Страница 13 из 37
Наваждение известно тем, что однажды бесследно проходит. Неизвестно как охватывает человека и столь же безвестно покидает его...
Зимняя зачетная сессия прокружила в воздухе как предновогодний пушистый снегопад. Была относительно легкой и потому никаких предостерегающих сигналов Шурику не дала.
Театральное наваждение еще по инерции кружило голову, но в один, как принято говорить, прекрасный день Шурик встал поутру и крепко задумался, чем дальше жить?
Театром и его грезами или все-таки крепкой и основательной профессией инженера?
В какой-то момент Шурик как бы сорвался с дистанции устремленного в никуда бега и принял мудрое решение: пусть театр станет в его жизни всего лишь увлечением. А жить необходимо реальностью и понимать, что пусть лучше Гамлет живет в его душе. Тем более, что театр еще не знал принца в очках, без которых Шурик чувствовал себя потерявшим некую опору. А в жизни надо стоять на ногах крепко.
Это решение далось Шурику непросто. Оно противилось растревоженной театром природе Шурика, но зато пребывало в согласии с его разумом.
Природа немного пообижалась, поворчала, порокотала весенней грозой с молниями и громом, но согласилась с доводами студента второго курса Шурика, и, как и все грозы, быстро откатила куда-то подальше от славного Энска. Наверное, в Москву. Тем более, там уже давно сгущались тучи.
А Шурика при всех его мильонах терзаний и метаний в поисках смысла жизни, как ни странно, ждала ее суровая реальность: в виде одного очень важного экзамена, конспекта по которому у студента Шурика не оказалось в силу причин, описанных выше.
Шурик занервничал. Он заметался по друзьям-однокурсникам в поисках нужного конспекта, его поиски ширились и углублялись, но увы! Конспект по необходимой дисциплине вдруг превратился в раритет. В историческое ископаемое, найти которое не представлялось возможным в обозримом пространстве. Кто-то не имел его также, как и Шурик, кто-то начал и забросил на самых первых лекциях. Кто-то просто, наверное, жилил...
Кто не был студентом, вряд ли поймет, что конспект — это спасательный круг для утопающего в водах всевозможных наук и дисциплин студента, коими потчуют молодежь в институте седовласые профессора и требовательные доценты. Им, видите ли, недостаточно сведений, в лихорадке самоподготовки почерпнутых в учебниках и методических справочниках! Им на экзамене подавай обязательно их собственные мысли, которые непременно должны быть зафиксированы радивыми студентами от запятой до точки!
Кто не был студентом, тот не поймет, сколь ценен в минуты роковые экзаменационных испытаний вышеупомянутый конспект!
Шурик в день экзамена с самого раннего утра потерял всякую надежду найти отзывчивую душу, которая одарит его хотя бы на пару часиков заветной тетрадью в тридцать копеек стоимостью, в коленкоровом переплете, со всеми формулами и графиками, описаниями и толкованиями. Часы истекали, а заветная тетрадь если у кого и имелась, то была окружена таким кордоном читающих, что прорваться сквозь эту круговую оборону не было никаких сил.
В институтском парке счастливого обладателя конспекта на самом деле окружило плотное кольцо страждущих знаний.
Шурик сделал несколько драматических попыток прорваться поближе к источнику знаний, но плотное кольцо отшвыривало всякий раз его за свои пределы.
Даже ветви дуба, вокруг которого и собралась толпа счастливчиков, были буквально облеплены ребятами, вооруженными трофейными цейсовскими биноклями, в которые они с высоты впитывали сведения из конспекта.
У краснощеких автоматов «Харьков» с холодной газировкой за одну (!) копейку пребывал в состоянии счастья и прострации однокурсник Генка Сенцов. Он пил воду из одного стакана, дожидаясь шипящего наполнения второго.
Шурик стремглав пролетел мимо него, бросив на ходу студенческое, привычное:
— Здорово!
Генка от счастья, наверное, плохо слышал и ответил радостно, соответственно своему состоянию:
— Сдал!
Это магическое слово остановило Шурика на скаку.
