Иллюзия смерти

Больше всех милиция подозревала мать погибшего цыганенка. На допросах она отмалчивалась или уверяла следствие в том, что темные силы еще не раз отомстят за ее сына.

Чтобы успокоить горожан и придать растерянным действиям милиции хоть какую-то логику, цыганку поместили в наш изолятор временного содержания. По ночам она там выла и, говорят, медленно прощалась с разумом. Но поместить темные силы за решетку власти, конечно, не смогли.

Вскоре случилось то, из-за чего мой отец посчитал город спятившим. На березе близ мукомольни повис третий мальчик. Аркаша Демидов учился в параллельном классе. Я знал его как умельца играть на аккордеоне.

Город наводнился инспекторами уголовного розыска из областного центра, когда стало ясно, что события вышли из-под контроля, местная милиция с ними не справляется. Чтобы не было понятно, что они милиционеры, сыщики представлялись горожанам то агрономами, то уполномоченными обкома КПСС. Но лучше бы уж эти пинкертоны ходили в форме, потому что так их было проще спутать со своими, растерянными. Это во-первых. Во-вторых, тогда они не выглядели бы столь глупо. Ибо наш город не видел такого количества агрономов и партийных уполномоченных еще никогда, даже во время уборки урожая.

Цыганку, проклявшую город, вскоре отправили в областной центр. Священник отец Михаил, кстати, китаец, и без того темный, как чугунок, ходил вокруг милицейской машины чернее тени и твердил, что не по-христиански это. Могли бы, по крайней мере, дождаться сорока дней.

– А потом годовщины? – буркнул ему в ответ кто-то из числа то ли агрономов, то ли секретарей.

И цыганку увезли.

Глава 6

Олежку Крылова обнаружил утром пастух. Гоня стадо мимо лесных колков, он заметил страшную картину: на окровавленной березе висел изуродованный ребенок, вздернутый на куске колючей проволоки. Бросив коров, пастух побежал в милицию, и уже через четверть часа народу в городе убавилось – добрая половина была там, у березы…

Это произошло в километре от рыбного завода, на западной окраине города. Я успел заметить только его ноги. На правой сандалия была, а с левой, прямо как сдутый шарик, свисал окровавленный носок. Мальчика уже снимали с дерева в тот момент, когда мы с Сашкой приехали. Нечеловеческий крик его матери, быстрые движения милиционеров и врачей, укладывающих Олега в машину «Скорой помощи», плач и стон вокруг – вот все, что я одним обрывком киноленты захватил в памяти. Меня и Сашку вытеснили из толпы, а после отправили домой. Милиционеры пообещали, что сами выпорют нас, если этого не сделают наши отцы.

Тот день мы с Сашкой провели во дворе. Не зная, что сказать, слонялись по кривой, касаясь плечами друг друга. Я плохо помнил Олега. Он учился в соседнем классе и дружил больше с Сашкой, чем со мной. Я только знал, что этот мальчик собирал марки.

Удивительно просто получается: был Олег, а теперь нет его. И никогда не будет. Эта странная мысль никак не могла обосноваться в наших головах и заставляла нас молчать. Я не знаю достоверно, о чем думал Сашка. Раньше я не мог представить себе, например, бесконечность, а теперь еще и то, как это – не быть. Что это такое на самом деле смерть, если она заставляет кричать от приступа безумия, страдать, но и дарит наслаждение своей музыкой?

Слушая последнюю песню умирающего дерева и становясь единственным свидетелем его смерти, я не испытывал страха. Дерево прожило свой срок и уходило с добром в сердце ко всему окружающему. Именно так, с добром и спокойствием, потому что деревья не убивают друг друга. На это, как и на ненависть, способны только люди.

«Неужели деревья лучше людей?» – спрашивал я и не находил ответа, потому что задавал этот вопрос только себе.

С Сашкой мы разошлись на полпути. Я даже не помню, как это случилось. Кажется, он упоминал о том, что зайдет к тете Наде на работу. Я же направился в противоположную сторону и вскоре оказался у брошенной лесопилки. Мама и отец еще часа два должны были провести в школе. Это был тот редкий случай, когда я оказался предоставлен самому себе.

