Страница 84 из 101
В конце июля начальство санотдела Речлага объявило конкурс на лучшее рацпредложение по санитарной службе лагерей. Такой конкурс тоже проводился первый раз. Подумав – чем черт не шутит, – я подал заявку на конкурс, и мне за оригинальную модернизацию рентгеновского аппарата присудили вторую премию. Я получил на руки пятьсот рублей. Добавив к этой сумме еще пятьсот рублей из сэкономленной зарплаты, я был счастлив вручить Мире тысячу рублей – свой первый реальный вклад в бюджет нашей семьи.
В это же время произошли очень большие события в нашей лагерной жизни, хотя, на первый взгляд, внешне они проявились слабо. Как стало известно, в Кремле победила группировка Н. С. Хрущева, который решил разрушить до основания всю лагерную систему. Это был очень смелый, прямо революционный шаг, до этого времени наша лагерная система – ГУЛАГ – была как бы государство в государстве. МГБ обеспечивало посадку советских граждан на длительный срок – до двадцати пяти лет, а МВД использовало заключенных на своих предприятиях, а все барыши попадали к ним в карман... Поэтому все угольные шахты Дальнего Востока и Севера, а также золотые прииски Колымы находились в ведении МВД, которое за счет бесплатной рабочей силы (каторжан и заключенных) обеспечивало чрезвычайно высокую зарплату начальству. Начальники шахт, главные инженеры, начальники управлений комбината часто были малограмотными, но за погоны получали огромные деньги. Уходя в отпуск, капитан или майор МВД получал до двухсот тысяч рублей. Это было неслыханно! Например, на ленинградских заводах высококвалифицированные инженеры или рабочие на руки получали не больше тысячи. За счет шахт и золотых приисков получал большую зарплату весь аппарат МГБ и МВД, так что все они были заинтересованы в сохранении лагерной системы, все, кроме миллионов несчастных заключенных и их родных. Мы хорошо понимали ситуацию и удивлялись поразительной решительности Н. С. Хрущева и его соратников. Как его не убрали? Уму не постижимо...
Однажды к нам на шахту прибыла большая комиссия горных инженеров из Москвы, они носили черную форму и особые погоны. Члены комиссии спускались в шахту, осматривали механизмы, и затем последовал сакраментальный вопрос:
– А это кто такие?
– Это рабочие, шахтеры.
– А почему они носят на спине номера и на работу ходят строем?
– Это заключенные, лютые враги Родины.
– А, заключенные... Но на наших шахтах работают только вольнонаемные, уберите их или освободите, только тогда мы примем от вас шахты.
Это были представители Минугля, которым Н. С. Хрущев приказал принять шахты от МВД. Когда мы узнали об этих переговорах, всем стало ясно, что лагерной системе нанесен нокаутирующий удар, и она вот-вот должна рухнуть. Многие, правда, не понимали этого, но мы, интеллигенты, разобрались во всем сразу, и наше настроение значительно улучшилось... Я, помню, обнял и расцеловал своего Ванюшу и сказал ему:
– Беги, Ваня, к своим дружкам и скажи им, что скоро все будем свободными.
Так все в скорости и произошло, заключенных шахтеров некем было заменить, очень уж их было много, и Москва решила всех их выпустить. Для этого Москва прислала в Воркуту специальную судебную комиссию, которая на месте рассматривала дела заключенных. Так, например, все отсидевшие половину срока и не имевшие лагерных судимостей получали на руки паспорт и свободу, правда, без права выезда из Воркуты. Значит, все посаженные в 1943 – 1945
годах и имевшие пятнадцать-двадцать лет срока, вышли на свободу. Это была великая реформа, сравнить с которой можно только реформу освобождения крестьян от крепостной зависимости царем Александром II в 1861 году. Многим заключенным, получившим двадцать пять лет за болтовню, комиссия снижала срок до десяти лет и тоже выпускала на свободу, многие были прямо на месте реабилитированы с правом выезда в любой город страны. В эту категорию попали бывшие коммунисты, посаженные в 1937 – 1941 годах, а также после войны. Из моих друзей были реабилитированы на месте А. В. Зискинд, А. Д. Гуревич, Г. С. Блауштейн. Они немедленно укатили по домам – в Москву и Ленинград.
