Страница 123 из 130
В основной моей болезни замечено здесь улучшение (в глазах). Благодаря этому, у меня возникла надежда, что я вернусь к жизни. Рад тому, что зажила твоя нога. Желаю Анне Ильинишне и тебе самого полного здоровья!
Когда будешь сидеть в твоем кабинете и читать книжку — вспомни меня. Я лишен этого счастья уже два с половиной месяца.
Если напишешь, чему буду очень рад, пиши прямо к нам на городскую квартиру.
Твой Михаил
Сердечно кланяюсь — Елена Булгакова
Из Барвихи в Москву 6 декабря 1939 года
Да, дорогой Павел, никогда не следует заранее что-либо загадывать. Обоих нас скосил грипп, и все пошло прахом — в смысле воздуха и дальнейшего движения вперед. Чувствую я себя плохо, все время лежу и мечтаю только о возвращении в Москву и об отдыхе от очень трудного режима и всяких процедур, которые за три месяца истомили меня вконец.
Довольно лечений!
Писать и читать мне по-прежнему строго запрещено, и, как сказано здесь, будет еще запрещено «надолго». Вот словцо, полное неопределенности! Не можешь ли ты мне перевести, что значит «надолго»?
К двадцатому декабря, во что бы то ни стало, постараюсь быть уже в Москве.
Анне Ильинишне привет!
Твой М.
Из Москвы в Москву 24 января 1940 года
Жив ли ты, дорогой Павел? Меня мученья совершенно искалечили, и я чувствую себя плохо.
Позвони!
Твой М.
Письма родным*
К. П. Булгакову
(из Владикавказа в Москву)
I / 19-21 / II
Дорогой Костя, вчера я был очень обрадован твоим письмом. Наконец-то я имею весть о своих. Твое письмо помечено: «18-го янв. 1920 г. (?)». Конечно, это ошибка. Не могу тебе выразить, насколько я был счастлив и удивлен, что наши все живы и здоровы и, по-видимому, все вместе.
(Проклятые чернила!)[20] Единственно, о чем я жалел, это что твое письмо слишком кратко. Несколько раз я его перечитывал… Ты спрашиваешь, как я поживаю. Хорошенькое слово. Именно я поживаю, а не живу…
Мы расстались с тобой приблизительно год назад. Весной я заболел возвратным тифом, и он приковал меня… Чуть не издох, потом летом опять хворал.
Помню, около года назад я писал тебе, что я начал печататься в газетах. Фельетоны мои шли во многих кавказских газетах. Это лето я все время выступал с эстрад с рассказами и лекциями. Потом на сцене пошли мои пьесы. Сначала одноактная юмореска «Самооборона», затем написанная наспех, черт знает как, 4-актная драма «Братья Турбины». Бог мой, чего я еще не делал: читал и читаю лекции по истории литературы (в Универст. народа и драмат. студии), читал вступительные слова и проч. проч.
«Турбины» четыре раза за месяц шли с треском успеха. Это было причиной крупной глупости, которую я сделал: послал их в Москву… Как раз вчера получил о них известие. Конечно, «Турбиных» забракуют, а «Самооборону» даже кто-то признал совершенно излишней к постановке. Это мне крупный и вполне заслуженный урок: не посылай неотделанных вещей!
Жизнь моя — мое страдание. Ах, Костя, ты не можешь себе представить, как бы я хотел, чтобы ты был здесь, когда «Турбины» шли в первый раз. Ты не можешь себе представить, какая печаль была у меня в душе, что пьеса идет в дыре захолустной, что я запоздал на 4 года с тем, что я должен был давно начать делать — писать.
В театре орали «Автора» и хлопали, хлопали… Когда меня вызвали после 2-го акта, я выходил со смутным чувством… Смутно глядел на загримированные лица актеров, на гремящий зал. И думал: «а ведь это моя мечта исполнилась… но как уродливо: вместо московской сцены сцена провинциальная, вместо драмы об Алеше Турбине, которую я лелеял, наспех сделанная, незрелая вещь».
Судьба — насмешница.
Потом кроме рассказов, которые негде печатать, я написал комедию-буфф «Глиняные женихи». Ее, конечно, не взяли в репертуар, но предлагают мне ставить в один из свободных дней. И опять: дня этого нет, все занято. Наконец на днях снял с пишущей машины «Парижских коммунаров» в 3-х актах. Послезавтра читаю ее комиссии. Здесь она несомненно пойдет. Но дело в том, что я послал ее на всероссийский конкурс в Москву. Уверен, что она не попадет к сроку, уверен, что она провалится. И опять поделом. Я писал ее 10 дней. Рвань все: и «Турбины», и «Женихи», и эта пьеса. Все делаю наспех. Все. В душе моей печаль.
