Страница 11 из 20
Как видите, работа Эйнштейна открывается попыткой осмыслить данные опыта, а по возможности — научного эксперимента. Выбор эксперимента зачастую подсказывается господствующей теорией: ученые стремятся проверить эти теории на прочность. «Очевидность» не принимается на веру. Когда-то вполне очевидным казалось, что тяжелое тело должно упасть на землю быстрее, чем легкое. Столь же очевидной считалась способность кровососущих пиявок исцелять почти от всех недугов. И никто не спорил с тем, что какие-то люди от природы и по Божьему замыслу предназначены для рабства. Еще одна очевидность: существует центр Вселенной, и в нем, разумеется, находится Земля. А уж концепция абсолютного покоя прямо-таки взывала к здравому смыслу. Истина может ошеломить, может полностью разойтись с подсказкой интуиции и здравого смысла. Истина рушит давние убеждения. А постигаем мы ее через эксперимент.
Как-то раз, много лет тому назад, физика Роберта Вуда попросили развить за обедом тост «За физику и метафизику». «Метафизикой» тогда называли нечто из области философии, умозрительно познаваемые истины, однако сюда же присоединялась и лженаука. Вуд ответил примерно так:
Физик—человек, имеющий некую идею. Чем внимательнее он ее обдумывает, тем более разумной она ему кажется. Он сверяется с научной литературой. Читает книгу за книгой — идея становится все более многообещающей. Подготовившись таким образом, ученый отправляется в лабораторию и придумывает эксперимент для проверки своей гипотезы. Сложный эксперимент: проверяются различные возможности, доводится до совершенства точность измерений, снижается допустимая погрешность, а дальше — как выпадет жребий. Ученому дорог не «его» результат, а опыт, извлекаемый из эксперимента. В результате этой работы, после долгих и тщательных экспериментов, он может убедиться, что его гипотеза неверна. Тогда он отбрасывает ее, освобождает свой ум от такого заблуждения и движется дальше[25].
В этом и заключается различие между физикой и метафизикой, заключил Вуд, поднимая бокал в тосте. Метафизики вовсе не глупее физиков. Просто они обходятся без лаборатории.
Лично я вижу четыре причины позаботиться о том, чтобы наука посредством радио, телевидения, газет, книг, Интернета, тематических парков и школьных уроков достигла каждого гражданина. Непрактично, даже опасно, замыкать какие-либо научные знания в пределах узкой, высококомпетентной и хорошо оплачиваемой касты. Фундаментальные представления и методы науки должны распространяться как можно шире.
• Вопреки многочисленным злоупотреблениям, наука все же остается столбовой дорогой, выводящей развивающиеся страны из бедности и отсталости. От нее зависят национальная экономика и всемирная цивилизация. Большинство стран уже понимают это, поэтому столь значительное число студентов научных и технических отделений американских университетов (наши университеты все еще занимают первые строки в рейтингах) составляют иностранцы. Но хорошо бы и мы в Соединенных Штатах не забывали, что верно и обратное: забросив науку, скатишься к бедности и отсталости.
• Наука обнажает опасности изменяющих мир технологий, в особенности угрозу экологических бедствий, которые могут нас погубить. Наука — опережающая система оповещения.
• Наука раскрывает перед нами историю, природу и судьбу человечества, жизни на Земле, самой планеты и Вселенной. Наконец-то человеку представилась возможность глубоко проникнуть в некоторые из этих тайн. Все человеческие цивилизации обращались к этим проблемам и понимали, насколько они важны. У каждого мурашки бегут по спине, когда он обращается к этим великим загадкам. Когда-нибудь наука принесет нам свой главный дар: объяснит нам наше место в мироздании, кто мы и где в пространстве и во времени.
