Все впереди

Начальные буквы длинного, тоскливо-бюрократического названия довольно сносно напоминали старинное женское имя. Грузь не замедлил с преобразованием, и вот родилась «Аксютка», которую уже много месяцев воспитывала в своем духе вся группа. Сам Медведев терпеть не мог сокращенных названий. Он говорил, что аббревиатура не напрасно рифмуется с халтурой, что ей всегда сопутствуют лень, бездарность, бестолковщина и обман, что сокращенные названия повсюду лишь прикрывают жалкую посредственность. По его мнению, полнокровными словами выражаются полнокровные и явления, а выхолощенный язык превосходно отражает дурные свойства самой жизни.

Добродушно-ехидный Грузь частенько развлекал группу тем, что нарочно для Медведева придумывал новые несуразные аббревиатуры. Он, подобно шефу, предсказывал последующие за этим события. Теперь система грузевских розыгрышей не шла дальше таких безобидных шуток, поскольку недавно Грузь угодил в институтский капустник за свой знаменитый эксперимент СДВО. Как было дело?

Однажды Грузь отпечатал на широкоформатной машинке шуточный опросный лист под названием СДВО («самое для вас отвратительное», последнее слово можно заменить словом «опасное»). Лист имел форму большой ведомости, где стояли №№ п/п, ФИО и раскладка СДВО, начиная с Солнечной системы и кончая собственным «я». Грузь действовал под флагом «института социологических исследований» и пустил свое детище гулять по всему институту. Сработала мода на всякие опросы. Лист имел такой успех, что на удочку клюнул даже Медведев. Степень СДВО делилась, по Грузю, на три категории: неприязнь, неуважение, ненависть. Вначале Медведев воспользовался только первой, потом дошло и до третьей. Оказалось, что в Солнечной системе медведевскую неприязнь больше всего вызывали искусственные тела, а на Земле — парниковый эффект. Далее у Грузя шел большой раздел «Человечество». «Я ненавижу наемников, — сообщал Медведев в одной из граф. — Ничто так не развращает мужчину, как война за чуждые интересы». Самыми неприязненными профессиями для шефа были лесорубы, геологи и нефтяники. В духовном плане самым отвратительным для человечества Медведев назвал массовые психозы и массовые гипнозы, а среди организованных групп он, не задумываясь, назвал блатных. Девизом шефа был «Не торопись, тогда все успеешь», но здесь он поспешно назвал самым опасным для Европы — европейский парламент, для Москвы — неконтролируемый рост, для института — анонимность заказчиков. Для группы самым опасным, по мнению Медведева, была… лень.

— А что, Дмитрий Андреевич, — провоцировал хитрый Грузь. — Лет через десять много будет нефтяников?

— С этим вопросом обратитесь в Госплан, уважаемый Евгений Мартынович.

— Нет, лучше уж в ЦРУ.

— Почему? — изумился Медведев.

— Потому, что у цэрэушников лучше компьютеры. Ихние системы предсказывают даже непланируемые события, а у нас плановая система. Они знают даже, что мы будем кушать через десять лет, что через двадцать.

— Ну хорошо, — засмеялся Медведев, — а какая из организованных групп для тебя самая, самая…

— Масоны, — произнес Грузь шепотом.

— Где ты их видел? О них никто ничего не знает.

— Именно поэтому я и испытываю к ним отвращение, — сказал Грузь и свернул в трубку свою уникальную ведомость. На этом и закончилось бы все это пресловутое СДВО, если б кто-то, может, сам Грузь, не подсунул опросный лист Академику. Академик, не мудрствуя лукаво, добросовестно ответил на все вопросы. В ответах, по выражению Грузя, царило «истинное средневековье». Это выражение весьма быстро было сообщено Академику. Медведеву пришлось идти выручать Грузя, причем в самых высоких сферах. К счастью, дело закончилось всего лишь новогодним капустником.

