Грешный ангел

Ее избегали все.

Леди Притчит, чье презрение к Лорен приобрело ужасающие размеры, оказавшись на одном из приемов неподалеку от Лорен, принялась громко объяснять какой-то приятельнице, что леди Уитком возлагает на Лорен вину за то, что леди Марлен не стала герцогиней. Иностранная распутница — вот как назвала ее леди Притчит. Приятельница густо покраснела, когда эта старая перечница добавила, что подобное поведение если и допустимо, то лишь на континенте, но никак не в Лондоне. Вечерний чай у миссис Кларк оказался не меньшим кошмаром, размышляла Лорен, набивая ящик банками с вареньем. Веселая вдовушка приехала к ней сама и пригласила в гости, очевидно, из благородных побуждений, пытаясь хоть как-то смягчить слухи, ходившие о Лорен. Лорен не хотелось идти к миссис Кларк, но Пол решил, что та, возможно, чем-то поможет сестре.

И Лорен поехала, несмотря на самые дурные предчувствия. Она стояла в вестибюле, нервно возилась со своим ридикюлем, пытаясь собраться с духом и войти в гостиную, битком набитую дамами. К ее великому удивлению, он приехал в качестве сопровождающего леди Пэддингтон. Он посмотрел мимо Лорен, как если бы ее вообще не существовало. Пока она в отчаянии пыталась обрести дар речи, он простился с теткой, повернулся и вышел. Она все еще смотрела ему вслед, когда леди Пэддингтон обратилась к ней с приветствием, хоть и не очень радушно, но без явного презрения, написанного на лицах остальных дам.

Лорен мысленно перенеслась на прием у Харрисов — Пол настоял, чтобы она поехала туда с ним. Господи, это было полное крушение! За исключением довольно резкого замечания в адрес лорда Брекенриджа, который схватил ее за руку и пьяным голосом заявил, что теперь ее считают обольстительницей, Лорен за весь вечер не проронила ни слова. Все избегали ее словно прокаженную, она остро чувствовала, что о ней шепчутся и ее присутствие нежелательно.

Особенно для Алекса. Ее попытка заговорить с ним кончилась для нее изгнанием из общества. К несчастью, она застала его врасплох, подойдя сзади и прикоснувшись к его руке. Он подскочил чуть ли не на два фута, прежде чем обернуться; и когда увидел ее, побледнел. Это заметили все в радиусе десяти футов и устремили на них взгляды, напрягая слух, чтобы услышать беседу герцога Сазерленда и женщины, из-за которой, по слухам, он разорвал помолвку.

— Добрый вечер, ваша милость, — пробормотала она, внезапно утратив способность трезво мыслить. В его изумрудных глазах полыхнул гнев, он стиснул зубы и огляделся. Но она не могла упустить представившуюся возможность. — Я надеялась… Мне нужно поговорить с вами, Алекс, — прошептала она; сердце ее гулко стучало.

— Вы разве не видите? Я занят, — холодно отозвался он и, повернувшись к ней спиной, очаровательно улыбнулся своей белокурой спутнице.

Это был сокрушительный удар. Вплоть до этого момента Лорен полагала, что самое трудное из всего, что ей пришлось пережить, был разрыв с Магнусом. Но как она ошибалась! Оказалось, самое трудное в жизни — это высоко держать голову, когда идешь сквозь толпу изумленных зрителей.

После этого она умоляла Пола вернуться в Роузвуд, но он отказался, и они горячо спорили, а потом заключили сделку. Отличную сделку! Пол уговорил ее попытаться в последний раз, но не в переполненном салоне или бальной зале, где, как объяснил Пол, на карту поставлена гордость Алекса. Единственным подходящим местом, по его мнению, был особняк герцога на Одли-стрит, поскольку совершенно очевидно, что в обозримом будущем герцог к ней не придет.

Скрепя сердце Лорен согласилась, хотя план брата казался ей неосуществимым. Просто ей отчаянно хотелось покончить с этим безумием раз и навсегда. Она отправилась на Одли-стрит и убедилась, что ее решимость вмиг испарилась, стоило ей увидеть его в окне. Последующие попытки тоже не удались. Каждый день ровно в три часа она проходила мимо его дома. И каждый день ее выводила из равновесия его голова, виднеющаяся в окне.

