Страница 20 из 113
Сейчас важно продержаться до того момента, когда цепная реакция революций охватит Европу. Оттуда придет культурная, экономическая и технологическая поддержка «лапотной» России. И так России выпала огромна честь — начать, подтолкнуть мировой процесс из тупика мировой бойни.
Но вот беда — бойня все никак не кончалась, и мировая революция не спешила начинаться. В принципе расчет на то, что после мировой войны последует мировая революция, оказался верен — сразу после окончания войны Центральную и Восточную Европу охватило пламя социальных и межэтнических конфликтов. В 1919 г. эстафету подхватила и часть Азии. Однако дорого яичко ко Христову дню — большевики обещали народу мир, а Германская империя пока была стабильной, и нужно было как-то выйти из войны с этим сильным противником.
20 ноября (3 декабря) в Брест-Литовске начались переговоры о перемирии с Германией и ее союзниками. 2 (15) декабря было заключено перемирие на 28 дней с возможностью продления. Стороны обязались предупреждать друг друга о возобновлении военных действий за 7 дней и не проводить переброску войск на другие фронты, за исключением уже начавшихся.
Центральная рада вступила в Брестскую игру уже во время переговоров о перемирии — 23 ноября (6 декабря) С. Петлюра заявил о выходе Юго-западного и Румынского фронтов из подчинения российского командования и превращении их в Украинский фронт. Конечно, реальных сил для обеспечения этого решения у Центральной рады не было, но парализовать снабжение этих фронтов Рада вполне могла. Так что у Советского правительства было только два пути — или договариваться с Радой, или уничтожить либо кардинально преобразовать ее. Пока не было возможности решить проблему силой, приходилось договариваться.
25 ноября (8 декабря) «Известия ЦИК» сообщили, что Советская власть готова удовлетворить желание Рады включить представителей Украины в состав мирной делегации. Это была точка невозврата, после которой вовлечение Рады в процесс переговоров стал неизбежным. Можно ли было предотвратить это решение?
А что было делать? Центральная рада настаивала, что мирный договор может заключить только правительство, признанное всей Россией. То есть документ, подписанный Совнаркомом России, Радой признан не будет. Втягивать Раду в переговоры — единственная возможность получить признание мира с ее стороны.
Большевики, конечно, могли бы не втягивать Раду в переговоры, но это никак не спасало от втягивания Украины в сепаратные переговоры с Австро-Венгрией в дальнейшем, поскольку Рада не была связана подписями большевиков.
В то же время между Петроградом и Киевом продолжались постоянные консультации о сближении позиций по вопросам, тогда стоявшим острее, чем проблема мирных переговоров — вопрос об устройстве общероссийской власти, о гражданской войне между большевиками и калединцами.
Не пуская украинцев на Брестские переговоры, большевики проигрывали бы сразу по множеству позиций: они проявляли бы себя как великодержавные шовинисты, нарушающие права Украины (это чревато ослаблением позиций в политической борьбе за Украину), брали на себя всю полноту ответственности за возможное заключение непопулярного мира и при этом заранее позволяли Украине и другим частям страны не признавать его; получали в тылу фронта силу, которая может открыто дезорганизовывать его, не будучи связанной никакими обязательствами.
Собственно, совокупность этих факторов оставляла перед большевиками очень узкий коридор возможностей — либо играть на опережение, втягивая УНР в дело переговоров, надеясь связать украинцев общей ответственностью, либо попытаться задержать момент вступления УНР в переговорный процесс, хотя она могла сделать это самостоятельно позднее, установив прямые контакты с представителями Четверного союза. «Оттирание» Рады от Брестских переговоров было целесообразно только в одном случае-готовности как можно скорее заключить мир на немецких условиях.
