? А спецодежда? — напомнил Уваров.
— Вы хотели бы оставить нас даже без хлеба? — возмутился Андрей, нервным движением выкладывая на стол спички и портсигар. — Хорошо, мы будем носить продукты на себе, в котомках, по-старательски.
— Ну, уж это анархизм, — сказал Уваров, сожалея и досадуя. — Ты не мальчик, Андрей. Старательская разведка рудника — неплохая идея, но когда она делается как бунт против общего мнения, то получается непартийно. Тех же старателей можно с большей пользой поставить на россыпи.
— Значит, вы просто не верите, что на Долгой есть золото? — спросил Андрей.
— Может быть, оно там и есть, — уклонился было Уваров, — но сразу устыдился своей уклончивости и, краснея густо всем лицом и шеей, сказал: — Не верю, Андрей. Ждал. Верил! А теперь изверился. Ты хочешь довести дело до конца и по-своему прав. Но у нас нет сейчас ни средств, ни времени. Значит, надо подчиниться.