Сломанная стрела

— Похоже, я знаю. Так или иначе, он заговорил, а ты же знаешь, какой он: когда он говорит, его волей-неволей слушаешь. Как-то само вышло, что я в итоге рассказала ему обо всем — о том, как Тэлия все время была занята, и я начала разговаривать с лордом-дя… то бишь лордом Орталленом. И как именно потому я… начала встречаться с… некоторыми людьми. Похоже, дрянной публикой. О том парне. Нас познакомил лорд Орталлен: сказал, что, как ему кажется, мне следует проводить больше времени в обществе других придворных. Когда он говорил, все звучало очень разумно, и мальчишки, с которыми он меня познакомил, казались такими… внимательными. Льстили мне. Мне… нравится внимание. Я рассказала все Альбериху. Вот тогда он и сказал одну очень странную вещь, Альберих то есть. Он сказал: «Я говорю тебе это под строгим секретом, как Герольд Герольду, потому что думаю, что мне пришлось бы все время ждать удара в спину, если бы он узнал о том, что я сейчас скажу. Лорд Орталлен — один из трех по-настоящему дурных людей, которых я встретил в жизни. Он ничего не делает просто так, госпожа моя, и было бы хорошо, если бы ты никогда этого не забывала».

Элспет взглянула на Дирка; ему показалось, что девочка хотела увидеть, какое впечатление произвел ее рассказ.

Дирк не старался скрыть, что весьма обеспокоен. Когда Элспет произнесла имя лорда Орталлена, казалось, какая-то туча заслонила от него ласковое тепло солнца. А слова Альбериха явились чем-то вроде откровения.

— Не знаю, что и думать, — произнес Дирк наконец. — Но Альберих не склонен выносить поспешные суждения; да ты и сама знаешь. Вместе с тем, я тоже отнюдь не приверженец Орталлена. Скажу только одно: мы с Крисом поссорились главным образом потому, что Орталлен настоял, чтобы он присутствовал, когда меня обвиняли, и приложил все силы, чтобы заставить Криса выбирать между ним и мной. Не знаю, зачем Орталлену это понадобилось — разве что из-за того, что я уже говорил о зле: оно не может видеть драгоценную вещь и не пожелать заполучить ее или уничтожить. А дружба с Крисом — это одна из самых больших драгоценностей в моей жизни.

После этих слов Элспет молча ехала рядом с ним на протяжении нескольких верст; лицо девочки было спокойным и задумчивым.

То был лишь первый из множества подобных разговоров, которые им предстояло вести. Дирк и Элспет обнаружили, что очень похожи: оба имели склонность к мистике, что могло бы удивить тех, кто недостаточно хорошо их знал.

— Ну и? — настойчиво спрашивала Элспет, — Почему они не вмешиваются? Если я веду себя, как ослиха, почему Гвена не хочет ничего сказать?

Дирк вздохнул.

— Не знаю, бесенок. А ее ты никогда не спрашивала? Элспет фыркнула — очень похоже на нетерпеливое фырканье ее Спутника.

— Разумеется — после того, как я сваляла полного дурака, я сразу же ее спросила, почему она попросту не запретила мне иметь дело с тем щенком.

— И что она ответила?

— Что я отлично знаю, что Спутники так не поступают.

— И правда… до тех пор, пока мы, их Избранники, сами к ним не обращаемся. — Сейчас Дирк изрядно досадовал на себя за то, что не попросил у Ахроди совета, когда поссорился с Крисом.

— Но почему? Это же несправедливо! — Дирк по опыту знал, что в возрасте Элспет «справедливости» придается огромное значение.

— Разве? А по отношению к нам было бы справедливо, в конечном счете, если бы Спутники вмешивались, словно няньки, и не давали нам падать и разбивать себе носы всякий раз, как мы пытались бы научиться ходить?

— Хороший ответ, Избранник, — заметила Ахроди. — Хотя и несколько упрощенный.

— Ну, если у тебя есть другой, получше…

— Нет-нет! — поспешно сказала она. — Продолжай в том же духе!

— Ты хочешь сказать, мы должны учиться сами, на собственном опыте? — спросила Элспет, пока Дирк старался спрятать улыбку, вызванную торопливым ответом Спутника.

Пока Элспет размышляла над услышанным, Гвена и Ахроди развлекались, стараясь так точно ступать в ногу, чтобы стук копыт сливался и казалось, что по дороге идет, один Спутник, а не два.