С этим запутанным делом пора кончать. Накануне вечером она плакала чуть ли не в сотый раз с тех пор, как вернулась в Лондон. Просто нелепо изо дня в день ходить взад-вперед по Одли-стрит, собираясь с духом, чтобы постучать в эту проклятую дверь! Как будто и без того она мало дала пищи для разговоров! Она злилась на себя за малодушие и устала от слез. Она просто обязана сделать все, чтобы увидеть его, и после этого немедля вернуться в Роузвуд. На ее извинения он ответит ненавистью.

Отправляться на Одли-стрит было еще слишком рано, и она решила отвезти пока в больницу варенье. Они будут ей рады — они рады всем, кто находит время их навестить. По крайней мере это отвлечет ее от собственных горестных мыслей.

Ханна Кристиан, щедрая патронесса больницы на Хэддингтон-роуд, посещала это заведение каждую третью пятницу месяца. И всегда действовала по одному и тому же плану: выслушивала сетования миссис Пибоди, читала еженедельную газету мистеру Кройхиллу и навещала вновь поступивших. Сейчас, закончив свой очередной обход, Ханна уже направлялась к выходу, слушая доктора Меткафа, красноречиво распространявшегося о своих намерениях оперировать одно легкое страдающим от чахотки. Она натягивала перчатки, когда внимание ее привлекла какая-то суета на улице. Ханна посмотрела туда через толстые резные стекла входных дверей и, хотя зрение у нее было слабое, могла поклясться, что видит графиню Берген. Ханна шагнула к дверям и вынула лорнет.

Действительно, графиня Берген! Она умоляла кучера не уронить ящик, который тот снял с крыши экипажа и держал высоко над головой. Кучер покачнулся, но тут же обрел равновесие, присел на корточки и, медленно опустив ящик, осторожно поставил его на тротуар, Ханна с любопытством наблюдала, как графиня Берген достала из ящика нечто похожее на банку варенья и вручила ее кучеру.

Они обменялись парой слов, и графиня достала еще одну банку. Лицо его просияло от восторга, и он не менее трех раз снимал шляпу, пока возвращался к экипажу, прижимая банки к груди.

Ханна улыбнулась, а доктор Меткаф подошел к ней и выглянул наружу.

— Кто это? О Боже, графиня Берген! — воскликнул он несколько обескураженно.

— Она уже бывала здесь раньше? — спросила Ханна, глядя, как графиня опустилась на колени, чтобы переставить банки.

— Она заходила сюда время от времени, — пробормотал врач. — Но тогда мы еще ничего не знали, — добавил он, берясь за медную ручку.

Ханна взглянула на него.

— О чем не знали? Врач покраснел.

— Не знали о ее… репутации, — с трудом выговорил он. — Я позабочусь об этом.

Он выскользнул за дверь, прежде чем Ханна успела остановить его, и спустился вниз по ступеням туда, где стояла Лорен, счастливо улыбаясь.

Неудивительно, что Алекс так любит эту женщину.

Но улыбка тут же сбежала с ее лица. Указывая на ящик, графиня Берген о чем-то говорила с врачом. Тот, подбоченясь, стоял спиной к двери, глядя на ящики и с непреклонным видом качая головой. Графиня замолчала, осторожно убрала с лица выбившуюся прядь волос. Сжимая ридикюль, она растерянно огляделась. Доктор Меткаф снова заговорил, тряся головой. Кивнув, графиня Берген собралась уходить, оставив ящик у входа в больницу. Врач подозвал работавшего поблизости человека, велел ему взять ящик, после чего повернулся к двери и легко взлетел по ступеням. Войдя в вестибюль, он улыбнулся Ханне.

— Все в порядке, ваша милость, — с важным видом сообщил он, — я прогнал эту особу.

— Вот как? — вскипела Ханна. — Скажите мне, сэр, ради Господа Бога, с какой это стати вы прогоняете благотворительницу из вашего заведения?

Молодой врач покраснел.

— Но… она не бережет свою добродетель, миледи! Я считаю, что ее благодеяния нам не нужны! — не очень уверенно заявил он.

Ханна прищурилась и сердито поправила шляпу.

— Ее добродетель, любезный, состоит в щедрости духа, с которой она жертвует на ваше весьма достойное дело! Как смеете вы вести себя столь самонадеянно и отвергать ее дар! — холодно сказала она, распахнула дверь и направилась к экипажу.