Но я стиснул зубы и работаю днями и ночами. Эх, если бы было где печатать!
Дорогой Костя, не откажи исполнить следующее.
В средних числах февраля (15–20-25-го) зайди на Неглинную улицу, д. № 9 Тео. Репертуарная секция Бюро жюри конкурса пьес о Парижской коммуне. Справься, получена ли 3-актная пьеса «Парижские коммунары» под девизом «Свободному богу искусства» (пьесы идут на конкурс под девизом с фамилиями, запечатанными в конверт, т. ч. фамилию называть не нужно). 25-го/II объявление результатов. Если она провалилась (в чем не сомневаюсь), постарайся получить ее обратно и сохрани. Если она не получена, узнай, не продлен ли срок присылки.
Проклятая «Самооборона» и «Турбины» лежат сейчас в том же «Тео», о них я прямо и справляться боюсь. Кто-то там с маху нашел, что «Самооборона» «вредная»…[21] Отзыв этот конечно ерундовый, но неприятный, жаль, что я ее, «вредную» «Самооборону», туда послал. Если бы ты о них навел справку и забрал бы и «Турбиных» и «Сам [оборону]», обязал бы меня очень.
Справку о них нужно навести у Басалыги (заведующ. Цут Тео) или у Мейерхольда. Сделай умненько…
Эти пьесы («Сам[оборону]» и «Турб[иных]») привез в Москву Давид Аронович Черномордиков, заведующий подотделом искусств здесь. Наведи справку и забери их.
И так я поживаю.
За письменным столом, заваленным рукописями… Ночью иногда перечитываю свои раньше напечатанные рассказы (в газетах! в газетах!) и думаю: где же сборник? Где имя? Где утраченные годы?
Я упорно работаю.
Пишу роман, единственная за все это время продуманная вещь. Но печаль опять: ведь это индивидуальное творчество, а сейчас идет совсем другое.
Поживаю за кулисами, все актеры мне знакомые друзья и приятели, черт бы их всех взял!
Тася служила на сцене выходной актрисой. Сейчас их труппу расформировали и она без дела.
Я живу в скверной комнате на Слепцовской улице д. № 9, кв. 2. Жил в хорошей, имел письменный стол, теперь не имею и пишу при керосиновой лампе.
Как одет, что ем… не стоит…[22]
Жду твоего письма с нетерпением. Напиши подробно. Где и как живешь. Узнай у дяди Коли, целы ли мои вещи. Кстати напиши, жив ли Таськин браслет? Скажи дяде Коле, что и я и Тася часто вспоминаем его тепло, интересуемся, как он живет. Если он спросит[23] (…)
На случай, если придется менять квартиру, посылаю такой адрес: Владикавказ Почта до востребования Михаилу Афанасьевичу Булгакову.
По этому адресу, без изменений в нем!
Целую тебя
Михаил
P. S. Как образчик своей славной и замечательной деятельности прилагаю одну из бесчисленных моих афиш. На память на случай, если не встретимся.
Жду письма. (Тео! Зайди!)
1921 года
16 февраля
Дорогой Костя,
я послал тебе недавно заказное письмо.
Будь добр, узнай на Неглинной № 9 в репертуарной секции Тео в бюро конкурсных пьес о Парижской коммуне, дошла ли туда пьеса в 3 актах «Парижские коммунары», посланная ценным пакетом, под девизом «Свободному богу искусства», и какая судьба ее постигла. Я тщетно пишу в Киев и никакого ответа не получаю. Прошу тебя (может, из Москвы лучше сообщение), напиши моей маме следующее (кстати ее адреса нового я не знаю, пишу на Андреевский спуск).
20
Письмо написано расплывающимися чернилами красноватого цвета. (Примеч. публикатора — Е. А. Земской.)
21
и что нужно снять с репертуара..! (отзыв скверный, хотя исходит единолично от какой-то второстепенной велечины). (Примеч. авт.)
22
Здесь несколько строк неразборчиво. (Примеч. публикатора — Е. А. Земской.)
23
Оборот того листа, где вырезано несколько строк. (Примеч. публикатора — Е. А. Земской.)