Страница 24 из 29
Полюбуйтесь этим полным очарования уголком нашего города с тихой водой четырех переплетающихся рек, с зеленым простором Марсова поля и задумчивой тенью двух садов, Михайловского и Летнего, с прелестным павильоном славного зодчего Росси, отразившимся в речной воде, и с путаницей многочисленных маленьких мостов, упрямо поднимающих над каналами свои выпуклые горбики.
Пойдем отсюда к тому месту Мойки, где ее соединяет с Невой коротенькая Зимняя канавка. Станем на набережной Мойки, неподалеку от последней квартиры Пушкина и, посмотрим в сторону Невы вдоль канавки. Здесь сразу несколько мостов расположены друг за другом и даже в два этажа, потому что крытая галерейка, соединяющая Эрмитаж с соседним зданием, тоже висит над водой, как мостик.
Полюбуйтесь, как удивительно сочетаются их изящные дуги с опрокинутыми в воде отражениями, образуя картину, какую вряд ли увидишь где-либо в другом месте.
Стоит также выйти на набережную Невы и по ней от Зимней канавки пройти назад до Фонтанки, или еще лучше, проехать вдоль этой набережной в лодочке. По дороге вы увидите три моста — Эрмитажный, Лебяжий и Прачечный. Все они построены одновременно с гранитной облицовкой невского берега. Но приглядитесь к ним: трудно представить себе, что строитель сооружал их из грубого неподатливого камня. Кажется, — он лепил эти плавные изгибы из пластичной мягкой глины. Кажется, — он был не архитектором, а скульптором, так совершенны очертания мостов. Имя этого замечательного зодчего сохранилось: его звали Тимофеем Ивановым, и он был прославленным в свое время «каменным мастером».
Множество легких мостиков построено специально для украшения в замечательных парках Ленинграда и его пригородов — на Елагином острове, в Пушкине, в Павловске… там есть и «китайские», и «средневековые», и всякие другие причудливые мосты.
Есть в Ленинграде и неудобные и некрасивые мосты, но их с каждым годом становится все меньше.
За несколько последних лет на прекрасном Кировском проспекте получили смену три дряхлых деревянных моста — совсем маленький через Карповку, два больших через Большую и Малую Невки. И как похорошела широкая улица, когда возникли на ней три таких же широких, могучих каменных моста-красавца с высокими пилонами-обелисками по углам!
Перестроили, придав совсем иной, куда более значительный и строгий вид, Обуховский мост через Фонтанку на Московском проспекте.
И сейчас инженеры работают над проектами переустройства очень многих наших мостов.
Старый некрасивый мост Строителей (бывший Биржевой) сильно портит знаменитую панораму Невы с Кировским и Дворцовым мостами, с крепостью и великолепной Биржей, с могучим зеркалом реки между ними. Мост этот деревянный; это одно уже не годится в центре города. К тому же он построен несимметрично и делает всю картину кособокой. Этот мост решено перестроить. Он не только станет металлическим, но и передвинется на другое место, будет вести не к Зоологическому переулку, как сейчас, а прямо к проспекту Добролюбова.
А старый Сампсониевский мост, который так долго портил вид на восточную стрелку Петроградского района, где высится здание Нахимовского училища и стоит на приколе корабль-памятник крейсер «Аврора», — его уже разобрали. Новый мост соединит напрямик две улицы — Куйбышева на Петроградской стороне и Финляндский проспект на Выборгской.
Это не только украсит всю картину: трамваям не придется тогда вилять взад и вперед по обеим набережным: они пойдут прямо. Город прекрасных мостов станет тогда еще прекраснее.
Дерзновению подобно
Вы читали «Ночь перед Рождеством», пленительную сказку Гоголя? Читали, конечно. Добрый украинский хлопец, кузнец Вакула, в поисках черевичек для своей капризной невесты, черевичек, какие носит сама царица, попадает в царский дворец. Это удивительная история. Вакула поймал в свой мешок черта, а черти, как известно, могут все. Спрятавшись в карман кузнецовых шаровар, он превратился как бы в пропуск, по которому смельчак прошел в царские палаты, к самой царице Екатерине.
