Страница 7 из 66
А еще русский корабль (назвать этого монстра крейсером язык не поворачивался) шел со скоростью заметно большей, чем можно было ожидать от того же "Варяга". Навскидку Уриу определил ее как шестнадцать-восемнадцать узлов, хотя, на самом деле, "Мурманск" шел уже на двадцати. Правда, и этого Уриу, опять же, не мог пока знать, уже через несколько минут Плотников приказал снизить ход до четырнадцати, а потом и до двенадцати узлов – гидрографию района и он сам, и его штурманы знали довольно посредственно, опираясь, в основном, на информацию, заложенную в память компьютера. Там, к его удивлению, были данные и по состоянию проливов столетней давности, что наводило на серьезные размышления, причем доступ к этим базам данным, как доложил штурман, у него появился только что. Однако в абсолютной достоверности сведений Плотников уверен не был, и потому решил подстраховаться, тем более что, как он убедился на примере свежеутопленной "Асамы", огневая мощь его корабля обеспечивала тому в бою подавляющее преимущество. Несколько попаданий, которые можно было получить из-за того, что какой-нибудь японский крейсер успеет сблизиться на опасную дистанцию, командир "Мурманска" считал меньшим риском, чем распоротое о камни днище. В конце-концов, его крейсер уже получил несколько попаданий, но ни одного пробития брони пока не наблюдалось. Правда, молчащая носовая башня наводила на мрачные мысли относительно надежности механизмов, но, вполне возможно, с ними все не так страшно, как кажется на первый взгляд. После боя он заставит эту башню по винтику перебрать, но найти причину отказа, а пока и две действующие башни давали возможность расстреливать японские корабли с запредельной для тех дистанции. Жаль только, что из-за узости фарватера невозможно будет, пользуясь двойным преимуществом в скорости, удерживать противника на безопасном расстоянии, в свою очередь, безнаказанно расстреливая японские крейсера издали, однако в мире нет ничего совершенного. Да и потом, по всему выходило, что "Мурманск" способен если не уничтожить, то как минимум серьезно повредить все японские корабли еще до того, как они приблизятся и станут по-настоящему опасны.
Между тем наконец-то поступил доклад о состоянии артиллерии. По первой башне данные были неутешительными – надо было лезть внутрь и разбираться с ее оказавшимися чересчур нежными потрохами, и сколько на это уйдет времени, было непонятно, а вот вторая башня, то если верить артиллеристам, восстановила боеспособность. Это радовало, потому что японские корабли уже снимались с якорей, и вскоре бой должен был продолжиться. В том, что японцы, встретившись с противником, который им явно не по зубам, не попытаются уйти, а будут драться, Плотников не сомневался ни на миг. Это его современники, возможно, отступили бы, но японцы начала двадцатого и середины двадцать первого века – это очень разные люди, и от тех, кто был его нынешним противником, отступления, то есть, по их меркам, трусости ожидать было наивно.
Чуть довернув, "Мурманск" получил возможность работать обеими башнями главного калибра и возобновил бой, благо так и не успевшая сняться с якоря "Чиода" в прицел ложилась идеально. Орудия третьей башни были уже заряжены бронебойными, во вторую подали фугасы. Залп! Второй залп дали уже одними фугасами, а после третьего залпа огонь прекратили – все же те, кто находился в рубке "Мурманска" были профессионалами, и азарт начала боя уже схлынул, уступив место точному расчету. Три залпа – этого более чем достаточно для ветерана, и тратить зря снаряды для того, чтобы разнести на заклепки этот плавучий антиквариат, было попросту нерационально.