Перед ним был человек, сдавший экзамен и, наверняка, имевший заветную тетрадь! Но первым вопросом, как у любого другого порядочного студента, у Шурика было:
— Сколько! Ну?!
Это заветное «сколько» говорило о многом: о настроении экзаменатора, о качестве конспекта, о времени и ситуации, когда уже можно идти на заклание или еще немного с этим потянуть.
Генка, выпив очередной, быть может, пятый стакан газированной воды, с ответом не спешил, словно смакуя во рту сладчайшее:
— Пять!
Перед Шуриком замаячила надежда в облике Генки Сенцова.
— Давай конспект! Горю!
Шурик коршуном набросился на стопку учебников и тетрадей товарища. Он истерично перебирал книги, но не находил искомого. Генка разочаровал Шурика своим ответом:
— Нету. Ребятам отдал. Вон — читают...
И Генка показал на злополучный плотный круг у раскидистого дуба. В этот самый момент парень, сидящий почти что на верхушке дерева, вооруженный биноклем, прокричал кому-то ответственному внизу:
— Можно переворачивать!
Шурик с отчаянием, достойным большого драматического актера, бросился дальше.
* * *
Дуб вернулся из Москвы ни с чем. И вообще об этой его поездке знали весьма немногие: он сам и Шурик. Что на самом деле произошло с Дубом в первопрестольной, оставалось загадкой.
Известно только, что перед началом осеннего семестра, в конце августа он вновь появился в стенах родной альма матер; занял свою законную койку в общежитии и, как ни в чем не бывало, стал появляться на студенческих танцевальных вечерах.
Сначала один, а скоро его вновь стали замечать с девушками. Он все так же весело хохотал, что-то на ушко рассказывая своей очередной пассии. Потом они смеялись вместе, а через пару дней он смеялся уже с другой девушкой.
И вдруг Дуб углубился в знания: его стали замечать в технической библиотеке читающим спецлитературу. Само по себе это было настолько неожиданно для Дуба и для его характера, что никто не поверил в серьезность его намерений.
А они у него появились.
Он как-то незаметно сдружился с Костей-мастером, получившим свое прозвище потому, что от природы был мастером на все руки, а особенно в той области, которая только-только проклевывалась в среде советской науки — радиоэлектронике.
Наверное, не стоит тратить время на то, чтобы описывать мыкания этой дисциплины на советских научных нивах. Это требует особого пера. Мы же остановимся на том, что просто подчеркнем, что Костя-мастер был просто самородком и редкостным умельцем.
Костя-мастер и Дуб нечто задумали. Наверное, инициатором задумки был все-таки Дуб, а Костя-мастер стал орудием воплощения задуманного прохиндеистым Дубом.
Момент весенней сессии был тем самым сроком решающих испытаний, когда задуманное Федором стало принимать осязаемые черты.
* * *
Дуб с утра выгнал ребят-соседей из комнаты.
— Завалить меня хотите?!
Предлог — решающая подготовка. Последний рывок на пути к экзамену.
Выждав некоторое время, он вытащил из-под кровати деревянный чемоданчик, на который предусмотрительно наклеил бумажку с изображением черепа со скрещенными костями.
Чемоданчик представлял собой сокровищницу Алладина, где Дуб от любопытных глаз прятал то, чем Костя-мастер мог бы гордиться перед всем студенческим миром, если бы Дуб с самого начала не «засекретил» все работы над своей идеей.
В маленькой подсобной комнате в подвале общежития с доброго согласия комендантши Костя-мастер давно устроил нечто вроде лаборатории-мастерской. Она была опутана, как паутиной, проводами и антеннами, в самых неожиданных местах были установлены списанные кафедрой радиоприборы, вызываемые к жизни талантливой рукой Кости-мастера. Когда радиолампы начинали вспыхивать разноцветным загадочным огнем, несведущему казалось, что он попал в таинственное царство колдуна и алхимика.
А в последние месяцы под бдительным оком Дуба Костя-мастер создал радиопередатчик, работающий на довольно приличном расстоянии и тем самым дававший возможность осуществить давнюю мечту Дуба: передавать шпаргалку правильного ответа по радио, во время экзамена, под самым, как говорится, носом ничего и никогда не соображавших экзаменаторов.