Много чудес увидели там изумленные глаза Вакулы. Но он был кузнец и живописец, поэтому особенно поразили его две вещи: медная ручка на двери и картина на стене. Вот как рассказывается об этом.
«— Что за лестница! — шептал про себя кузнец, — жаль ногами топтать. Экие украшения! Вот, говорят: лгут сказки! кой чорт лгут! Боже ты мой, что за перила! какая работа! Тут одного железа рублей на пятьдесят пошло!. Что за картина! Что за чудная живопись! — рассуждал он, — вот кажется, говорит! кажется живая! А дитя святое! и ручки прижало! и усмехается, бедное! А краски! боже ты мой, какие краски! тут вохры, я думаю, и на копейку не пошло, все ярь да бакан; а голубая так и горит! Важная работа! должно быть, грунт наведен был блейвасом. Сколько, однако, не удивительны сии малевания, но эта медная ручка, — продолжал он, подходя к двери и щупая замок, — еще большего достойна удивления. Эх, чистая выделка!»
Вы вспомнили эту сказку. Вы знаете, что было потом и чем все кончилось. Но знаете ли вы, что дворец, которым так восхищался Вакула, не выдуман Гоголем? Дворец был на самом деле и был именно таким, каким увидел его Вакула. Но увидел он далеко не все. Мог ли кузнец пройти по всем тысяча пятидесяти покоям, подняться по ста восемнадцати лестницам, распахнуть тысячу восемьсот восемьдесят шесть дверей или хотя бы заглянуть во все тысяча девятьсот сорок пять окон? Не мог, конечно. А мы с вами сейчас можем не только подняться по беломраморной красавице-лестнице, но и пройти по великолепным залам, любуясь позолотой и скульптурой, дивной росписью стен и потолков, мрамором и малахитом колонн и той самой бронзовой ручкой, которая показалась Вакуле удивительнее всего. Можем, потому что знаменитый Зимний дворец, пышное творение Варфоломея Растрелли, стоит на берегу Невы и сейчас.
Страшный пожар уничтожил его в 1837 году, но уже через пятнадцать месяцев дворец был отстроен заново архитекторами Брюлловым и Стасовым. И восстановление его было не меньшим чудом, чем само создание.
В тридцатиградусные морозы шесть тысяч рабочих трудились над отделкой залов, натопленных до тридцати градусов выше нуля. Попробуйте выйти из этой бани на жгучий мороз: шестьдесят градусов разницы! Чтобы не терять сознания на работе от жары, мастера надевали шапки со льдом.
Замечательные мастера, умельцы! Это они нехитрыми инструментами создавали тончайшие орнаменты, узоры, украсившие наличники окон, разные для каждого этажа. Это они выложили паркет тронного Георгиевского зала драгоценным деревом шестнадцати пород, мозаикой расцветили полы павильонного и других залов.
С изумительным совершенством воплощали русские мастера замыслы зодчих, трудясь вместе с ними «для славы всероссийской».
Если вам скажут, — Ленинград рожден трудом, вы удивитесь: а какой же город не рожден им? Да, это так, но в применении к Ленинграду слова эти имеют особый смысл. И это не трудно понять. Рим — великая столица, но, чтобы создать его, человечество потратило три тысячи лет. Немного менее потребовалось, чтоб деревушка кельтского племени паризиев превратилась в современный Париж. Десять веков растет и развивается Киев. А Ленинграду только двести пятьдесят лет; в Советском Союзе немало стариков лишь в половину моложе его. Каким же напряженным, каким яростным должен быть труд, чтобы город-отрок мог догнать или перерасти своих древних собратьев!
Подумайте сами: на пространстве в шестьдесят или семьдесят квадратных километров нет ни одного кубического дециметра земли, который за два эти столетия не был бы сотни раз поднят на воздух лопатой землекопа, переброшен с места на место, убран здесь и уложен там.