Страница 15 из 97
Как-то я прочитал в газете «Труд» своеобразную исповедь бывшего министра обороны П. Грачева. Есть там и рассказ о памятном заседании Совета безопасности (в конце ноября 1994 года), на котором фактически и было принято решение об использовании армии для разрешения «чеченской проблемы». Позволю себе привести выдержки из этой публикации.
«Доклад о текущем моменте делал министр по национальным вопросам Егоров Николай Дмитриевич. Он говорил, что в Чечне все нормально: «в результате работы с населением» мы достигли прогресса — 70 процентов чеченцев ждут, когда войдут российские войска. Остальные тридцать в основном нейтральны. Сопротивление окажут только отщепенцы. Егорова тогда называли не иначе как «вторым Ермоловым» на Кавказе. На том заседании Совбеза меня просто взбесила его фраза о том, что чеченцы «будут посыпать нашим солдатам дорогу мукой»».
Позже Павел Сергеевич, как бы оправдываясь, говорил, что пытался убедить членов Совбеза в нецелесообразности ввода войск, особенно в декабре. Если уж и делать это, то только весной. А до этого оказывать экономическое давление. Но такого рода варианты дружно отвергались. В штабы ушли директивы о подготовке и проведении операции.
Для выполнения намеченного были созданы группировки войск на нескольких направлениях. На Владикавказском — сводный отряд из подразделений моего корпуса. Руководил им мой заместитель генерал-майор В. Петрук. Маршрут выдвижения — Чермен, Новый Шарой, Алхан-Юрт. Задача формулировалась следующим образом: «С подходом к участкам сопротивления на маршруте выдвижения огнем артиллерии и ударами авиации нанести поражение вооруженным формированиям и продолжить выдвижение в указанный район». (Понимаю, что язык военных часто не вписывается в литературные каноны. Но ведь свой язык и у представителей других профессий. И не всегда он поддается упрощениям.)
На рассвете 11 декабря сводный отряд начал движение, но уже к полудню поступили тревожные доклады: на мосту при въезде в г. Назрань колонна остановлена местными жителями, которыми руководили вооруженные ингушские милиционеры. Сожгли 10 наших автомобилей, 6 перевернули. В 17 часов 15 минут начальник штаба доложил, что в районе Гази-Юрта со стороны леса по колонне машин открыта стрельба из автоматического оружия. Появились первые жертвы — убит рядовой Виталий Масленников.
Его фамилию я запомнил. Это был первый мой подчиненный (а может быть, первая жертва чеченской войны), который погиб даже не в бою, а от выстрела из-за угла. О чем я подумал тогда, слушая поступавшие доклады об убитых и раненых? Не буду кривить душой, не помню. Но было ощущение общей тревоги, какой-то неразберихи, полуправды. Впрочем, то же состояние испытывали многие офицеры нашего корпуса. На других направлениях выдвижения такая же картина: из-за живого щита, составленного из стариков, женщин, детей, выскакивали мужчины с заточенными металлическими штырями и протыкали колеса, специальными крючьями обрывали трубки бензопроводов и тормозов. Многие места на маршруте следования колонны минировались. В общем, в те дни Ингушетия превратилась в очаг сопротивления. Уже только по одному этому признаку стало понятно, что походным маршем в Чечню нам не войти.
Штабные «заморочки»
Не секрет, что многие командиры с большими звездами, начальники федерального уровня полагали, что достаточно выйти к Грозному, пальнуть пару раз в воздух и на этом все закончится. Именно метод устрашения лежал в основе спешно утвержденного плана операции. Как позже выяснилось, его одобрили на самом верху без единого замечания. Потому что никто толком в план и не вникал. В результате приходилось вносить существенные коррективы и, что называется, перестраиваться по ходу дела.