Последнюю строчку Медведев не пел, а произносил. Интонации при этом прослушивались всегда очень определенно: он передразнивал одного из своих кураторов. Но Медведев тотчас забывал своего недоброжелателя, когда изумленный портной ставил в песенке свой извечный вопрос:

…Институт размещался в старинной, когда-то загородной усадьбе, выстроенной в стиле русского барокко, но обезображенной внутри и снаружи поздними переделками. Потолок в коридоре второго этажа, соединяющего два крыла с вестибюлем главного корпуса, сохранил старинную лепку. Зато пол был выстлан квадратами розового и зеленого линолеума. Цветное несоответствие и разности лица не смущали хозяйственников, они даже гордились этим многообразием.

И вот сегодня, к тому времени, когда королевская блоха получила все придворные привилегии, в коридоре появился один из замзавов. Он проводил инвентаризацию. Три или четыре озабоченные женщины с папками в руках сопровождали его.

— Так. Здесь что?

Он заглядывал в каждую дверь, и, пока добрался до медведевской группы, блохи тоже добрались до фрейлин и королевы. Проверяющий, вероятно, думал, что поет радио. Он оглядел большую комнату, где хозяйничал Грузь с лаборантом и другими младшими научными сотрудниками. Пока переписывали кульманы, стулья, столы, сейфы, счетные устройства и мусорницы, Медведев в своем кабинете почему-то молчал. Но когда комиссия двинулась к медведевскому закутку, за дверью снова раздался внушительный, почти штоколовский бас. Песенка про блоху завершилась горьким, саркастическим смехом.

— Вероятно, транзистор, — кротко сказал Грузь, а одна из сотрудниц пискнула от сдерживаемого смеха.

— Не институт, а какой-то оперный балет, — сказал замзав и, щурясь, оглядел всю медведевскую группу.

Потом замзав прочитал афишку, составленную из слов, выстриженных из газетных шапок. Афишка висела над рабочим местом Грузя:

Все попытки разума оканчиваются тем, что он сознает, что есть бесконечное число вещей, превышающих его понимание. Если он не доходит до этого сознания, то это означает только, что он слаб. А если его превосходят вещи вполне естественные, что сказать о сверхъестественных?

В афоризме великого француза замзаву что-то не очень понравилось, но вникать было некогда, и комиссия исчезла в медведевском кабинетике.

— Дамочки! Тише!.. — снова произнес Женя Грузь.

Лида, одна из сотрудниц, фыркнула и выскочила в коридорчик. За ней потянулись другие. Грузь тоже вышел.

Здесь табачный дым перемешан был с запахом импортных духов и туалетной хлорки. Грузь про себя с улыбкой вспомнил, как в детстве мечтал о женщине, которая вообще не ходит в уборную. Курили в группе все, кроме него и Медведева. Медведев при первой встрече, когда Грузь был студентом, спросил: «Женя, вы мужчина или младенец?». Грузь смутился. Тогда он ничего не сказал в ответ, кроме как: «Мужчина, вроде б». — «Хм! — причмокнул Медведев. — Если мужчина, то почему с соской?» — «Все же сигарета и соска не одно и то же», — подумал тогда Женя Грузь, но Медведев прочитал его мысли и сказал: «Разница в одном: соска безвредна. В остальном все одинаковое».

С тех пор Грузь никогда не курил. Однажды одна из сотрудниц всерьез обиделась на него: «Вам не стыдно, Евгений Мартынович? Вы второй раз обозвали нас курицами». — «Это не имеет к сельскому хозяйству никакого отношения, — ответил он. — Курица — значит, курящая женщина».

Послышался голос замзава. Комиссия, явно раздраженная, выходила из владений медведевской группы.

— Так. Здесь что? — замзав потянул за ручку туалетных дверей.

— Здесь? — скромно произнес Грузь. — Здесь у нас дискотека для ветеранов.

Девушки снова фыркнули.

Замзав записал что-то в блокнот, и вся инвентаризационная комиссия важно пошла по институтскому коридору.

— С праздником вас! — Грузь помахал рукой.

…Все двери были открыты, Медведев слышал последний возглас и взглянул на перекидной календарь. На воскресенье красным шрифтом было набрано «День железнодорожника». Грузь не мог ошибиться, каждую пятницу поздравляя «с наступающим» знакомых и незнакомых. Но что это? На сегодняшней пятнице стояла давнишняя, еще зимняя запись: «Д. Р. Любы. Подарок».