Рентген строгого режима

– Их нет...

Потом, провожая Миру до дверей своего огромного шикарного кабинета, положил ей в карман крупную сумму денег и просил звонить, если что потребуется...

Теперь Мира и Света бродили по зимней Москве, получив страшные справки о посмертной реабилитации родителей. Подумав, они пошли в Министерство обороны, туда, где когда-то работали их отцы. Их там очень хорошо встретил знаменитый маршал Конев и обещал помочь. Но в занимающемся жильем отделе их приняли безобразно и сказали, что свободных квартир у них нет и даже генералы живут в коридорах. Ну, раз генералы живут в коридорах, чего уж им требовать – Тухачевской и Уборевич, – и они обескураженные ушли.

К счастью, на другой день им посоветовали обратиться в КПК (Комиссию партийного контроля) при ЦК КПСС. Председатель КПК Комаров поинтересовался – откуда они, как и где их мужья, если они есть, конечно, добавил он смеясь. Светлана и Мира подробно все рассказали ему, вплоть до того, что «генералы живут в коридорах».

Благодаря Комарову Светлана и Мира получили ордера на двухкомнатные квартиры в центре Москвы, и все решилось так, как они и хотели. Мира позвонила мне в Воркуту и рассказала о наших делах. Мы тут же решили, что я уволюсь сам, уволю заочно Миру, соберу наши скудные шмутки и поеду в Москву. На вопрос, как будет с моей пропиской, ведь я в Москве никогда не жил, она сказала, что все решено и нам не о чем беспокоиться.

После разговора с Мирой я уведомил Ищука о намерении уволиться с работы в ближайшее время. Было это в последние дни марта 1957 года. Ищук все же посоветовал зайти к начальнику шахты и уведомить его о моем решении. Я пошел. Бог мой, как расстроился начальник шахты, я этого никак не ожидал. Он стал меня уговаривать поработать еще годик-полтора, он увеличит мне зарплату, предоставит отдельную квартиру прямо здесь, в рабочем поселке шахты. В мои планы не входило вступать с ним в дискуссию, но тут уж я был вынужден напомнить ему кое-что.

– Многоуважаемый Анатолий Николаевич! – сказал я. – Я десять лет просидел в лагере для особо опасных политических преступников, получая за свою работу только пайку черного хлеба и вонючую баланду. Десять лет я от начальников, вохры и солдат слышал: «У, фашистская морда». Меня могли избить, убить, надеть наручники, посадить в холодный карцер и сделать со мной все, что найдет нужным безграмотный и жестокий вохряк. Несколько лет назад у меня появились жена и сын, жена тоже бывшая заключенная, и я виделся с ними тайком и очень редко. Сейчас они ждут меня в Москве, правительство реабилитировало нас и предоставило нам двухкомнатную квартиру. А вы просите меня поработать в ненавистной, проклятой Воркуте, городе несчастных заключенных, год или даже больше... Взгляните на себя моими глазами и найдите еще слова, которые убедили бы меня, что вы правы, а я не прав...

Начальник произнес:

– Ну ладно, нет так нет, но напоследок я вас все же попрошу спроектировать нам расширение здания шахтокомбината, никто кроме вас, вы уж извините, этого не сделает. А приказ об увольнении я подпишу вам через две недели, как полагается по закону.

Я согласился, Бог с ним...

Как в случае со столовой, я снова поехал к друзьям в Проектную контору, и снова они, отличные мужики, снабдили меня типовыми проектами шахтокомбинатов. И я снова подобрал себе наиболее подходящий, переделал его в соответствии с требованиями начальника шахты, хорошо, даже красиво, прочертил на больших, склеенных листах ватмана и через десять дней развесил проект на стенах кабинета начальника шахты. Начальнику проект очень понравился, и он немедленно созвал руководителей всех основных служб и попросил меня рассказать, что будет нового в «обновленном» здании шахтокомбината, сколько будет раздевалок, душевых, буфетов, помещений для всяких игр – настольного тенниса, бильярда, и прочая, и прочая... Надо честно сказать, на ватмане проект выглядел весьма красиво и солидно. После доклада мне задали множество вопросов, и на все я ответил вполне на уровне. Я свое обещание выполнил честно, но в последний день моей работы вновь увидел злобный оскал моей лагерной судьбы...

