Страница 30 из 215
Так прошло много времени. Наступила весна.
Уже несколько дней сряду горбун ходил как потерянный: то нападали на него припадки исступленной веселости, то вдруг брови его хмурились, он смотрел угрюмо и молчал. С некоторого времени он уже постоянно посещал Полиньку каждый вечер, а если не заставал ее, то дожидался, расхаживая по Струнникову переулку.
Было около осьми часов вечера; девица Кривоногова сидела перед столом и гадала: сложив свои масляные руки на животе, она глядела на разложенные карты и кого-то энергически бранила. Это занятие до того поглощало ее внимание, что она не заметила прихода горбуна. Мрачный, нечесаный, он стоял перед ней и вслушивался; лицо его было бледно, и злая улыбка дрожала на его синих губах.
— На кого вы это сердитесь? — спросил он с усмешкой.
Хозяйка вздрогнула, вскочила и с удивлением смотрела на горбуна.
— Ну, о чем гадаете? а?
— Как вы тихо вошли: я и не слыхала!
— Еще бы вы громче бранились!
— Да что, прости господи, чего только ей не лезет! посмотрите!
И хозяйка указала на карты.
— Эва! свадьба, нежданное богатство, деньги, пиковый король крепко думает о ней, перемена… тьфу!
Хозяйка в негодовании плюнула; но вдруг лицо ее просияло.
— Ах, боже ты мой! — воскликнула она: — я туза-то и проглядела! да! ну теперь не то: ей будет большая неприятность! слезы, слезы!
И хозяйка била кулаком по карте, которая предсказывала слезы.
— Где вы научились гадать? — насмешливо спросил горбун. —
— Самоучкой! — с гордостью отвечала девица Кривоногова.
— Да-с! и моя покойница матушка мастерица была гадать; я около нее и понаторела.
— Хорошо. Ну-с… дома?
— Дома.
— Одна?
И горбун глазами указал на потолок.
— Одна! — быстро отвечала хозяйка, смешивая карты.
Горбун нахмурил брови, стиснул зубы и судорожно сжал свою палку, потом стукнул ею об пол, поднял голову и прошептал дрожащим голосом:
— Если спросят…
— Дома нет! — отвечала хозяйка.
Горбун одобрительно кивнул головой.
— Мне нужно… — заговорил он.
— Переговорить? — подхватила хозяйка, улыбаясь своей проницательности.
— Хорошо! — благосклонно заметил горбун.
Он походил в ту минуту на учителя, который экзаменует своего ученика и, довольный его ответами, улыбается и потирает руками. Оглядев комнату, горбун привстал на цыпочки; хозяйка проворно подставила ему ухо: горбун что-то шепнул ей и сунул в руку что-то звонкое.
Лицо хозяйки покрылось фиолетовыми пятнами; глаза подернулись маслом; она крепко сжала свою руку. Горбун медленно вышел из кухни и побрел на лестницу; почти на каждой ступеньке он останавливался, будто не решаясь итти далее, но вдруг разом перескочил несколько ступенек и с шумом отворил дверь. Полинька встала принять гостя; горбун, по своему обыкновению, подошел к ее руке и, поцеловав ее, медлил оставить. Полинька покраснела и поспешила высвободить свою руку.
— Как вы поживаете? — рассеянно спросил горбун и сел.
— Я здорова, — отвечала Полинька и с любопытством смотрела на горбуна, который потупил голову и задумался.
Так прошло с минуту. Вдруг он неожиданно поднял голову, глаза их встретились. Полинька быстро наклонилась к своему шитью; щеки ее вспыхнули ярким румянцем. Горбун приподнялся на своем стуле; глаза его страшно блестели; он весь превратился в зрение.
Полинька в ту минуту была необыкновенно привлекательна; краска, мгновенно вспыхнувшая, оставила в ее лице легкие следы и придавала особенную живость ее нежной коже. Опущенные глаза в полной красе выказывали ее длинные и густые ресницы; черные волосы с влажным отливом до того блестели, что горбун мог бы увидеть в них свое уродливое изображение. Она низко нагнулась к шитью, чтоб укрыться от глаз горбуна. Платье резко обрисовывало ее грациозные формы, и ускоренное дыхание придавало жизнь каждому ее волоску.
Горбун быстро встал и начал ходить по комнате. Полинька боялась поднять голову, чтоб опять не встретиться с его глазами.
