Воины Сатаны

Ну? - без интереса спросил Карлсон, указывая на свежий асфальт дороги хорошо видный с высокого крыльца дома.

Ну, я и замостил дорогу в одну ночь, - кратко и буднично, пояснил Дьякон.

И заметив понимающие улыбки на лицах Марка и Кристины, поспешно добавил:

Телепортировал щебень и горячий асфальт из разных мест Земли, никто и не заметил пропажи!

Ну да, - фыркнул скептически Карлсон, - а деревенские тоже ничего не заметили?

Дьякон на минутку замялся и, смутившись, опустил глаза:

Они обалдели... Долго топтались на обочине и все трогали асфальт руками, он еще теплый был, потом напились с испугу.

Это когда? - продолжал гневаться Карлсон.

Когда дозвонились до сельской администрации, - упавшим голосом доложил Дьякон и добавил более решительно, - вот и делай после этого людям добро!

Дальше! - сурово приказал Карлсон.

Рядом с деревней стояла старинная церковь, - безжизненным тоном продолжил Дьякон, - и находились могилки предков. Кладбище походило на заросший лес. За ноги случайных посетителей хватали плети вьюна, протянувшие свои цепкие щупальца повсюду. Иные памятники просто утопали в зелени и цветах вьюна, совершенно уже не различимые и не заметные на фоне всеобщих зарослей.

И? - вопросил Карлсон, будто самый строгий педагог, глядя в растерянные глаза Дьякона.

Ну и, - опять замялся Дьякон, - я весь вьюн вместе с корнями переместил в джунгли Южной Америки, в самую дремучую часть. А потом взял белый песок и немного белых камушек с берегов морей Прибалтики.

Совсем немного, - добавил Дьякон испуганно и, оглядев притихших, но внимательных слушателей, сказал, - а еще заменил ржавые, старые железные памятники на деревянные кресты!

Где кресты взял? - задумчиво глядя вдаль на белый взгорбок кладбища, спросил Карлсон и сказал, как бы про себя, - еще смотрю, ты деревья заменил?

Да они же старые были! - возмутился Дьякон. - Многие уже умерли и повалились на другие, малейший ветерок и все, готов бурелом! А я переместил молоденькие березки да рябины!

Откуда? - продолжал допытываться Карлсон.

Из леса, - отчитывался Дьякон, поведя рукою в сторону заповедного леса, - мне Леший разрешил... А кресты я взял из обанкротившегося похоронного бюро.

Разве есть такое? - не поверил Карлсон. - По-моему в этой стране при этаком правительстве подобные конторы должны процветать.

Должны, - согласился поспешно Дьякон, - но я взял не здесь, а в Болгарии.

Все помолчали с минутку, и Карлсон продолжил вопрошать. Роберт, переглядываясь с молодежью, только беззвучно смеялся.

Ну, а деревенские?

Они проснулись утром, - угрюмо докладывал Дьякон, - и едва не рехнулись. Многие упали на колени.

Долго пили?

Долго, - кивнул Дьякон, - а еще рыдали, что на их деревню, наконец-то, снизошла божья благодать.

Кстати, о божьем, - говорил неумолимый Карлсон, - что это?

Он ткнул пальцем в церковь.

Дьякон поник головой и едва слышно повел свое повествование:

Это была маленькая церковь, но с колокольней, без крыши и даже без потолка, она была полуразрушена. Не сохранилось куполов, отсутствовал пол и в целости, сохранности оставался только алтарь. Местные жители упорно украшали его свежими цветами, а в щели стен запихивали свернутые трубочкой записки с просьбами к Богу. Это была своеобразная стена плача, как в Израиле. Тут можно было в любое время дня и ночи застать молящегося человека. И заблудившегося пьяницу искали прежде всего в алтаре церкви, где под крышей, в относительном тепле, возле огоньков лампад, он и спал спокойненько. Сохранившийся, здесь, деревянный пол всегда был покрыт ковровыми дорожками ручной работы, половиками.

В алтарь, безо всякого страха, заходили женщины, хотя все знали, что не положено, но разрушение царящее в храме не оставляло прихожанкам выбора...

Дьякон умолк, с надеждой взглядывая на Роберта, ища его поддержки, но Роберт только отворачивался, плечи его тряслись от еле сдерживаемого хохота.