В общем, лагерная система начала разваливаться, но все же продержалась вплоть до 1956 – 1957 годов, когда все лагеря в Воркуте прекратили свое существование и превратились в рабочие поселки без колючих заборов, вышек и вахт... Мы все считали, что Н. С. Хрущев своей деятельностью заслужил золотой памятник, он не только выпустил на волю многие миллионы несчастных сталинских рабов XX века, но и разрушил саму систему и практику ареста и использования заключенных на самой тяжелой работе.
Все в лагере ловили всевозможные слухи об освобождении заключенных, примеряли эти случаи к себе. Мира все чаще и чаще вопросительно посматривала на меня – когда же наконец я тоже напишу жалобу – но я пока все не решался, очень уж страшная у меня статья – 58-8, террорист, убийца, какое уж тут освобождение... И тянул с жалобой, полагая, что момент еще не наступил.
В конце июля на шахте произошел сильный взрыв метана, и Токарева приказала всем врачам приготовиться к приему больных. Я тоже привел свой кабинет в рабочее состояние, хотя он и так был всегда в порядке. Шахта остановилась. С места катастрофы на-гора выдали восемнадцать человек, все были мертвы... У меня сжалось сердце, когда я увидел на земле около ствола восемнадцаать черных тел – все в спецовках, с лампами на касках и противогазами на боку, ни один из них не успел им воспользоваться. Молодые еще были мужики, и все мечтали о свободе...
31 июля ко мне прибежал посыльный из нарядной и сообщил, что завтра рано утром меня повезут без вещей на этап, куда и зачем, он не знал. Я стал теряться в догадках и послал Ивана на разведку, он скоро вернулся и доложил, что меня повезут в лагерь шахты № 29, но для чего, он узнать не смог. Но не идти же к оперу с вопросом... Черт с ним, завтра я все буду знать, тем более что меня везут без вещей, значит, вернусь обратно. Вечером, гуляя около своего кабинета, я неожиданно увидел Токареву. Она шла к вахте, видимо, домой. Я подошел к ней и спросил, зачем меня увозят на 29-ю шахту. Токарева спокойно объяснила, что Управление попросило отдать меня на один день для консультация по рентгеновским делам.
– На больший срок я бы вас все равно не отдала, – добавила она с обворожительной улыбкой.
Я более-менее успокоился и стал с интересом ожидать завтрашний день.
Рано утром 1 августа 1954 года меня вывели из лагеря через боковую вахту около лагерной тюрьмы, посадили в обычный воронок, внутри которого была вмонтирована клетка из железных прутков, как для перевозки тигров. В задней части воронка уселись два солдата с автоматами, но уже без собаки, и черная машина не спеша пошла на север. В этом районе я еще не бывал и с любопытством смотрел через железные прутки и открытую заднюю дверь на окружающий мир. Переправились через реку Воркуту прямо по воде, моста еще не было, поднялись вверх по откосу, миновали ГРЭС № 2 и поехали по накатанной дороге, отсыпанной посреди бескрайнего ярко-зеленого пространства. Нигде никаких строений... Стояла тихая и жаркая погода, железный воронок постепенно раскалился на солнце, и мне стало трудно дышать.
– Мужики, – взмолился я, – выпустите меня подышать воздухом, не то задохнусь я в вашей карете.
Солдаты рассмеялись и постучали кулаком по крыше воронка, машина остановилась, и мы все вышли. Ух!.. Вокруг расстилалась цветущая и лохматая тундра... От ароматов, щебетанья птиц дух захватило... Неподалеку внизу журчал прозрачный ключевой родничок. Я сел на камешек около самой воды и никак не мог надышаться чистым, благоухающим воздухом и налюбоваться призраком свободы... За шесть лет лагеря я не окостенел душой и остро почувствовал аромат свободы, пока сидел около чистого ключика и пил из него воду... Солдаты-конвоиры, молодые русские парни, тоже ощущали новые веяния и смотрели на меня без злобы и настороженности. Нарушая все инструкции, они оставили автоматы в машине, а сами уселись со мной рядом на бережку ручейка, вытащили кисеты с махоркой и стали угощать друг друга самосадом. Посидев так с полчаса, солдаты дружелюбно спросили меня: