Страница 22 из 215
Полинька подскочила к оторопевшему Карлу Иванычу, вырвала у него из рук картуз с табаком, поблагодарила его за хлопоты и весело начала дразнить табаком Каютина.
— А я об вас спрашивал, — сказал Каютин и пожал руку Карлу Иванычу. — Спасибо вам: вы все хлопочете.
— Ничего-с! — И Карл Иванович странно улыбался и вытирал себе лоб; потом он взял Каютина за руку, отвел его в сторону и, таинственно подавая ему коробочку сигар, сказал: — Вот-с, на дорогу.
— Что это? сигары?.. Ах, Карл Иваныч, спасибо, спасибо вам!
Каютин поцеловал смущенного Карла Иваныча в лоб.
Полинька, пользуясь временем, самодовольно набивала табаком чудесный новенький кисет собственной работы.
— Где табак? — спросил Каютин, суетясь с трубкой, которую хотел набить.
— Вот он! — торжественно сказала Полинька и подала ему туго набитый кисет.
Каютин был тронут внимательностью Полиньки; он молчал и так нежно смотрел на свою невесту, что она, краснея, сказала:
— Что же вы?
— Полинька!.. Палагея Ивановна! — поправился Каютин, но слов у него недостало… он с жаром поцеловал ее руку.
Полинька вырвалась и сказала:
— Ну, набейте же вашу трубку.
— Какой хорошенький! — в восторге говорил Каютин, разглядывая кисет.
Он осыпал его поцелуями и бегал по комнате с криком «какой хорошенький!» Подбежав к Полиньке, Каютин неожиданно поцеловал ее в щеку. Полинька вскрикнула и готова была надуться; но Каютин так смешно вертелся по комнате, всех целуя, с кем сталкивался, что сердиться у Полиньки недостало духу. Все смеялись. Каютин, все больше одушевляясь, делал страшные прыжки, прижимал к сердцу кисет, целовал его страстно; но вдруг; общий смех и говор замолк. Каютин, приготовлявшийся к новому прыжку, остановился неподвижно. Все прислушивались к тяжелому стуку, раздавшемуся у окон… Вдруг стук замолк.
— Телега, телега! — радостно кричали дети, подбегая к окну.
Полинька побледнела и закрыла лицо руками: В комнате было страшное молчание. Привязанный колокольчик уныло позванивал, когда коренная встряхивала головою. Безобразная Розка злилась и лаяла на телегу и особенно на ямщика, который дразнил ее кнутом. Карл Иваныч, дрожа всем телом, смотрел то на Полиньку, то на Каютина, стоявшего неподвижно среди комнаты с испуганным лицом.
— Шампанского! давайте пить и веселиться! — вдруг вскрикнул он и снова запел и завертелся по комнате.
— Где же вино? — спросила Полинька.
— В колодце у Доможирова… ла, ла, ла! — отвечал Каютин, напевая вальс Вебера и грациозно вальсируя с кисетом, который он держал за снурки, будто даму.
Все засмеялись.
— Зачем вы его туда кинули? — спросил Карл Иваныч.
— Ха, ха, ха! вот мило! как кинул? деньги заплатил, да кинуть! нет-с, я не такой! я его опустил, чтобы оно холоднее было.
— Я сбегаю принесу его.
Карл Иваныч побежал за бутылкой.
— Пока уложили бы чемодан и вещи в телегу, — заметила Надежда Сергеевна.
— Успеем, — беспечно отвечал Каютин, будто оставалось еще очень много времени, и, обратясь к Полиньке, тихо прибавил:
— Ну, Полинька, я уез…
И, не окончив своей фразы, он громко запел:
Но и песни своей он не кончил, а снова обратился к Полиньке:
— Палагея Ивановна, спойте мне что-нибудь.
— Вот что вздумали! я стану петь!
— Отчего же и нет? Ну, пожалуй, если не хотите петь, так давайте пить; вот и Карл Иваныч… а, спасибо! холодно ли?
— Вот вам! — ставя на стол бутылку, сказал Карл Иваныч.
— А бокалы? — спросил Каютин.
— Какие бокалы! вот стаканы! — отвечала Полинька.
— Ах, бокалы бы лучше! ну, да нечего делать, давайте хоть стаканы.
И Каютин с наслаждением начал обивать смолу. Все смотрели с любопытством и все жались ближе.
— Тише, не разбейте, — заметила Ольга Александровна.
