Страница 1 из 3
Павел Парфин
Гемоглобов
Гемоглобов
С чумной головой Петя Тимченко в пять утра вернулся домой. На левом плече сладко жгли 20-минутной давности царапины: кошка Розенталь вцепилась в него в экстазе своими наманикюренными когтями… Заглянул в комнату, которую по-прежнему называл детской, глянул потеплевшим взглядом на жемчужную в утренних сумерках кровать. «Спит мое Ча-до. „Ча“ до того дня, когда сбудется положенное: любовь, высшее образование, работа, семья… и собственное Ча-до». Поправил стопку учебников на письменном столе, закрыл молодежный эротический журнал… зато обнаружил тетрадку в белой клеенчатой обложке. Прочел: «Ночник». Потом перевернул страницу: «Все ведут дневники, а я – ночник. Он белый, как белая ночь…» Тимченко нестерпимо захотелось узнать, чем живет его Ча-до, куда уводят его белые ночи…
12.04.
Иконка от Кондрата: «…Восстань против благоразумия!..»
Проснулся без трусов в колючем зверобое и душице на какой-то телеге. Приоткрыл глаза… Блин! Ее только здесь не хватало! Девушка с глазами цвета 555-х «Levis» говорит, что у меня между ног инсталляция пасхальных аксессуаров… Паразиты, они расписали мне яйца, а головку члена обмазали белковой глазурью и… это я им никогда не прощу… посыпали разноцветной присыпкой! Наверное, я был очень пьян в эту Пасхальную ночь.
Она отдает мне юбку, а сама остается в колготках. После этого я вспоминаю: «Христос воскрес!» – «Воистину воскрес!» Мы трижды целуемся. Ее язык пахнет хищной рыбой… Наверное, так пахнет акула. Акулу зовут Ален. Почти как Делона. Ален ведет меня на свою дачу. Соседка во все глаза пялится на мою мини-юбку. Знала бы она еще, какие у меня под юбкой писанки… Я хочу помочь Ален, просовываю руку в щель в калитке, чтобы открыть щеколду, и натыкаюсь на гвоздь. Ален делает то же самое, но сознательно, и прижимает свою рану к моей. «Теперь мы не расстанемся». Меня почему-то разбирает смех.
14.4. На шестом уроке физичка, наш классный руководитель, привела знакомиться новенькую. «Надо быть… ик… беспросветной дурой… ик… чтобы… ик… переводиться в другую… ик… школу в конце года… ик… да еще на последнем уроке… ик…» Кондрат в стельку пьян. Еоворит, что ночью убил сборовца, кажется, даже заправа… Ого, а новенькая-то – это Ален! Она сразу увидела меня своими глазами цвета 555-х «Levis».
Иконка от Кондрата: «…Владимир Ленин оказался неправ, утверждая, что „материя не может двигаться иначе, как в пространстве и во времени“. Оказывается, может – в Гемоглобове, этой гиперновой венозной реальности. Назвать Гемоглобов пространством – все равно что деревянного идола – Богом…»
В тот же вечер мы собираемся у Кондрата. Он протрезвел и показывает всякие забавные вещи: «браунинг», к дулу которого изолентой примотана цифровая камера «Sony», несколько фоток, на которых снят один и тот же бритоголовый. Да-а, фейс у него, конечно… Попадешься ему в безлюдном местечке – стукнет молотком сначала тебе по черепу, потом – по крышке гроба. И никаких эмоций.
– Он первым напал, – рассказывает Кондрат. Губы его заметно дрожат. – Я как чувствовал. Не зря прихватил этот симбиоз, – кивает на «браунинг» с фотокамерой. – Теперь у меня есть доказательства. Я был вынужден обороняться.
– А менты? – отвернувшись от фоток, глухо спрашивает Палермо.
Кондрат молчит. Он обводит нас подозрительным взглядом: – Реликвии принесли?
– Что еще за реликвии? – спрашивает Ален. Она впервые в нашей компании. Кондрат и Палермо дуются на меня за то, что я привел ее.
Палермо молча достает из-за пазухи свои фотки, какие-то исписанные каллиграфическим почерком клочки бумаги, целую тетрадку и молочный зуб. Мы с Кондратом тоже вынимаем свои реликвии. Я принес бинт, перепачканный кровью, которым мне Ален перевязала на даче рану. Кондрат запасся засохшим презервативом.
– Ну и как я буду его сканировать? – пожимает плечами Палермо.
– Что-нибудь придумаем.