• Принципы науки и демократии во многом совпадают, порой они нераздельны. Наука и демократия — в цивилизованной форме — зародились одновременно в Греции VII—VI вв. до н. э. Наука облекает властью любого, кто решится ею заниматься (увы, слишком многим систематически в этом мешают). Наука процветает в свободном обмене идей, она не может обходиться без этого, секретность здесь неуместна. В науке нет привилегий и преимущественного статуса. Подобно демократии, наука поощряет нетрадиционные взгляды и спор до хрипоты, требует приводить разумные доказательства, следовать логике, ни в коем случае не лукавить и не подтасовывать факты. Ложные притязания на мудрость наука без колебаний объявит блефом. Это наш оплот против мистики, против суеверия, против попыток религии проникнуть в сферы, где ей нечего делать. Обратимся к научным принципам, и мы без труда распознаем ложь. Наука помогает нам на ходу исправлять ошибки. Чем шире удастся распространить язык науки, ее правила и методы, тем скорее нам удастся сохранить наследие Томаса Джефферсона и отцов-основателей. С другой стороны, никакой демагог доиндустриальной эры не представлял такую угрозу демократии, как современные плоды науки.
В океане обмана и путаницы нелегко найти соломинку истины — требуется неустанный труд, отвага, решимость. Но если мы утратим дисциплину мысли, какая нам останется надежда разрешить стоящие перед нами непростые проблемы? Мы сделаемся нацией легковерных слабаков, податливых любому шарлатану.
Если бы инопланетянин присмотрелся к тому, что мы скармливаем детям по телеканалу и по радио в виде фильмов, журналов и газет, комиксов, а подчас и книг, он бы вообразил, будто наши ценности — убийство, насилие, суеверие, легковерность и потребительство. Мы постоянно внушаем это детям, и многие из них, к сожалению, усвоят урок. А если бы вместо этого мы бы попытались внушить им надежду и привить науку — каким тогда стало бы наше общество?
Глава 3.
ЧЕЛОВЕК НА ЛУНЕ И ЛИЦО НА МАРСЕ
Луна опускается
в поток Великой реки…
Я с ветром парю.
Чему я подобен?
Каждой области науки соответствуют свои псевдонауки. Геофизиков осаждают плоские Земли, полые Земли, Земли, у которых ось постоянно меняет угол наклона, вздымаются и тонут континенты, плюс «метафизика» на свой лад предсказывает землетрясения.
Ботаников уговаривают подключить к растениям детекторы лжи и зафиксировать эмоциональную жизнь куста и цветка; антропологов шлют на поиски снежного человека; зоологам подсовывают живых динозавров; а сторонникам дарвинизма угрожают креационисты. Рядом с археологией существует известия о древних астронавтах, поддельные руны и сомнительного происхождения реликвии. Физикам приходится иметь дело с вечными двигателями, целой армией ниспровергателей теории относительности, да еще и с играми на тему холодного слияния. В паре с химией по-прежнему идет алхимия. У психологов — парапсихология и значительная часть психоанализа. Самозваные экономисты предлагают долгосрочные прогнозы по валютам и рынкам, самозваные метеорологи, вроде озабоченной пятнами на Солнце телепередачи «Альманах фермера» (Farmer's Almanac), так же далеко заглядывают в будущее, предсказывая погоду (не путать с вполне научным долгосрочным прогнозом об изменении климата). Псевдонауки способны к сотрудничеству, которое еще более сбивает с толку: телепаты ищут затерянные сокровища Атлантиды, экономический прогноз основывается на гороскопе.
Поскольку я главным образом изучаю планеты и поскольку меня всегда интересовала возможность внеземной жизни, «мои» псевдонауки касаются в основном иных миров и существ, которых мы повадились фамильярно именовать «пришельцами». В ближайших главах я разберу два псевдонаучных учения из этой области, и мы в очередной раз убедимся, как далеко могут завести нас ошибки восприятия и мышления и как мы можем заблуждаться даже в весьма важных вопросах. Первая теория утверждает, будто на Марсе высечен из камня гигантский лик, который вот уже тысячи лет бесстрастно взирает на движение светил, а вторая теория предполагает, что на Землю запросто, никем не замеченные, наведываются пришельцы с иных планет.
25
Физик-первопроходец Бенджамин Франклин говорил: «Сколько прекрасных систем мы строим и вскоре сами рушим, повинуясь эксперименту». По его мнению, этот опыт способствовал «смирению тщеславного человека».