Не зная, как воспользоваться свободой, которая возникла так внезапно, я зашел в покосившееся здание. После того как лесопилку бросили и вывезли все, что в ней находилось, там остались только кучи посеревших опилок, осевших и отвердевших как бетон. Еще стены. Всего три, поскольку одну, что была из досок, люди разобрали и разнесли по дворам. Но самое ценное – взрослые то ли не знали этого, то ли им было лень трудиться – находилось внутри окаменевших куч. Когда лесопилка действовала, рабочие бросали на опилки короткие обрезки досок, им не нужные, но такие необходимые нам с Сашкой. Из них мы мастерили корабли, которые потом запускали в реку в вечное плавание, щиты, мечи и все остальное, без чего обойтись было невозможно.

Долбить опилки и копаться в них было увлекательно. Никогда не знаешь, на что наткнешься. Чаще нам попадались кривые, сучковатые доски, но иногда, имея терпение, можно было отрыть настоящее чудо.

Разыскав в полумраке пустующего здания палку, которая исполнила бы роль лопаты, я принялся за дело. Я знал, зачем мне нужна доска. Мысль отыскать ее пришла ко мне сразу, едва я решил не думать больше об Олежке и увидел лесопилку. Вооруженный этой идеей, я подошел к куче с той стороны, где мы с Сашкой еще не тревожили ее, и приступил к работе. Палка была суковатая, она больно ударяла по пальцам, а опилки, словно назло, оказались тверже обычного. Но гениальность идеи подгоняла меня, и вскоре, набив мозоли, я выкопал короткую ровную дощечку. То, что мне и было надо.

Я отшвырнул палку в сторону и развернулся, чтобы выйти из здания.

Доска выпала из моих рук, ноги стали ватными, когда я понял, что нахожусь вдали от дома, в позабытой людьми лесопилке не один.

Прямо передо мной стоял высокий старик. Длинная борода его, белая как молоко, шевелилась на ветру, а на голову до самых ушей была натянута зеленая шляпа с обвисшими краями. В пиджаке на голом теле, мятых брюках и с трубкой в зубах, старик стоял в метре от меня и смотрел куда-то надо мной. Ничего более ужасного в своей жизни я не видел. Во мне колыхнулись воспоминания о книге, семнадцатая страница которой предвещала холодный озноб и тесноту мира. В руке его была тонкая, длинная, выструганная из дерева и черная от старости палка.

Мои губы стянуло от дурных предчувствий так, что во рту появился вкус черемухи. Хотелось убежать, еще больше – закричать, после заплакать, но я стоял и не шевелился. Старик вдруг вытянул руку и стал водить ею перед собой, как если бы находился в полной темноте. Вернуться из леса, где убили твоего друга, и встретиться с этим стариком – желал ли я лучшего для себя в этот день?

Старика я узнал. Он вошел в город вместе с табором. Но это почему-то не придавало мне сил, напротив, отнимало их.

– Кто здесь? – наконец-то произнес он почти шепотом, свистящим, как будто вырывавшимся из школьного горна.

– Я, – сказал я, набравшись мужества.

Старик тут же опустил голову.

– Скажи, мальчик, где я?

– В лесопилке.

– Я заблудился.

Как можно здесь заблудиться? Всего в нескольких сотнях метров – федеральная трасса. Рядом с нею табор. Если забраться на кучу опилок, то его запросто можно разглядеть. Если бы стена стояла, то видно бы не было. Но ее разобрали, поэтому табор заметен.

– Ты можешь отвести меня к дороге?

Я чувствовал себя не очень приятно, слушая старика. Я понимаю, когда отводят детей в детский сад. Но зачем провожать такого здорового старика? Я решил, что здесь кроется что-то неладное, и сделал шаг в сторону, чтобы обойти старика и сбежать.

Но он тут же оторвал палку от земли, коснулся ею моей ноги и сказал:

– Не бойся, мальчик, я слепой. Я ничего не вижу. – Старик вышел из темноты на свет и будто бы посмотрел на меня.

Его просьба не бояться произвела обратное действие. Увидев ужасные, большие, лишенные цвета глаза, я снова почувствовал слабость в ногах.