Мы относим реликвии в соседнюю комнату, к сканеру. Ален приходит в восторг от увиденного: в углах комнаты стоит по компьютеру. В центре, как на алтаре, высится сканер. От него к компьютерам тянутся десятки проводов и прозрачных трубок.
– Ух ты, сразу четыре компьютера! У вас тут что, клуб?
Кондрат мгновенно заводится: – Не называй их так! Это – комгемы!
Палермо сканирует по очереди наши реликвии – материализованную информацию о нас и, разложив ее на инфогемы, сбрасывает файлы каждому в его папку. Мы уже, наверное, неделю приносим сюда свое барахло. Кондрат железно уверен в успехе проекта. Это все он придумал. Правда, без Палермо у него ничего бы не вышло. Палермо – гениальный генетик-комгемщик. Таким он себя считает. Говорит, что научился сканировать молекулы ДНК…
Вдруг Ален прямо при нас снимает трусики и кидает их на крышку сканера. О-о! Палермо аплодирует, Кондрат свистит, а мне грустно. Одним словом, буря восторга!
Кондрат извиняется перед Ален, говорит, что четвертый комгем еще не собран, но через неделю он с ним разделается, и тогда – добро пожаловать в Гемоглобов!
Ален Делон не обиделась, она пьет томатный сок. Мы больше не парни с Красногвардейской. Мы – темы… Кондрат вводит мне в вену иглу. Я сижу напрягшись за своим комгемом. На секунду подняв глаза над монитором и увидев, как Кондрат склонился с иглой над Палермо, я впиваюсь взглядом в меню Гемоглобова. Готовлюсь к вхождению в этот «кровавый» (как я его про себя называю) Интернет.
Иконка от Кондрата: «…Теперь ты поймешь истинный смысл категории „потусторонняя жизнь“: ею, единственною, жили от рождения Адамова до рождения Гемоглобова…»
По тончайшему капилляру от меня плавно убывает моя кровь. Она движется в сторону гемикса – такой штуковины, без которой, как говорит Кондрат, невозможен его Гемоглобов. К гемиксу присоединены три гемовода – по ним поступает наша кровь, в гемиксе она смешивается и раскладывается на гемобайты, – и три транскабеля, по которым наши гемобайты транслируются в наши же комгемы… Два входа – один для гемовода и один для транскабеля – пустуют.
Я замечаю, что Кондрат не спешит вводить себе иглу. Он мило воркует с Ален.
– Ален, я завтра же соберу еще один комгем.
– Зачем?
– Я хочу почувствовать себя женщиной… как ты занимаешься сексом. Ален, ты занимаешься с кем-нибудь сексом?
– Да, с Эросом.
Ален бессовестно лжет. Она лишь целовалась со мной… Моя кровь все струится и струится по гемоводу. Когда я войду в Гемоглобов, гемикс с 10-секундным интервалом будет менять направление тока крови. Начнутся приливы и отливы алого сока. А это значит, что скоро в этой комнате произойдет невиданное кровосмешение, его плоды каждый из нас пожнет в Гемоглобове…
Иконка от Кондрата: «…Мой отец, этот первобытный пользователь PC, называет наш восхитительный венозный Гемоглобов неуклюжим ругательством „Интернет“. Никогда не прощу ему этого!.. Я уговорил мать бросить отца…»
На мониторе высвечивается предупреждение: «Внимание! Вы входите в сеть Гемоглобов». Я вижу сначала себя, лежащего полуголым в телеге… Потом у меня все плывет перед глазами…
Появляется вдруг в полный рост мать Кондрата в одном нижнем белье. Она очень красива. Я нервно вздрагиваю при ее появлении.
– Ратик, оставь в покое оружие. Это может плохо кончиться!
Я гляжу на свои руки: в них обойма, которую я ловко заряжаю маленькими бронзовыми пулями. Рядом лежит серебристый «браунинг». Я смотрюсь в его рукоятку. В ней отражается с пробивающейся первой щетиной лицо Кондрата.
– Все путем, мам. Я должен держать себя в боевой форме – вот и все! – я говорю голосом Кондрата. Со мной происходит что-то неладное: я не то курнул, не то глотнул какую-то колесную гадость. – А ты накинь халат. Скоро гемы ко мне придут.
– Тебе стыдно за мой вид?.. Ну ладно, – она, улыбаясь своим мыслям, уходит и уже на пороге роняет. – Хорошие у тебя друзья. Особенно Эрос. Он такой красавчик.