Страница 2 из 2
— Если бы… человек… всегда помнил… что за гробом… один… пшик, нуль… он жил бы лучше. Не мерзавцем.
— Эх, — сказал староста, — да не тревожьте вы себя… право…
— На земле стало бы веселее… — сияя и радостно улыбаясь, продолжал Рябинин, — был бы огромный пир…
— Где пир? — расслышав последние слова, осведомился фельдшер.
Голова Рябинина опустилась на подушку, глаза закрылись; он стал дышать быстро и тяжело; каждый его вздох сопровождался глухим хрипом.
— А ведь плохо ему! — сказал староста, подняв палец. — Бегите-ка за доктором, а?! Плохо ему.
Скуба, кивнув головой, вышел.
Филиппов сел в кресло, почесал за ухом и сложил на животе руки. «Странно — думал он, — я ведь тоже умру. Каждый знает, что умрет, а все как-то не верится. Удивительно все на свете. Хотел утром напомнить Егорке, чтобы сапоги к воскресенью сшил, да на рантах, а не на гвоздях. Забыл. Десять худых мешков не забыть бы татарину продать. А что, если правда-то твоя, Алексей Федорович? Господи, прости меня, грешного. — Он зевнул и перекрестился. — Не понимаю я умственного этого пояснения. Понятно, человек в жару, бредит. Поверь-ка я ему, так от страха одного похудею. А он говорит, что веселее бы стало… держи карман шире! Расстроил он меня. Сорок лет ни о чем не думал, а сейчас, как паршивый студент какой, мозговать пустился. Положился бы на волю божию».
Закрыв глаза, он вдруг, неожиданно для себя, заснул. Прошло несколько минут, в течение которых и спящий и умирающий были неподвижны. Филиппов похрапывал. Левая рука Рябинина свесилась, пальцы ее медленно шевелились. Рука как бы стремилась занять прежнее положение, согнулась в локте, вздрогнула и опустилась. И, еле слышно, так тихо, что почти не шевелились его губы, инженер прошептал:
— Милочка?.. Не мой кипятком руки… Возьми шпильки.
Наступила смертная тишина. В окне сверкал сад.
Филиппов вдруг очнулся, быстро вскочил и стал протирать глаза. Сильный, непонятный страх овладел им. Сонно жужжали мухи.
— Алексей Федорович! — тревожно позвал Филиппов.
Рябинин не шевелился. Староста подошел к кровати, увидел полуоткрытый рот, стеклянные, невидящие глаза и, быстро крестясь, бледный, задом отошел к двери. Здесь, вытянув шею и пугаясь таинственной тишины, Филиппов жалобно произнес:
— Алексей Федорович! Не шутите!