Страница 13 из 14
На какое-то время Гарпаг задумался, прикрыв глаза и наморщив лоб.
— Твоя пылкая речь довольно честна, — нехотя признал он.
— Тогда дай мне тысячу персов из асварана, и я затопчу твои полки копьеносцев, загоню весь царский двор за эти стены.
От улыбки борода Гарпага дернулась.
— Я тебя доставлю к тысяче персидских конных лучников.
Изумленный Кир ждал объяснений, и Гарпаг не стал лукавить. Царица Мандана решила, что Кир не станет искать ни поддержки отца, ни милости в Мидии. Он не станет ни на один из этих путей, ведущих к безопасности, а будет искать третий, собственный. Но какой путь?
— На мой взгляд, — добавил Гарпаг, — ты будешь в полной безопасности среди своих земляков; они, безусловно, встретят тебя радостно, в той манере, к которой ты привык, и устранят любого врага, который к тебе приблизится. Пока вроде бы все нормально. Хотя, ясное дело, господин Кир, ты не можешь сидеть в лагере у ворот Экбатаны, как сидел, — его темные глаза сверкнули, — у Шушана. Следовательно, этот особый полк бросится в бой. На самом деле этим утром он как раз собирается вооружаться.
— И куда он направится?
Гарпаг махнул головой на север:
— В ту сторону. Через ущелье в снежных горах. Там, вдалеке от нашей цивилизации, за Соленым морем, бродит масса варварских племен. Напав на них, ты сможешь добыть огромную славу, поскольку никто в точности не будет знать, что произошло в такой дали, и приумножишь достоинство Астиага, царя Мидии, расширив границы его империи новым завоеванием. После, через год или около того, твое поведение в царском зале, охотничьем парке и гареме будет забыто, или, по крайней мере, его заслонят иные события. Согласен?
Кир ясно слышал справа голос своего фраваши. В предложении Гарпага было что-то очень знакомое, царица сама говорила о его победоносном возвращении. Обсуждали ли эти двое вместе его судьбу? Если да, то это могло быть, лишь пока не наступила эта ночь.
— Если сомневаешься в моей честности, — быстро вставил Гарпаг, — я сам отвезу тебя к лагерю персов, а мой сын присоединится к тебе при переходе через горы.
Кир не задумался, почему Гарпаг это сказал. Размышления о таких сложных планах его утомляли. Упоминание о далеких горах взволновало его. Он не мог отступить из-за одних опасений.
— Ну ладно, предводитель мидян, — отозвался Кир. — Я еду.
Он запрыгнул в колесницу, и кучер дернул поводья. Они помчались от дворца вниз по склону, когда небо справа посерело. С левой стороны, со стороны Зла, солнечный луч коснулся заснеженной вершины величественного Эльвенда, окрасив ее в кроваво-красный цвет. Поглощенный воспоминаниями о тепле объятий Манданы, Кир не обратил внимания на этот зловещий знак. О другом предзнаменовании, явленном ему у наблюдательной башни, он также не задумался.
Эта башня появилась в поле зрения у северных ворот. В Экбатане лишь мидянам дозволялось жить внутри городского ограждения; поселения других народов — города, лагери или караван-сараи — находились снаружи. Сама башня была построена во славу Астиага, сына Киаксара, хотя на самом деле ее скопировали с огромного зиккурата в Вавилоне, достававшего до неба и известного как Вавилонская башня. Само же название «Вавилон» означало «ворота богов». Первый этаж этой башни, выполненный из темного асфальта, составлял прочное основание; второй этаж имел блестящий белый цвет чистоты; третий, суживавшийся, этаж был красным, как кровь людская, на фоне неба он поднимался к оранжевому четвертому, темно-фиолетовому пятому и шестому, отлитому из чистого серебра. Последний этаж, золотая вершина, на башне Астиага еще не был возведен.
В этот час на лесах вокруг башни не было видно ни одного работника. Только одна живая фигура стояла в стороне, по всей видимости странник, молившийся восходящему солнцу.
Рядом с этим хранящим молчание мужчиной Гарпаг приказал остановить колесницу и, пока стражи на стене спешили открыть ворота для своего начальника, пристально его рассматривал. Кир не знал, что и подумать о разноцветном сооружении слева от него, спиралью поднимавшемся к небу.
— Долго же приходится взбираться на эту башню, — заметил он.
