Страница 58 из 73
Уныние*
Печатается по ПП, с. 19–24, с восстановлением пропущенных строф и исправлением в ст. 113 («попутных» вместо «спопутных») по беловому автографу.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1875, № 1, с. 5–10, с сокращением и изменением строфы V, пропуском строф VI и VII и подписью: «Н. Некрасов» (перепечатано: ПП, без тех же строф, а также с пропуском строф X–XIV и с датой: «1875»; Р. б-ка, с восстановлением строф X–XIV по ОЗ).
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1879, т. III; в полном виде — Ст 1920. В прижизненные издания «Стихотворений» Некрасова не входило.
Автографы: 1) варианты чернового автографа строф I–V, набросок продолжения строфы IV, наброски строф IV, VI, VII, VIII, наброски строф VI, IX, XI и XIII, первоначальная редакция строф VI–XIII, с датой: «5 июля», — ИРЛИ, ф. 206, № 36; 2) наброски строфы VI и окончания — ИРЛИ, ф. 203, № 29; 3) беловой автограф с пометой в начале рукописи: «Лука, 1874, июль 6-12» и датой: «13 июля», проставленной в конце, — ИРЛИ, ф. 203, № 37. Набросок продолжения строфы IV, половина строфы V и строфы VI–VII впервые опубликованы К. И. Чуковским в статье «Новонайденные творения Некрасова» (РСл, 1913, 11 дек., № 285).
Датируется 5-13 июля 1874 г. по автографам и составленному Некрасовым списку стихотворений, созданных им в 1874 г. (ИРЛИ, ф. 203, № 42).
Стихи написаны в Чудовской Луке, но воспроизведен в них пейзаж Грешнева, ярославского имения Некрасовых на Волге. Набросав в черновике текст, соответствующий первым четырем строкам (с тремя вариантами начала), Некрасов, вероятно, собирался после стиха «От юности готовьте ваш итог!» дать воспоминания о своем детстве, «суровой» отцовской школе, но затем отказался от этого экскурса в прошлое и взял из написанного отрывка «Но первые шаги не в нашей власти ~ Я выстрелю — и птица упадет» лишь строки, воспроизводящие состояние покинувшего столицу и соприкоснувшегося с родной природой поэта. Творческая история «Уныния» сложна. Как справедливо отмечалось в комментарии А. Б. Муратова (ПССт 1967, т. II, с. 676–677), при его создании Некрасов стремился выдержать равновесие «живописно-изобразительной и медитативной частей» в соответствии с поэтическим законом, сформулированным им на полях белового автографа «Уныния»: «Сравнение — поэзия, картина — поэзия, событие может быть поэтично, природа — поэзия, чувство — поэзия, а мысль — всегда проза, как плод анализа, изучения, холодного размышления, но не следует ли из этого, что поэзия должна обходиться без мысли? Дело в том, что эта мысль-проза в то же время сила, жизнь, без которых собственно и нет истинной поэзии. И вот из гармонического сочетания этой мысли-прозы с поэзией и выходит настоящая поэзия, способная удовлетворить взрослого человека, — и в этом задача поэта» (ПСС, т. XII, с. 105). Некрасов долго работает над строками о внутреннем разговоре с жестоким богом совести, но в конце концов приходит к выводу о нецензурности строк о «преступленье», которое таится в несчастной случайности, о «предательстве», которое он видит в «ошибке роковой» (возможно, что здесь заключен понятный читателю того времени намек на прочитанное ради спасения «Современника» стихотворение Муравьеву Вешателю); не более цензурны и строки о пути поэта между двух огней — то под судом «блюстителя порядка», то под судом неумолимого юношества. Видоизменив в «Отечественных записках» строфу V и выпустив строфы VI и VII, поэт снимает в «Последних песнях» заслоняющие лирические размышления картины народных бедствий, т. е. строфы X–XIV (ср. аналогичное мнение А. Б. Муратова). Сыграло, вероятно, роль и то, что «картинки», по определению А. А. Буткевич, были из «прелестных», живописных, но мрачных, и, следовательно, могли вызвать недовольство цензуры. «Относительно сокращения „Уныния“, — писала она С. И. Пономареву, — едва ли брат не имел в виду опять-таки цензуру. Вы не поверите, как страшно цензура теснила его в последний год его жизни. Боялась ли она влияния Некрасова на молодежь, которое действительно заметно возрастало?» (ЛН, т. 53–54, с. 175). В результате в «Последних песнях» остается энергичное лапидарное стихотворение, отражающее криззюное состояние души автора. Это стихотворение и в таком виде имеет право на самостоятельное существование. Но, как указывалось выше, уже в издании «Русской библиотеки» был восстановлен в возможных пределах его более широкий контекст. В «Последних песнях» сам Некрасов отметил цифрами пропущенные строфы. В настоящем издании публикуется поэтому весь текст «Уныния».