Нас не должно обманывать и демонстративное желание Рады уклониться от переговоров на первом этапе, чтобы не нести ответственность за непопулярные решения в случае, если на них пойдут большевики. Эта линия Рады создает иллюзию, что большевики искусственно втянули Раду в Брестскую игру. Являясь реальной самостоятельной властью в регионе, граничащем с Австро-Венгрией, Рада была обречена на взаимодействие с государствами Четверного союза. Она лишь выбирала наиболее выгодный формат вступления в переговоры.
28 ноября (11 декабря) Центральная рада назначила своих наблюдателей на переговоры о перемирии.
В этой ситуации Антанта прозондировала возможность противопоставить Украину большевистским сепаратным переговорам. 21 декабря генерал Табуи сообщил правительству Центральной рады, что назначен при нем комиссаром Французской республики. Это полупризнание еще не провозглашенной украинской независимости не возымело эффект — Украина не собиралась воевать с Германией на стороне Антанты. Однако «неблагодарность» украинских националистов была взята в Париже на заметку, что сыграло свою роль в дальнейшем.
Прибыв в Брест 3 (16) декабря, на следующий день после подписания перемирия, представители Рады прояснили позицию УHP: Украина не признает право большевиков на заключение мирного договора от имени всей России. Для представителей Четверного союза это был сюрприз, они боялись вмешательства в переговоры еще одного неизвестного субъекта, рассчитывая, что большевики быстро согласятся на мир на немецких условиях. Как будет вести себя Рада? Соответственно, они обусловили признание Украины получением документов нового государства. Таким образом, теперь участие Рады в переговорах зависело от Четверного союза. Поскольку вовлечение Рады было им выгодно, оно было неизбежно. Первоначально немцы обусловили признание правительства Украины соответствующим решением Советского правительства, но, разобравшись в отношениях Совнаркома и Рады, уже не считались с советскими возражениями.
9 (22) декабря 1917 г. начались мирные переговоры между Россией и державами Четверного союза в Брест-Литовске. От них зависела судьба Украины, в том числе судьба гуляйпольских жителей, судьба Махно.
Большевики приняли тактику затягивания переговоров в ожидании мировой революции. В первые дни переговоров «революционная дипломатия» еще давала большевикам шанс «сохранить лицо», обусловив территориальные потери демократическими принципами. Они выступили за самоопределение народов. Это вызвало известное замешательство в среде дипломатов Четверного союза. С одной стороны, Австро-Венгрия не собиралась соглашаться с самоопределением своих народов. С другой, самоопределение народов без разъяснения его механизма — значило для России де факто отдать под протекторат Германии Польшу, Литву и Курляндию и закрыть вопрос с войной, что давало возможность позднее по-своему трактовать условия мира. Вопрос об Украине еще не стоял, а на южном фланге фронта Австро-Венгрия ничего не требовала от России, кроме мира и торговли (так как остро нуждалась в продовольствии).
К началу переговоров у немцев уже была радиограмма Рады о том, что Украина признает результаты мирного договора только при условии, если ее делегация будет участвовать в переговорах самостоятельно{104}, так что любая линия советских представителей должна была учитывать, что Украина участвует в решении вопроса о мире.
В сложившихся условиях никто не хотел ковать железо, пока горячо. Лидеры Советской России еще не осознали, какая опасность исходит от возможного возобновления германского наступления в условиях разложения армии (даже Ленин придет к выводу о невозможности сопротивляться во второй половине декабря, между всеармейским съездом по демобилизации 17 декабря и возвращением из отпуска 28 декабря)[5], и выступали с позиции силы. Немецкий генерал Гофман 17 (30) декабря даже с возмущением прокомментировал, что «русская делегация заговорила так, будто она представляет собой победителя, вошедшего в нашу страну»{105}. Советские представители понимали, что Германия остро заинтересована в мире и считали, что одно это защищает советские позиции.
5
В этом вопросе можно согласиться с выводом А. Рабиновича о том, что во время отдыха в Финляндии Ленин окончательно определился с вопросом о необходимости подписать мир. (Указ. соч. С.218).