Построенный по моему проекту и при моем активном участии лесопильный завод работал круглые сутки полным ходом, так как шахте требовалось много пиленого леса-кругляка и толстых досок. В тот злосчастный день мастер завода послал одного заключенного, молодого парня, смазать коренные подшипники самой большой пилорамы. Хлопец через специальный люк опустился на фундамент пилорамы и, согнувшись в три погибели, приступил к работе. В это время два здоровых мужика, тоже заключенные, принесли на плечах большое бревно, лесотаска была почему-то отключена, и сбросили его на пол рядом с пилорамой. От мощной встряски самопроизвольно включился пускатель пилорамы, и она неожиданно заработала. Деваться рабочему было некуда, и валом машины черепную коробку ему снесло напрочь... Меня вызвали на место происшествия, парень без черепа лежал рядом с пилорамой. Сердце у меня сжалось, ведь если бы я рядом с пилорамой нарисовал на бумаге большее пространство вокруг фундамента, парень бы остался жив... Случилось это утром, но уже днем на шахту приехала специальная комиссия для расследования несчастного случая со смертельным исходом. Не исключено, что комиссия спросит меня, почему я сделал такую тесную камеру вокруг фундамента? И что я должен буду отвечать? Вблизи главного вала пилорамы никто не может находиться во время ее работы. Кто мог предположить, что пусковая электроаппаратура окажется не в порядке? Как говорят инженеры, не сработала защита от дурака. В общем, я встревожился: если начнется расследование и меня к нему привлекут, придется сдать железнодорожный билет и отложить отъезд в Москву... А что я скажу Мирочке? И надо же случиться такому происшествию в последний день моей работы! Комиссия, ознакомившись на месте со всеми обстоятельствами несчастного случая, вызвала меня в кабинет главного инженера со всеми чертежами лесозавода. Я подобрал все документы и пошел на «правеж»...

– Это вы проектировали лесозавод?

– Да, я.

– Покажите чертежи лесозавода.

Я развернул большую кальку со всеми планами, разрезами и фасадами. Члены комиссии не стали вникать в детали, а первым делом проверили, есть ли в наличии утверждающие подписи. Справа в верхнем углу стояла подпись и печать начальника строительного управления комбината «Воркутауголь». Этого оказалось достаточно, и председатель комиссии любезно сказал мне:

– Все в порядке, у нас к вам претензий нет. Вы что, уезжаете в Москву?

– Да, я сегодня на работе последний день.

– Ну, счастливого пути, будьте здоровы, – и он дружески протянул мне руку.

Я вышел из кабинета и вздохнул с облегчением, поставил папку с чертежами лесозавода на место, запер шкаф, передал ключ литовцу и навсегда покинул шахту № 29 комбината «Воркутауголь»...

10 апреля я уволился с работы, оформил увольнение Миры, уложил наши пожитки в железнодорожный контейнер, тепло попрощался со всеми нашими многочисленными друзьями...

Когда я уже укладывал свои шмутки в такси, чтобы ехать на вокзал, неожиданно около машины я увидел высокого красивого старика, который смотрел на меня, опираясь на палку. Вглядевшись, я узнал приятеля по 40-й шахте – Александра Дмитриевича Щербачева. Мы не виделись с ним много лет, оба обрадовались встрече. Но как изменился Щербачев... Очень постарел, сморщенное лицо, совершенно белая голова заметно тряслась. Александр Дмитриевич поведал мне свою грустную историю.

В 1955 – 1956 годах всех иностранных поданных из лагерей отправили на родину – уехали американцы, англичане, французы, японцы, корейцы, испанцы... Но с гражданами новых соцстран произошла почему-то задержка, их, правда, тоже отпускали, но что-то очень уж неохотно, в лагерях еще сидели поляки, венгры, чехи, румыны. Все же Щербачев стал писать в Москву письма с просьбой отпустить его в родную Прагу, к живой еще, как он узнал, своей дорогой матушке... Вскоре Щербачеву пришло разрешение, и он поехал в Москву. В КГБ ему оформили все необходимые документы на выезд, выдали загранпаспорт, какие-то деньги, вернули отобранные еще в Рыбинске дорогие вещи, отвезли в аэропорт и посадили в самолет. Щербачев вздохнул с облегчением, позади кошмар Речлага, впереди Прага и встреча со старой матушкой... Сейчас самолет взлетит, остались минуты. Неожиданно в самолете появились двое в штатском, подошли к Щербачеву и вежливо попросили выйти из самолета с вещами (!). В здании аэропорта ему вручили советские документы, попросили прочесть и расписаться, что он ознакомлен с постановлением министра МВД, в котором сообщают, что ему, Щербачеву, в визе на выезд в Прагу отказано и он обязан сдать полученные документы и деньги и немедленно выехать обратно в Воркуту на постоянное место жительства. В Воркуте Щербачев тяжело заболел, после всех потрясений он получил инсульт, долго провалялся в больнице и вот теперь ходит по Воркуте с палкой, голова его непрерывно трясется... С грустью я распрощался с ним, и уже в Москве узнал, что после нашей последней встречи Александр Дмитриевич – этот осколок разбитого вдребезги прошлого – прожил совсем недолго...