Страница 27 из 55
И спуск, и стлань подготовили за три дня. Столько же выгадали при подъеме на противоположном берегу, день сэкономили в пути…
Однако все эти воспоминания Назарыча уложились в две фразы:
— Вот тогда, с грохотом, они здорово помогли — и дорогу подготовили, и с мостом придумали. Хорошие парни, дельные.
— Кто спорит! — поднялся с колодины Малинка. — Да вот один пропал, другой утек.
— Вы, Пионер Георгиевич, поспешите Сашку-то догнать. Не в себе он. Куда подался? По реке на триста верст даже заимки нет. Да еще темная вода идет. Долго ли топляку плотик перевернуть? Порог еще там. Бурливый называется. Местов-то Сашка не знает!
— Далеко порог?
— Верст сто пятьдесят. С гаком.
— Велик ли гак? — усмехнулся Малинка.
— Как сказать… Пожалуй, верст тридцать наберется. Я в позапрошлом году с экспедицией этих… гидрологов ходил. Они насчитали больше ста пятидесяти километров. Мы же по верстам меряли… Так с гаком выходило.
— Да пес с ним, с гаком, — рассердился вдруг Малинка. — Ты, Назарыч, не помнишь, что гидрологи о скорости течения реки говорили?
— При темной-то воде?
— При темной.
— Помнится, где десять, где двенадцать кеме.
— «Кеме»…
— Так они говорили.
— Эх, шалая его голова! — воскликнул инспектор. — Ну, Сашкино счастье, если вертолет на базе есть. Давай звонить.
Инспектор пошел в избу. Назарыч — следом, приговаривая:
— Ради такого дела летуны должны расстараться.
— «Должны, должны»… А что, как вечером прилетят? Попов к тому времени, пожалуй, двести километров одолеет. Пройдет порог.
— И-и! Не пройдет! Тут и гадать нечего — не пройдет Разобьется.
— Не каркай, Назарыч!
— Я что? Я правду говорю.
Закончив разговор со своим и летным начальством, Пионер Георгиевич снял шлем и вытер вспотевший лоб.
— Повезло тебе пока, Попов. Слышь, Назарыч, через два часа машина здесь будет.
И крошка вертолет прибыл к переправе как по расписанию.
Хотя Назарыч и торопил начать поиски Попова, инспектор все-таки решил в первую очередь облететь окрестности в надежде обнаружить Трофима. Но беглый осмотр ничего не дал. Они видели избушку, поставленную зимой строителями ЛЭП, но дверь была забита крест-накрест досками, и вокруг ни души.
Теперь Пионер Георгиевич ругал себя за потерянное понапрасну время. Тем более что пилот торопил его с осмотром. Нежданно-негаданно поперек их курса потянулись низкие косматые облака, волочившие за собой по земле серые шлейфы дождя.
Штурман опять постучал по циферблату, показывая, что до порога осталось пять минут лету и вот-вот он появится вдали. Но на рыжей, будто нефтяной реке по-прежнему не было видно ни Сашки Попова, ни плота.
«Если бы мы обнаружили плот! — с тоской взмолился про себя инспектор. — Хотя бы плот! Тогда бы стало ясно: Сашка высадился и хоронится где-то на берегу. Жив, по крайней мере. И найти его — дело времени. Некуда здесь бежать. Только к жилью, только к людям, даже если кругом виноват!»
Не поверив часам штурмана, инспектор взглянул на свои. Они показывали то же время. Секундная стрелка дергалась с противной нервозностью.
— Пло-о-от! — услышал старший лейтенант крик летчика.
Малинка глянул вниз — пустая река.
— У по-ро-ога! — заорал ему на ухо штурман, тыча пальцем вперед.
Взглянув вдаль, инспектор увидел словно замершую на распахнутом плесе аккуратную щепку. Это был плот. И совсем неподалеку от него ровный, будто нарочно сделанный, перепад порога. С высоты он выглядел игрушечным, как и плот-щепка.
Инспектор в забывчивости схватил пилота за рукав. Машину тряхнуло.
Летчик резко сбросил руку Малинки и гневно посмотрел на него. Но Пионер Георгиевич внимания на это не обратил.
— Успеем? — крикнул он. Пилот расстегнул шлем.
— Успеем? — заорал инспектор.
Взглянув на него, летчик помотал головой, а потом, приглядевшись к плесу и плоту, пожал плечами.
