Страница 65 из 77
Когда за женой закрылась дверь, Митро облегченно вздохнул. Достал трубку, долго прикуривал от лампы, затем с наслаждением затянулся несколько раз. Выпустил в потолок облако дыма, вышел в сени и, глядя на полуприкрытую дверь в кухню, вполголоса позвал:
– Варька! Не спишь там?
– Не сплю. – Варька в широкой домашней юбке и старой кофте появилась из кухни, прошла в залу, села за стол. Негромко сказала: – Да не ярись ты так, Дмитрий Трофимыч. В хоре певиц хватает. Дашка, по-моему, так даже лучше Аньки…
– Да знаю, знаю! – Митро, не глядя на Варьку, мерил шагами комнату. – Просто надо ж так, чтобы все одно к одному…
– Что еще стряслось? – Митро молчал, и Варька нахмурилась. – Я же видела, Дмитрий Трофимыч, ты еще днем с Конной сердитый пришел. Тебе вроде и на Аньку наплевать… для порядка ругался. Помер, что ли, кто-то?
Митро молча, изумленно воззрился на нее. Варька ответила ему прямым, взволнованным взглядом.
– Ну, знаешь, сестрица… Не зря, выходит, всю жизнь по базарам ворожишь… – Митро подошел к окну. Глядя в темноту, сказал: – Калужских я сегодня на рынке встретил.
– С Кузьмой что-то? – привстала Варька.
– Нет, не с ним… Данка умерла.
– Как?! – Варька схватилась за голову. – Да… да… с ума она сошла, что ли? Она же моложе меня!
– Кажется, сердце. Ну, может, оно и слава богу, отмучилась цыганка… Но ведь там двое детей осталось, да Кузьма еще третьим. С ним-то что будет?
– Запьет как бог свят! – Варька вскочила. – Надо ехать туда.
– Вот и я говорю. – Митро взъерошил руками волосы, с надеждой посмотрел на Варьку. – Сестрица, сделай милость, поедем со мной в Калугу, а? Детей забрать надо и Кузьму тоже. С ним все равно, кроме тебя, никто не справится. Меня он не послушает.
– Да что ж ты меня уговариваешь, Дмитрий Трофимыч?! Когда ехать хочешь?
– Да хоть бы через пару дней…
Варька подошла вплотную к удивленно взглянувшему на нее Митро и отчеканила:
– Завтра же, Дмитрий Трофимыч! Завт-ра же!
Над Калугой висели низкие серенькие тучи. Дождь то переставал, то начинал капать вновь, узкие улочки были затянуты туманом, купола церквей пропадали в мутной сырой мгле. На покрытой лужами площади города стояло несколько пролеток, заляпанных грязью до самого верха. Возле одной из них стоял сердитый и заспанный Митро и торговался с извозчиком:
– Слушай, на край света, что ли, везти собираешься? Я тебе по-русски говорю – везешь к цыганам в слободу, плачу гривенник!
– За пятиалтынный свезу, твое степенство! – упрямился извозчик, явно принявший Митро за богатого купца-лошадника. – И кто же в этакую непогодь дешевле возьмется? Взгли на грязишшу, сущие болота середь улиц сделались! Ну, хоть еще маленько прибавь, твоя милость!
– И не уговаривай, не дам! – злился Митро, шаря взглядом по площади в поисках Варьки. Полчаса назад они сошли с поезда, и Варька тут же куда-то умчалась. Митро уже заканчивал торговаться с извозчиком (сговорились на двенадцать копеек), когда Варька прибежала с четырьмя бубликами в руках.
– Бери, Дмитрий Трофимыч, пока горячие.
– Давай. И полезай в пролетку, ехать пора.
Экипаж петлял по немощеным улочкам, копыта лошадей чавкали по рыжей глинистой грязи. Варька совсем продрогла: не спасала даже ковровая шаль. К счастью, вскоре впереди показался трактир: одноэтажное длинное здание с подрагивающими в оконцах желтыми огоньками. Сразу за трактиром тянулась Цыганская слобода.
– Небогато живут, – тихо сказал Митро, оглядывая кое-как залатанные крыши домиков, покосившиеся заборы и широчайшую, поросшую по краям камышом желтую лужу, в которую упиралась улица. У крайнего дома толпилось, несмотря на дождь, несколько цыган. Когда пролетка остановилась, Варька выпрыгнула первая, поздоровалась:
– Т…явэнти бахталэ, ромалэ!
Стоящие повернулись к ней. Это были обычные цыгане губернского города, занимающиеся чем придется: и пением в трактире, и лошадиной торговлей, и шорничеством, и кузнечным ремеслом. Жили бедно, о чем свидетельствовали потертые и вылинявшие женские фартуки, медные серьги, порыжевшие от времени сапоги на мужчинах. На приехавших московских покосились сперва недоверчиво, но Варька поспешила назвать себя, и цыгане сразу заулыбались: их род здесь знали.