Сгорело ты, гнездо моих отцов! — Имеется в виду пожар в Грешневе, о котором Некрасов упоминал в 1877 г. в своих автобиографических записках: «Самый дом <…> недавно сгорел, говорят, в ясную погоду при тихом ветре, так что липы, посаженные моей матерью в 6-ти шагах от балкона, только закоптились среди белого дня. „Ведра воды не было вылито“, — сказала мне одна баба! „Воля божия“, — сказал на мой вопрос кр<естьянин> не без добродушной усмешки» (ПСС, т. XII, с. 16; наст. изд., т. XIV).
…кружится рыболов… — Рыболов — чайка.
Атава (отава) — свежая трава, выросшая в тот же год на месте скошенной.
И царственно уселся на стожар. — Стожар — шест, который втыкают в середину стога для его устойчивости.
Путешественник*
Печатается по копии ИРЛИ, с исправлением в ст. 18 («В прошлом году у прохожих людей» вместо «В третьем году у проезжих людей») по черновому автографу ИРЛИ.
Впервые опубликовано В. Е. Евгеньевым-Максимовым в статье «Предсмертные думы Н. А. Некрасова»: 3, 1913, № 6, с. 30–31.
В собрание сочинений впервые включено: ПССт 1927.
Черновой автограф, без заглавия, с датой: «13 июля», мало отличающийся от окончательного текста, — ИРЛИ, ф. 203, № 27. Сохранилась копия А. А. Буткевич — ИРЛИ, ф. 203, № 45.
Внесено Некрасовым в список стихотворений, созданных или завершенных им в 1874 г. (ИРЛИ, ф. 203, № 42). Датируется (на основании чернового автографа и указанного списка) 13 июля 1874 г.
Стихотворение является откликом на процесс участников кружка революционера-народника А. В. Долгушина (1848–1885), обвинявшихся «в составлении преступных воззваний, в напечатании и распространении их с целью возбуждения населения к бунту». Дело «долгушинцев» слушалось в Сенате с 9 по 15 июля 1874 г. Находясь в это время в Чудовской Луке, Некрасов, вероятно, не имел возможности познакомиться с судебными хрониками, публиковавшимися в «Голосе» и «Московских ведомостях» начиная с 10 июля. Но он мог ранее получить сведения о ходе следствия от одного из защитников, своего давнего (еще со времен «Современника») знакомого В. П. Гаевского, с которым он встречался по делам Литературного фонда в конце мая перед отъездом в Чудовскую Луку и в конце июня в одну из своих поездок оттуда в Петербург. Зачеркнутый, например, в автографе вариант «Власа возили на Троице <?> в Питер» как раз отражал момент предварительного разбирательства, проводимого незадолго до судебных заседаний (троица в 1874 г. приходилась на 19 мая).
Используя известия о свирепствовавших тогда во многих захолустьях России волках и следуя литературной традиции их аллегорического изображения, Некрасов воспроизводит атмосферу правительственного террора, охватившего страну в середине 1870-х гг. (см. об этом: Чуковский К. Мастерство Некрасова. Изд. 4-е. М., 1962, с. 677–678; Ломан О. В. Усадьба Н. А. Некрасова Чудовская Лука. — Некр. сб., I, с. 257–258). В пятой, наиболее острой строфе стихотворения слова крестьянина о «книгах» близки к свидетельским показаниям людей из народа, сообщавших о том, как осенью 1873 г., т. е. в «прошлом году», на дорогах и В деревнях Московской, Калужской и Смоленской губерний «прохожие» раздавали бесплатно или за небольшую цену непонятные «книжки», которые были у них отобраны местными или городскими властями и оказались, как выяснилось, отпечатанными «долгушинцами» в собственной типографии брошюрами-прокламациями «Русскому народу» и «Как должно жить по закону природы и правды» (см. упомянутые газетные хроники, а также: Гаркави, с. 14–16).