Страница 12 из 154
Таким образом, не существует универсальных моральных рецептов, позволяющих классифицировать различные формы целесообразной деятельности по нравственному критерию, а также выделять какие-то из них в качестве имеющих по преимуществу нравственный смысл. Человеческая деятельность структурируется по другим основаниям, предельно обобщающей формулой и субъективным основанием которых является благо (счастье) её субъекта. Моральные аргументы являются дополнительной санкцией, призванной подчеркнуть и усилить роль тех или иных моментов в рамках жизненной программы субъекта, который апеллирует к этим аргументам. Насколько универсальна и безусловна мораль в своих запретах, настолько же она контекстуальна и субъективна в позитивных проявлениях.
Моральные решения не имеют иных оснований, кроме решимости самого действующего индивида. Вопрос «почему?» применительно к моральному выбору является некорректным, ибо он нацелен на поиск причин, находящихся за пределами этого выбора и внешних по отношению к воле индивида, в то время как специфический признак морального выбора, в силу которого он, собственно, и считается моральным, в том и состоит, что он уходит своими корнями в добрую волю того, кто совершает выбор.
Мораль подключается к деятельности в зазоре между целями и средствами — в той мере, в какой средства недостаточны для осуществления цели, а сами воплощающие цель действия не просчитываемы в своих результатах, т. е. в той мере, в какой деятельность является прыжком в неизвестность и требует от субъекта решимости, риска, самоотвержения. Мораль в своей позитивной части имеет поэтому сугубо опытный характер и существует в форме конкретных случаев, наиболее удачные из которых получают достоинство образцов. Безосновность моральных решений и сопряженная с этим принципиальная их рискованность обнаруживается и в случае выбора отдельных поступков, однако, наиболее полно она раскрывается при выборе линии жизни, её сознательно культивируемого смысла. Поступков много и отдельные из них можно выправить, жизнь же у каждого человека одна, её можно уподобить спектаклю, который ставится без репетиций. В ней, в отличие от театрального спектакля, люди бросаются под поезд и гибнут на дуэлях без возможности снова встать и, поправив сбившиеся волосы, поклониться публике (кстати заметить, именно трагическая необратимость жизненного процесса нашла превращенное выражение в идее абсолютного предопределения и, когда говорится, что всему, что произошло, было заранее предопределено произойти тогда и в такой форме, в какой произошло, то это просто-напросто означает, что ничто из того, что произошло, уже нельзя вернуть назад). Поэтому, когда речь идет о выборе линии, направлении жизни, о смысле, который придает ей сам живой индивид, вопрос о воплощающих их идеальных образах и образцах имеет решающее значение: они оказываются единственными ориентирами в этом бескрайнем бушующем океане.
Стоик Посидоний видел доказательство существования добродетели в том, что были такие успешно практиковавшие добродетель личности, как Сократ, Диоген, Антисфен и их последователи[6]. Очень точная мысль. Нет других форм объективации нравственности, кроме нравственных индивидов, точно так же, как и других алгоритмов конкретных нравственных решений, кроме их опыта. Нельзя (некорректно) утверждать, что жизнь Сократа, Диогена, Антисфена соответствует моральным критериям, как если бы мы заранее, до них и независимо от них знали бы, в чем эти критерии заключаются. В действительности они («они» в данном случае являют конкретные примеры моральных индивидов и мы, разумеется, могли бы назвать и много других имён) создают эти критерии. Они впервые творят мир морали. Словом, морали нет вне моральных индивидов.
Не физические и умственные качества, не сила и знания стоят за точностью моральных решений, а та трудно дефинируемая способность, которая именуется жизненной мудростью. Поэтому вполне естественно, что люди, являющие высокие образцы такой мудрости и опытом своей жизни, расширяющие нравственные возможности человека, и поднимающие на новый уровень саму нравственную реальность, становятся исключительно важными моральными ориентирами. Морали, как это уже подчеркивалось и вытекает из анализа её своеобразия, нельзя научить как научают, например, складывать и вычитать числа, или играть в теннис. Поэтому не существует учителей морали на манер учителей математики или спортивных тренеров. Мораль не является специализированной формой деятельности. Несмотря на то (а, может быть, как раз благодаря тому), что нет учителей морали в профессиональном значении данного слова, каждый человек своим поведением являет пример (положительный или отрицательный) нравственного поведения и в этом смысле выступает в роли учителя по отношению к своим ближним, сам в свою очередь, оказываясь (часто невольным) их учеником.
Каждый индивид самим фактом своего деятельного человеческого существования источает нравственный свет, создает вокруг себя своего рода нравственно-энергетическое поле. Свет этот, однако, в разных людях горит с разной степенью интенсивности, в одних случаях он может быть бледным, едва заметным, в других — ярким, проникающим на большие расстояния. Существуют люди, которые по этому критерию выделяются настолько сильно, что они приобрели безусловный нравственный авторитет и сами стали несомненным нравственно формирующим фактором. Их можно назвать великими моралистами по аналогии с тем, как мы говорим о великих художниках, великих ученых и т. д. Они прославились своими достижениями в области этики и морали подобно тому, как великие художники прославились достижениями в области изобразительного искусства, ученые — научными открытиями и т. д.
Великие моралисты, во-первых, предложили нравственно акцентированные жизненные программы, каждый из них разработал собственную оригинальную модель сознательного существования, в рамках которой нравственные обязанности человека соединяются со стремлением к благополучию и счастью, во-вторых, они испытали эти программы собственным опытом, явив собой конкретные образцы того понимания жизни, которое они обосновывали и убежденно проповедовали. Великие моралисты были в высшей степени активны, в рамках той деятельности и той миссии, которые выпали на их долю, они достигли величайших успехов. Их необычность как раз и состоит в том, что они вписали нравственность в полноту деятельного существования, конвертировали нравственную чистоту в жизненный успех, в результате чего сами их биографии стали своего рода позитивной нравственной программой. Наконец, в-третьих, жизнеучения великих моралистов доказали высокую степень действенности, закрепившись в культуре в форме устойчивой, долговременной традиции.
Среди великих моралистов особо следует выделить тех, кто стоял у истоков современных культур (цивилизаций) и кого по праву можно назвать учителями человечества — Конфуция, Будду, Моисея, Иисуса Христа, Мухаммеда. Они предложили такие варианты соединения религиозных верований с нравственными обязанностями, которые дали начало особым этико-культурным линиям восходящего развития человечества. Они или с самого начала выступили в роли сакральных фигур или были сакрализованы в ходе последующей истории. Они приобрели культовое значение и сами стали одним из решающих аргументов в пользу своих учений, предопределивших их популярность и историческую жизнестойкость. В отличие от них (а во многих случаях в дополнение к ним) философы-моралисты рассматривали нравственность в контексте индивидуально-ответственного поведения, предлагая каждый раз свои варианты того, как индивид в рамках разумного существования может задать своей жизни совершенный смысл. Сказанное не означает, что мораль не имеет отношения к религии, философской метафизике или иным источникам сверхчувственного «знания». Имеет. Только она не сводится к ним. Она начинается тогда, когда религиозная, философская или иная первоистина переводится в сокровенные ориентиры человеческого поведения. Мораль ответственна за осмысленность жизни человека.
6
См. Диоген Лаэртский. О жизни, учении и изречениях знаменитых философов. VII, 91. М., 1986. С. 274.