Что-то не похожа она на полуразрушенную, - все также, без малейшего сочувствия к поступкам Дьякона, высказался Карлсон.

Дьякон вздохнул и махнул рукой, как бы говоря, погибать, так погибать и продолжил:

Конечно, фрески уже выцвели, нечего было и думать об их восстановлении и я просто покрасил алтарь голубою краской. Краску позаимствовал на одном опечатанном за долги красильном предприятии Америки. Переместил красные кирпичи с такого же должника-завода в Мексике и выстроил стены.

В одну ночь?

В один час! - гордо выпрямился Дьякон. - Купола, голубые с золотистыми звездами взял со строительства мусульманской мечети в одной восточной стране, только полумесяцы снял и заменил на кресты.

Мечеть тоже обанкротилась? - не без ехидства вмешался Карлсон.

Там у них война началась, и строительство мечети они бросили, - быстро оправдался Дьякон. - Купола подошли тютелька в тютельку. Крышу покрыл новым железом, его я переместил из Египта.

Тоже банкроты? - наконец, прорезался, Роберт.

Дьякон кивнул:

Печку глиняную переместил, - и, предупреждая высказывания друзей о возможном банкротстве печного предприятия, ну скажем, где-нибудь, в Сибири, погрозил пальцем, - печку взял хорошую, но в брошенном клубе, неподалеку отсюда, в развалившемся селе.

Печка топила исправно. Дым поднимался из трубы над новенькой крышей. Хороший деревянный пол исправно хранил тепло. Пол я переместил с того же клуба, впрочем, как и толстые двери с утеплителем, скамейки и столы...

Ну, а деревенские как среагировали?

Привезли целый полк священников, - уныло доложил Дьякон, - они все освятили, поднатащили свечей да ладана, навесили икон, поставили одного молоденького батюшку и принялись служить Богу.

Чего же ты добился? - осведомился Карлсон, заглядывая в изумлении в глаза своему другу.

Как чего? - возмутился Дьякон. - Я людям помог. Людям легче жить стало!

И все пятеро воззрились на деревню, пытаясь понять изменения, что принес в жизнь деревенских совестливый Дьякон.

Посреди деревни стоял пруд. В пруду плавали домашние жирные утки и надменные гуси. С берега на них, не без зависти, поглядывали, поджимая лапы, стаи петухов да куриц. Тут же, в большой луже, натекшей из пруда, с наслаждением валялись толстые свиньи и копошились поросята. И неподалеку, за большим деревянным столом, уставленным бутылками пива и водки, сидели те самые, деревенские, резались в карты и в домино, гомонили и глядели уже куда как равнодушно на новенькую церковь, новенькую дорогу и новенькое кладбище, говоря только, что вот теперь, чисто будет лежать в гробу-то, вишь песочек какой беленькой...

12

Это была высокая здоровеная баба с широким некрасивым лицом, курносая и толстогубая. Она умела громко ругаться и ругалась всегда: дома, на улице, на работе, с соседями. Ее все не любили, не было на свете человека, который бы любил ее да она и сама в таком человеке, ну никак не нуждалась...

Работала она на железной дороге, мела пути, подавала сигнал горящим тусклым светом фонарем «Летучая мышь» проходящим поездам и сидела одинокой сычихой в будке, глядя сердито в окно и обругивая проезжающие через пути редкие автомобили.

Впрочем, ее любимым делом было опустить шлагбаум и мести пути перед самым носом нервничающих автолюбителей. Иногда, будучи особенно злой, она безо всякой видимой причины, опускала шлагбаум, и автомобилисты застревали в большущей пробке, ожидая мифический поезд, а она сидела себе в будке и зло посмеивалась, глядя на озадаченные и рассерженные лица несчастных водил.

Правда, иной раз она удивляла и бывалых мужиков. Раз, на пути заглохла фура и перепугавшийся водитель выскочил из кабины, хватаясь за голову и голося истерично. Поезд еще даже не был виден, а мужик уже решил, что все, наступил конец света для него и для его фуры.

Она, меж тем, подошла к грузовику, вцепилась ручищами в морду печально ослепшей машины и завозилась, упираясь в рельсы ножищами. В одиночку, не спеша, вытолкала камазину назад, прочь с путей, вот зверюга-то, медведица, да и только!..