— Зато она напоминает всякому, кто приходит сюда, о славе царя Мидии, — рассеянно объяснил Гарпаг. — Когда венчающая башню золотая часть станет на место, будет создана Мидийская империя.
При этих словах странник в серой одежде повернулся к ним, не опуская вскинутые вверх руки.
— Когда вершина будет увенчана золотом, — крикнул он, — Мидийское царство развалится и перестанет существовать!
— Ты так считаешь?
— Так сказал Заратустра.
Тогда Кир его узнал — молодого мага, искавшего убежища в пещере над Парсагардами. Гарпаг тут же кликнул солдат, и они прибежали от ворот, в страхе перед своим главным начальником пытаясь одновременно склонить головы и копья. Гарпаг велел им сорвать с мага одежду, привязать руки к хомуту, снятому с буйвола, и бичевать, пока его белое тело не покраснеет.
— Этот Заратустра — пророк у черни, — объяснил он Киру, бросив на него быстрый взгляд. — Бунтарь, и к тому же упорный.
Вспомнив, что маг был беглецом и не воспользовался гостеприимством дома Ахеменидов, Кир сдержал побуждение заговорить с ним. Но, увидев, как солдаты, желая понравиться начальнику, свирепо обращались с молодым человеком, Кир заметил:
— Будь я на месте Астиага, вызвал бы этого странника к себе и спросил, что его заставляет бунтовать против моего правления.
Когда на шею мага взвалили тяжелое ярмо, его темные глаза нашли Кира. Но маг ничего не сказал.
— Ты не Астиаг, — произнес Гарпаг и знаком приказал ехать дальше через ворота.
Это происшествие должно было насторожить Кира. Однако он продолжал ошибочно надеяться, что в горах, высоко над поселениями людей, он, сын царя, будет в безопасности. Он чувствовал, что в Мидии Астиага ложь использовали когда хотели, что Мандана, по каким-то женским причинам, пыталась навязать ему свои планы, а Гарпаг многое от него скрывал. Он не сложил вместе два события: расправу над телохранителем Волькой и удаление его самого от отца, из Экбатаны; его отправляли путешествовать по незнакомым вершинам и степям кочевников, «где никто никогда не узнает, что произошло».
Подразумевалось, что из тех далеких краев Кир Ахеменид не вернется. Враждебность старого коварного Астиага приговорила его к смерти, как неподходящего наследника мягкого Камбиса. Астиаг предпочитал, чтобы Камбису наследовал беспомощный внук.
Когда Кир влетел в лагерь конных лучников, все дурные предчувствия его оставили. Гул над вьючными животными, ржание гордых нисайских жеребцов подбодрили его, как дуновение горного ветерка. Персидские воины побежали к колеснице, крича:
— Хвала всем богам, Пастух здесь!
Самый первый из всех к колеснице примчался конюх Эмба и пал на колени, приложившись к ноге Кира. Уже сидевшие на конях мужчины подбрасывали вверх свои пики с флажками, и встреча превратилась в демонстрацию дружбы и доброжелательства.
— Теперь-то веришь в мою честность? — крикнул Гарпаг. — На севере тебя ждет мой сын с проводниками. Да хранят вас обоих Иштар и Шамаш! — С этими словами, ловко использовав подходящий момент, он укатил в своей колеснице.
И вот случилось так, что Кир по собственной воле снова повесил на пояс меч и отправился в путешествие и на войну, хотя и скромную, за Мидию. Он продолжал носить кинжал Манданы, поскольку многие воины им восхищались.
Почти сразу же на дороге он получил хорошие известия. Гонец из Экбатаны, догнавший их полк, привез поздравления от царя Астиага и сообщение о рождении в Парсагардах второго сына Кира. Это случилось на тридцатом году его жизни. Жена назвала мальчика Бардья, что значило «плодородный». Кир не был в восторге от этого имени, но ничего не мог поделать.
Когда зимние ветры закрыли перевалы позади продвигавшихся воинов, Кир перестал получать вести из городов. Он превратился в слепца, бредущего по незнакомой дороге. Не слышал он о смерти Навуходоносора, ничего не знал об освобождении из заточения в Вавилоне Иоакима, царя иудейского. Послание, которое Губару направил, как и обещал, чтобы предупредить Кира, нашло лишь Камбиса, копавшегося в саду. Поскольку смерть великого царя Вавилонии прибавила сил мидянину Астиагу, Губару немного подождал и послал землю и воду как знаки подчинения в Экбатану.