В нем заметно было страшное волнение; горб его, казалось, колыхался от судорожных движений. Мерно и тоскливо прохаживался он по комнате, как медведь в клетке.
Вдруг он остановился среди комнаты, как окаменелый, и не сводил глаз с Полиньки, — наконец молча подошел к ней и стал гладить ее по голове. Полинька с удивлением подняла голову; но, не обратив внимания на ее движение, он спокойно продолжал ласкать ее, как маленького ребенка. Полиньке были неприятны и страшны его ласки; но она боялась обнаружить ему свое неудовольствие и снова наклонилась к шитью. Горбун переродился: его лицо приняло нежное и кроткое выражение; вглядываясь в густые и роскошные волосы Полиньки, он то бледнел, то краснел; руки его дрожали, дыхание было тяжело и прерывисто. Полинька чувствовала сильное смущение и уклонилась головой от его ласк. Горбун как бы испугался; он судорожно прижал ее голову к своей груди и горячими губами коснулся ее волос. Слабо вскрикнув, Полинька вскочила с своего места, остановилась в недоумении и с отвращением смотрела на горбуна. Он пошатнулся и, прислонясь к стене, закрыл лицо руками и дрожал всем телом, как в лихорадке. Вдруг едва слышный стон вырвался из его груди. Сделав шаг вперед, он дико и проницательно осмотрелся, но тотчас же с ужасом потупил глаза. Так он стоял, сохраняя совершенную неподвижность.
Полинька не могла понять, что с ним делалось; ей стало жаль горбуна и, помолчав, она робко окликнула его:
— Борис Антоныч!
Горбун с испугом поднял голову.
— Не случилось ли с вами какого несчастия?
— Несчастия? — повторил он, странно улыбаясь, и снова стал смотреть в пол.
— Вы очень скучны; что с вами?
Горбун посмотрел на нее, и в его глазах Полинька прочла бесконечную благодарность за свое ласковое слово. Она ободрилась и свободно продолжала:
— Право, вы сегодня на себя не похожи: отчего вы такой печальный?
Горбун грустно улыбнулся и проговорил слабым голосом:
— Для чего я вам буду рассказывать мои страдания? разве их весело слушать?
— Вы прежде были такой веселый.
— Я был весел для вас… но мне очень тяжело жить. В мои лета невозможно выносить…
— Что же такое случилось! — перебила его Полинька и, отбросив шитье в сторону, с любопытством ожидая ответа.
Горбун молчал. Наконец он с испугом схватил себя за голову и протяжно произнес:
— Меня давит, мне душно!
— У вас болит голова?
— Я весь болен, — слабым голосом отвечал горбун. Он казался самым дряхлым стариком в ту минуту,
— Вам скучно, Борис Антоныч? — Да! — поспешно и тихо пробормотал горбун.
Лицо его вспыхнуло, и он закрыл его руками.
Полинька печально вздохнула и взялась за шитье; в комнате было так тихо, что она могла слышать прерывистое дыхание горбуна. Они молча просидели несколько минут. Полинька задела рукой ножницы, лежавшие на столе, и они с звоном упали на пол. Оба вскрикнули, потом улыбнулись. Горбун нагнулся поднять ножницы, но их не было видно: он стал на колени и пристально всматривался. Полинька немного приподняла платье и прижала к дивану свои ножки. Ножницы показались, и горбун протянул к ним руку; но, увидав ножки Полиньки, он оцепенел… Она хотела встать — и коснулась его руки своей ножкой, которую он с силою сжал. Испугавшись, Полинька быстро опустилась на своё место и поджала ноги, как будто на полу лежала гадина.
Горбун был страшен: он весь уродливо изогнулся, горб его сделался огромен, волосы торчали, как щетина, шеи не было видно, и голова и горб — все слилось в одну отвратительную фигуру, и он в ту минуту скорее походил на чудовище, пораженное красотой женщины, чем на человека.
— Нашли? — спросила Полинька дрожащим голосом. Горбун подал ножницы и прямо смотрел ей в глаза.
Полинька отвернулась и протянула руку; горбун схватил ее и с жаром поцеловал. Полинька сделала движение, чтоб встать, но горбун удержал ее и страстно смотрел ей в глаза.
— Борис Антоныч, что с вами? — бледнея, вскрикнула Полинька.