— Не бойтесь! — гордо ответил Каютин, обрезывая проволоку. — Ну, господа, стаканы!
— Вот, вот!
И ему подали на маленьком подносе несколько стаканов. Медленно начал Каютин вытаскивать пробку.
— Не нужно ли штопора? — наивно спросил Карл Иваныч.
Каютин залился смехом… Пробка сама выскочила с треском и ударила в потолок. Все отскочили с визгом и криком: каждый боялся пробки, как ракеты. Каютин так растерялся, что отчаянным голосом закричал:
— Стаканов, стаканов!
Несколько рук протянулось к нему; шипя и искрясь, полилась влага в стаканы.
— Ах, уйдет! уйдет квас! — закричали дети, увидав, как высоко поднялась пена.
Разлив вино по числу присутствующих, Каютин взял стакан и сказал:
— Господа, за здоровье Палагеи Ивановны!
— Нет, нет, за ваше скорое возвращение! — сказала Полинька краснея.
— Да, правда! — сказали все остальные.
— Желаю вам счастливого пути! — сказала Надежда Сергеевна.
— Желаю вам денег, — подходя к Каютину, сказала Ольга Александровна.
— Желаю вам… — и Карл Иваныч остановился, пристально посмотрел на Полиньку и договорил: — желаю вам воротиться к зиме.
Полинька взглядом поблагодарила доброго Карла Иваныча за такое великодушное желание.
— Ха, ха, ха! скоро, очень скоро! — заметил Каютин.
Полинька подошла к Каютину.
— Желаю вам, — сказала она нетвердым голосом, — веселой дороги и успеха во всех ваших предприятиях… чтоб вы были здоровы и веселы и не заб…
Полинька запила остальное. Каютин жадно слушал очаровательный и грустный голос своей невесты, которого предстояло ему не слышать, может быть, многие годы. Он обвел стаканом присутствующих, прощаясь со всеми и благодаря; глаза его остановились на Полиньке.
— Я сам себе желаю, — сказал он: — ну, да не скажу, чего я желаю…
И, выразительно посмотрев на Полиньку, он залпом выпил стакан до капли. Чтоб скрыть свое смущение, Карл Иваныч поднял пробку с полу и старался ее вставить снова в бутылку, удивляясь, что пробка так дурна.
— Уж смеркается, — заметила Надежда Сергеевна.
Все затихли и глядели друг на друга; казалось, ни у кого недоставало духу сказать: пора ехать. Каютин подошел к окну, заглянул в него и, обратясь к детям, сидевшим на окне, сказал дрожащим голосом:
— Ну, что? хотите ехать со мною, а? так собирайтесь: пора!
— Хотим, хотим! — радостно отвечали дети и, соскочив с окна, подбежали к матери, крича:
— Мы с дядей поедем!
— Полноте, он пошутил, — отвечала мать и обратилась к Каютину:
— В самом деле, не пора ли ехать?
— Надо сперва всем сесть! — заметила Надежда Сергеевна.
— Да, надо сесть! — повторил Каютин стараясь придать веселость своему голосу.
Полинька ничего не говорила; бледная, как смерть, она смотрела кругом в молчаливой тоске и машинально подражала движениям других. Все уселись. Каютину было так тяжело, что он через секунду же вскочил; все, крестясь, сделали то же.
— Ну…
И Каютин собрался с силами, подошел к руке Надежды Сергеевны и сказал умоляющим голосом;
— Прощайте, не оставьте Палагею Ивановну! Кирпичова успокаивала его и обещала как можно чаще навещать Полиньку.
Каютин подошел также к руке Ольги Александровны и, прощаясь, тоже просил о Полиньке.
— Прощай, дядя, прощай! — цепляясь за пальто Каютина, кричали дети и протягивали ему губы. И Каютин, приподняв каждого из них, крепко поцеловал детей: ему было невыносимо грустно расставаться со всем, что любила Полинька.
— Карл Иваныч, прощайте! — сказал Каютин, голос которого все больше и больше слабел.
Карл Иваныч стоял с узлами, которые готовился уложить в телегу.
— Прощайте! — отвечал он и не знал, как подать руку: обе его руки были заняты.
Каютин обнял его, крепко поцеловал и шепнул ему на ухо:
— Ради бога, не уезжайте с этой квартиры, не оставляйте ее одну.
— Как можно! как это можно!
И Карл Иванович побледнел при одной мысли переехать на другую квартиру.