Порядком устаревшая к началу этой войны "Чиода" была кораблем не очень хорошо защищенным и откровенно слабо вооруженным. Сто двадцать миллиметров – калибр, подходящий вспомогательному крейсеру, но уже мелковатый для полноценного боевого корабля. Правда, имеющийся на "Чиоде" бронепояс выгодно отличал ее от большинства японских коллег, однако броня эта сейчас могла считаться броней только по названию – все же за полтора десятилетия военные технологии шагнули далеко вперед. Естественно, что против снарядов, которые в клочья разнесли броню "Асамы", защита "Чиоды" не плясала, и град восьмидюймовых снарядов мгновенно нанес ей смертельные повреждения. Из восемнадцати снарядов, выпущенных "Мурманском" менее чем за полминуты, в цель попали четырнадцать. В первый момент кроме вспышек от взрывов ничего не наблюдалось, но через пару минут крейсер внезапно вспыхнул от носа до кормы, и ревущее пламя, вырвавшееся из-под палубы, весело устремилось к небесам.
Как ни странно, в этом аду кто-то еще не только выжил, но и пытался, порой, небезуспешно справиться с ситуацией. Да, команду "Чиоды" трудно было назвать первоклассной, как на кораблях Первого отряда, да и сам корабль, честно говоря, не блистал ни качеством постройки, ни техническим совершенством. Рожденный в период, когда принципы строительства боевых кораблей еще подбирались методом проб и ошибок, он просто не мог не вобрать в себя, наряду с удачными решениями, и решения откровенно тупиковые. К тому же крейсер, длительное время находившийся на стационерской службе, был фактически лишен возможности проводить полноценные учения. Подобное расслабление мастерства команде не добавляет, но японцы, как всегда, проявили изрядное мужество. Хотя они и не успели погасить возникший в недрах корабля пожар в зародыше, отчасти потому, что зародышей было много, и были они крайне интенсивными, а отчасти из-за того, что процесс развивался стремительно, и им просто не хватило времени, тем не менее, оставшиеся у них минуты чудом выживший в этом аду капитан "Чиоды" и его поредевшая команда использовали с толком. Изувеченный крейсер успел дать ход и, быстро оседая носом, уверенно направился к мелководью.
В известной степени можно было считать везением то, что почти все попадания пришлись в носовую оконечность крейсера, оставив неповрежденными рулевое управление и машины. Не меньшей удачей было то, что так и не выбранную якорную цепь оборвало взрывом снаряда, попавшего точно в клюз. Правда, из-за многочисленных пробоин и одна за другой выдавливаемых напором воды переборок крейсер стремительно садился носом, и скоро потерял возможность управляться, так как руль почти полностью оказался над водой, но это было уже непринципиально. Когда волны уже заливали палубу, днище корабля заскрежетало о камни, и "Чиода" остановилась, искалеченная, но не затонувшая. За борт с нее прыгали, стараясь погасить горящую одежду, японские моряки, а в машинном отделении дисциплинированно гасили топки и стравливали в атмосферу пар, чтобы холодная забортная вода, которая рано или поздно сюда доберется, не вызвала взрыв котлов.
Командир "Чиоды", контуженный и получивший многочисленные ожоги, но все еще, как ни странно, живой и даже всерьез не поцарапанный, стоял на чудом уцелевшем правом крыл мостика. Левый представлял из себя беспорядочное нагромождение скрученных железных листов и балок, боевая рубка, получившая еще после первого залпа русских прямое попадание бронебойного снаряда, была вывернута буквально наизнанку. Однако боги в этом бою пока берегли японского офицера, для того, наверное, чтобы он спас если не корабль, то хотя бы часть экипажа. Пожар, так лихо начавшийся, столь же стремительно и затухал, не найдя себе пищи, да и аварийные партии постарались, активно заливая горящие участки водой из брандспойтов, благо давление в линиях еще было, а рукава, пусть и посеченные осколками, могли обеспечить подачу. Севший на грунт и заметно накренившийся корабль сейчас возвышался над водой менее чем на метр. В принципе, это спасло его и от взрыва – вода затопила погреба, а те снаряды, что были поданы к орудиям (о чудо!), пока не сдетонировали. Вернее, может быть, какие-то из них и взорвались, но на общем фоне, когда в борт крейсера один за другим влетали русские восьмидюймовые "гостинцы", их слабенькие хлопки остались незамеченными. Сейчас оставшиеся на палубе матросы сбрасывали уцелевшие, но все еще горячие снаряды за борт – для полного счастья старому крейсеру не хватало только, чтобы они начали взрываться.