Вот лишь один штрих. Вся тяжесть планирования операции легла на штаб Объединенной группировки войск, созданный на базе штаба СКВО. А прикомандированные представители Генштаба (несколько сот человек!) выступали в роли консультантов, не неся никакой ответственности за свои «консультации». Мало того, что буквально задергали офицеров округа, мешая методичной работе, они не выполнили главную свою «функцию»: по существу, не предоставили штабу необходимых четких данных о вероятном противнике, степени его готовности, возможном характере боевых действий, «ориентировки» на командиров незаконных вооруженных формирований и т. п. Фактически планирование операции осуществлялось вслепую.
Могут возразить: но ведь добывать сведения о бандитах обязаны спецслужбы — Главное разведуправление (ГРУ), ФСБ (тогда Федеральная служба контрразведки)… Они, Мол, и есть главные виновники.
Этот довод в какой-то мере справедлив, но вовсе не снимает ответственности за головотяпство целой оравы понаехавших непонятно зачем московских генералов и полковников. Шумиха, суета, атмосфера «начальственного психоза» — все это явно не способствовало нормальной штабной работе.
Исходя из благого стремления максимально обезопасить личный состав и сохранить жизни мирного населения, командование приняло решение: на первом этапе операции осуществлять выдвижение и вести боевые действия, как правило, до 15–16 часов (пока светло), после чего части и подразделения должны были занимать районы сосредоточения, соблюдая все меры боевого обеспечения. Учитывая, что боевики будут держать на особом прицеле пункты управления, планировалось менять их местоположение через каждые 5–6 часов. Однако такая тактика не дала желаемых результатов. Наоборот, замедление темпа продвижения наших войск позволяло противнику наращивать усилия на важных направлениях и наносить удары по расположению наших частей и подразделений.
Действия войск к этому времени приобрели шаблонный характер: 2–3 часа боевой активности днем, причем только при поддержке авиации, и полная пассивность в остальное время суток. Реальной становилась угроза уступить инициативу дудаевцам, которые постоянно держали в напряжении наши части. Очень скоро они приспособились к подобным стандартным приемам, заранее подтягивая дополнительные силы в опорные пункты, перед которыми останавливались наши колонны.
Проведенный через десять дней тщательный анализ действий ОГВ выявил существенные упущения и недостатки.
Во-первых, стало ясно, что войска просто не готовы действовать в подобных ситуациях, выполнять не свойственные им функции. Требовалась подготовка по специальной программе.
Во-вторых, сказывалось то, что все подразделения в составе сводных отрядов были сборными (на 80 %), не прошли полный курс обучения и боевого слаживания. А что такое боевое слаживание? Это значит, что экипаж танка или БМП должен быть единой крепкой семьей, где все понимают друг друга с полуслова. Тот же механик-водитель, например, обязан мгновенно улавливать, куда вести боевую машину, где остановиться, где поддать газу, как помочь наводчику точно прицелиться и выстрелить. Что происходит с семьей, когда супруги, знакомые всего несколько дней, попадают в сложнейший житейский переплет?! Неизбежны как минимум ссоры и истерики, а то и полный разлад. У боевого экипажа финал страшнее — смерть.
В-третьих, офицерский состав, особенно младший — от лейтенанта до капитана, не был подготовлен к управлению в нестандартной обстановке, психологически пасовал перед сложными обстоятельствами. К примеру, скопления людей на дороге офицеры воспринимали как признак борьбы всего местного населения против «агрессоров». Хотя зачастую дудаевцы под угрозой оружия сгоняли мирных людей на маршруты выдвижения наших войск.
В-четвертых, одним из слабых звеньев оказалось управление разнородовыми и разноведомственными силами и средствами (Министерства обороны, МВД, ФПС и проч.).
В-пятых, сказались и такие традиционные наши беды, как слабое использование возможностей боевой техники из-за постоянных поломок узлов и агрегатов. Что греха таить, старая у нас техника, по 20–25 лет от роду, а то и больше (например, танк Т-62, БМП-1, БТР 70).