— Неужели они никогда не вмешиваются? — спросила девочка наконец.

— На памяти ныне живущих — нет. Хотя в некоторых старых летописях…

— Ну? — подхватила Элспет.

— Некоторые Спутники крайне редко, но вмешивались. Но только когда положение становилось отчаянным, и без их помощи выхода было не найти. Однако все они были Рощерожденными, а единственным таким Спутником на сегодняшний день является Ролан. И они никогда не вмешивались иначе, как по собственной свободной воле, потому-то Герольды никогда не просят их об этом.

— Но почему же только тогда? Почему мы не должны просить?

— Бесенок… — Дирк очень старался облечь в слова то, что он до сих пор только ощущал. — Каков главный закон нашего королевства?

Элспет подозрительно посмотрела на него.

— Ты что, меняешь тему?

— Нет. Не меняю, поверь мне.

— «Единственно правильного» пути не существует «.

— Взгляни на дело шире. Почему духовенству запрещено законом молиться о победе Вальдемара в войне?

— Я… я не знаю.

— А ты подумай. Если хочешь, отъедь, подумай и возвращайся, когда будешь готова.

Элспет предпочла не покидать места рядом с Дирком, а просто поехала дальше молча, с непроницаемым лицом, настолько уйдя в себя, что даже не заметила догнавшего их Скифа.

Скиф подъехал к Дирку с другого бока и окинул юную наследницу долгим любопытным взглядом.

— Ты не думаешь, что для нее такое сложновато? — спросил он наконец. — Я хочу сказать, я пытался следить за твоими рассуждениями и сбился.

— Не думаю, — медленно ответил Дирк. — Честное слово, не думаю. Если бы, на самом деле, она была не готова, то не спрашивала бы.

— Господь и Владычица! — воскликнул Скиф, в искреннем изумлении тряся головой, — Сдаюсь. Вы с ней и впрямь два сапога пара.

Наконец отряд достиг Границы, и Селенэй распорядилась разбить лагерь на стороне Вальдемара, поскольку помещение пограничной заставы было слишком мало, чтобы вместить всех прибывших. Обоз подтянулся туда же уже почти затемно, и королеву не слишком удивило, что ни один из двух ее посланцев не ждал их по приезде. Но когда миновал следующий день, она почувствовала нарастающее беспокойство. Когда же прошло еще два дня без каких-либо изменений, беспокойство превратилось в тревогу.

— Кирилл… — обратилась к Селенэй к Герольду Сенешаля, не отрывая взгляда от дороги, — у меня чувство, что случилось что-то ужасное. Я паникую?

— Нет, ваше величество. — В обычно сдержанном голосе Кирилла отчетливо прозвучало напряжение.

Селенэй бросила на него острый взгляд. На лбу Кирилла обозначились морщины от тревоги.

— Я пытался мысленно связаться с ними, но не могу дотянуться — а уж, по крайней мере, у Криса достаточно Дара, чтобы принять мое послание. Мы с ним не раз такое проделывали. Не знаю, что случилось, но, ваше величество, я… я боюсь за них.

Селенэй не колебалась.

— Прикажите немедля перенести лагерь подальше от Границы. Примерно в полуверсте отсюда у дороги есть подходящее место: пологий холм без всякой растительности, не считая травы. При необходимости оттуда удобно обороняться.

Кирилл кивнул. По-видимому, слова королевы не вызвали у него удивления.

— Когда остальные двинутся в путь, — продолжала она, — распорядитесь, чтобы здешние подразделения Стражи тоже подтягивались туда. А я поеду и предупрежу Пограничных Стражей, чтобы они держались наготове и наблюдали за торговым трактом с хардорнской стороны.

В ответ на мысленный зов королевы к ней рысью подошел ее Спутник, Карио, и она вскочила ему на спину, не удосужившись послать за седлом и уздечкой. Когда Селенэй уехала, Кирилл отправился на поиски Герольда, отвечавшего за устройство лагеря, чтобы приступить к исполнению первого из ее приказов.

Новое место для бивака оказалось неудобным, но, как и планировала Селенэй, гораздо более выгодным с точки зрения обороны, чем старое. Когда прибыли Стражи, Селенэй приказала им стать лагерем между холмом и Границей. Расставила она и часовых — и заметила зловещий знак: Спутники начали занимать позиции по периметру лагеря, неся свой собственный дозор.