Старший лейтенант знал, что сектор газа был уже выжат до упора. На полном ходу машина полого снижалась, будто с горки катилась. Летчик делал отчаянную попытку догнать плот, хотя и не верил в такую возможность. От этого еще горше стало на душе инспектора.
Малинка не воевал, и никогда в жизни ему не приходилось видеть, чтоб человек погибал у него на глазах. И чтобы при самом страстном желании помочь терпящему бедствие оказывалось невозможно…
А парень на плоту, пожалуй, и не чувствовал опасности.
Он лежал, распластавшись на выворотнях, из которых был на скорую руку связан плот. Инспектор даже засомневался, жив ли Попов?
Через секунду-другую, заметив вертолет, парень на плоту вскочил, разглядывал мгновение стрекочущую машину. Затем, наверное, услышал рокот падающей воды. Он схватил шест, попробовал оттолкнуться, однако не достал дна. Суматошно огляделся. Снова обернулся к приближавшемуся, но еще далекому вертолету, потом глянул на порог, близкий, ревущий. И, видимо уже ни на что не надеясь, отшвырнул шест, лег на бревна, обхватив руками голову.
«Сдался! Сдался, дурень!» — подумал инспектор.
Малинка понимал всю бессмысленность их попытки добраться до Сашки у порога. Но отказаться от этой попытки инспектор не мог. Еще несколько секунд он смотрел на человека в телогрейке, в болотных сапогах, распростертого на плоту.
— Ну же, ну! — невольно шептал старший лейтенант. — Ну придумай что-нибудь, Попов! Дерись! Дерись! Хоть попробуй спастись.
Парень на плоту не шевелился. Он добровольно отказался от борьбы за жизнь, пусть борьбы глупой, самой невероятной и отчаянной, но борьбы во что бы то ни стало. Этого инспектор не мог простить ему.
В те мгновения Пионер Георгиевич вел себя подобно одержимому. И выглядело странным — потом, конечно, — что пилот, штурман и бортмеханик слушались старшего лейтенанта. Инспектор знаком попросил сбросить трап. Переглянувшись со штурманом, пилот кивнул и сказал что-то бортмеханику по телефону. Тот ответил и тут же отключил связь. Догадавшись, что его предложение принято, Малинка устремился к дверце. Однако штурман опередил его, жестом показав: командовать будет он. Прежде чем открыть люк и сбросить трап, штурман с помощью бортмеханика опоясал старшего лейтенанта нейлоновым тросиком.
— Для страховки! — крикнул он. — Вас спасать некому будет.
Малинка рукой махнул: чепуха, мол…
Штурман погрозил ему кулаком, пропустил нейлоновый тросик через скобу около двери, распахнул дверь и спихнул за борт моток десятиметрового веревочного трапа. В лицо инспектора наотмашь ударил вихрь, сперло дыхание. Почему-то виновато улыбнувшись штурману и бортмеханику, страховавшим его, старший лейтенант присел у двери, нащупал ногой одну ступеньку, потому другую и стал спускаться.
На седьмой перекладине Малинка решил оглядеться. Только лучше бы он этого не делал. В тот миг метрах в ста от него исчез за перекатом плот. Мелькнули вцепившиеся в корни выворотней Сашкины руки, и все пропало.
Инспектор промахнулся было ногой мимо перекладины трапа и тут же почувствовал, как страховочная веревка потянула его вверх. Малинка поднял глаза на штурмана. Тот манил его обратно. Пионер Георгиевич отчаянно замотал головой и показал рукой за порог. Штурман исчез из люка — видно, советовался с пилотом, — а бортмеханик продолжал манить его. Инспектор попробовал спуститься еще на ступеньку, но не тут-то было: бортмеханик застопорил страховочную веревку.
Малинка выругался, насколько хватило его способностей и сил.
Наконец, вертолет подался к порогу. В дверце показался штурман и знаком разрешил спускаться.
Они миновали порог в том самом месте, где нырнул в него плотик. Перепад действительно оказался невелик — метра полтора. Но это инспектор отметил мельком. Он спускался на ощупь, не сводя глаз с пенной воды.
Сильно потянули страховочную веревку.
«Дальше спускаться некуда, — понял инспектор. — Кончился трап. Ни черта не видно в воде! Сашка и плот… Черт с ним, с плотом! Они должны вынырнуть где-то здесь. Летчик знает дело… Плот… Сашка! Сашка!»