– Да вот, сестрица… Видишь, какое горе у нас? – вздохнул пожилой цыган, назвавшийся Федором. – Одну схоронили, и другой, того гляди, следом отправится.
– Пьет? – коротко спросил Митро.
– Не то слово, бог мой, не то слово! – вмешалась пожилая полная цыганка с круглым лицом. – Вот клянусь тебе, серебряный, никогда такого не видали! Ну да, пили цыгане, всегда пили, еще как пили… Но вот так не пили!
Митро невольно усмехнулся. Варька бросила на него негодующий взгляд, осторожно спросила:
– А вы что же, тетушка… Не пробовали к нему заходить?
– Сто разов пробовали! – фыркнула цыганка, плюнув подсолнечной лузгой. – Вон, попроси Федьку, он тебе за малые деньги шишку на голове покажет, Пашка – синяк… Трое молодых в дверь зашли, а в окна выскакивали, с ножом за ними гнался! Детей родных не иначе как со штофом водки впускает!
– Господи, а дети-то где? – спохватилась Варька. Цыганка посторонилась, махнула рукой.
У черной, влажной от сырости стены домика, на поросшем поганками бревне сидели дети. Старший, большеглазый мальчик лет десяти, был спокоен и серьезен. Поймав взгляд незнакомой цыганки, снял с головы старый картуз, хотел было встать, но не смог, потому что младшая девочка уцепилась за его локоть и расплакалась. Ее кудряшки рассыпались по рябому ситцу платья. Мальчик молча погладил их, что-то прошептал, и девочка, всхлипывая, подняла голову. С худенького личика глянули мокрые, длинно разрезанные, черные и блестящие, как расплавленная смола, глаза. Варька даже вздрогнула.
– Мать-Богородица, как на Данку похожи… – словно прочитав ее мысли, вполголоса сказал подошедший Митро. – Просто портрет живой. От этого ее вора карточного – ничего! Цыгане и цыгане, да еще красивые какие… Вот хору прибыль лет через пять будет!
– И увести их отсюда никак невозможно, – сказал за спиной Варьки Федор. – Мы сначала все уговаривали, упрашивали, орали даже! Дети ведь, а тут дождь, холод… Ни в какую! Уперлись и сидят, как два воробья под застрехой! Еду им прямо сюда бабы носят. Спят они в сенях, к отцу заходить боятся, а он еще Мишку за водкой посылает! Мальчишка и бегает все время, как нанятый, в кабак и обратно, а у самого уже в чем только душа держится…
Митро, потемнев, взлетел по крыльцу и уже рванул было дверное кольцо, но за плечи его схватили сразу несколько человек.
– Не ходи, морэ! Не ходи, дорогой, не надо! – горячо начала упрашивать толстая цыганка. – Он там пьян-распьян, и нож у него! Давеча, как наших выгонял, ухват пополам о печь сломал… Не надо! Ну его! Смертоубийство будет!
– Будет, а как же! – яростно пообещал Митро, отпихиваясь от держащих его рук. – О-о, дайте только войти! Смертный грех отмолю потом, ничего!
– Постой, Дмитрий Трофимыч, – хмуро сказала Варька, тоже поднимаясь на крыльцо. – Цыгане правы, тебе входить не нужно. Лучше я по старой памяти попробую.
Наступила тишина, через мгновение разорвавшаяся испуганными и возмущенными воплями. Громче всех вопил Митро:
– С ума ты, что ли, сорвалась, Варька?! Он же не в себе! Мать родную и ту сейчас зарежет не глядя! Что ты с ним сделать сможешь?
– Не ходи, милая! Плохо будет, не ходи! – причитали цыганки. Встали, заинтересованно глядя, даже дети, и мальчик, подойдя, тронул Варьку за рукав.
– Не ходи туда, тетя. Правда. Мало ли что…
Варька погладила его по спутанным, давно не мытым волосам. Решительно отстранила загораживающего ей дорогу Митро и шагнула через порог.
В сенях было темным-темно, сыро, пахло мышами и кислятиной. Варька на ощупь нашла дверь, из-под которой выбивалась едва заметная полоса света, толкнула ее и вошла. В нос ей ударил густой запах перегара и чего-то давно протухшего. Осмотревшись, Варька поняла, откуда вонь: на столе стояли остатки поминальной трапезы двухнедельной давности, густо облепленные зелеными мухами. Рои мух вились по комнате, наполняя ее надсадным зудением. На полу валялся сломанный ухват. Мутное от дождя окно тоже было засижено мухами, сорванная занавеска лежала рядом. В углу валялась скомканная женская одежда. Варька разглядела кружева, край дорогого бархатного платья. Кузьмы нигде не было видно. Стоя посреди комнаты, Варька позвала: