Казаки

Чарнавич, упоенный обещаниями, принял условия, воротившись на левый берег Дуная, снял караулы с берега и оставил туркам свободную переправу.

Об этом свидании Чарнавича рассказывает один Горецкий; Фредро не упоминает о нем, а говорит, что Чарнавича искусили на предательство турецкие послы, заплатили 30 000 червонцев и обещали дать вдвое после переправы.

Когда турецкие силы переправились через Дунай, Чарнавич отправился к Ивону с тем, чтобы заманить в погибель. Он известил его, что никак не мог преградить неприятелю путь через Дунай; но силы его еще пока могут быть сокрушены, если Ивон поспешит со всем войском. Горецкий говорит, что Чарнавич известил Ивона, будто турков всего до 12 000, а Фредро говорит, что он назначил их число в 30 000.

Немедленно войско было собрано; Иван с 'молдаванами и казаками 9 июня 1574 года стоял за три мняи от турецкого обоза и приказал окапываться шанцами. Господарь объявил, что все должны на завтрашний день ожидать битвы. Какое-то грустное предчувствие распространилось в обозе. Самые козаки, столь отважные, начали задумываться . Собравшись у Свирговского, сотники начали рассуждать о настоящем положении дел. «Волохи часто продавали свое отечество, — говорили казаки. — Волохи по_ природе изменчивы, Иеремия подозрителен. Малый окоп может быть , достаточен для того, чтобы удерживать неприятелей; не удивительно ли, что высокие берега быстрой и широкой реки не были достаточной преградой для них?»

«Mbj готовы сражаться, не заботясь о жизни, — говорили другие старшины, — но нельзя идти на явную гибель, когда видим дурные распоряжения; непонятно, почему Ивон доверил такое важное дело Иеремии Чарнавичу и не придал ему товарища, который бы мог быть и советником, и вместе с тем стражем и свидетелем верности».

Они отправились толпою в шатер господаря. - -

«Достопочтенный господарь! — сказал Свирговский. — До сих пор мы были тебе верны и вместе с тобою сражались против свирепого неприятеля; ты сам знаешь, где и чего мы заслужили. Теперь опять готовы сражаться за тебя до последней капли крови, и враг только по нашим трупам может взойти в Молдавию. Но мы видим необходимость исследовать и обсудить наше положение; бросившись в сечу, не зная ни числа, ни планов неприятеля, мы можем попасть в такую засаду, где нас истребят, как стадо скотов. Итак, объясни нам, как' ты думаешь сражаться с врагом».

<<0, мужественные рыцари, милейшие мне более собственной жизни, — сказал Ивон, — знаю я доблесть вашу, помню ваши поступки в продолжение всей войны. Никогда не ввергну я вас на погибель неприятелю и не позволю торжествовать неприятельским замыслам. Недалеко отсюда стоит Чарнавич: он встретил врага и изведал все его намерения. Я никому не мог столь охотно доверить этого важного дела, как тому, который оказывал мне верность в самых труднейших обстоятельствах жизни, был товарищем моего изгнания и скитальчества. Он сам донес мне, что турков не более 15 000, да если бы их было и 30 000, то мы можем ополчиться на них с Божией помощью».

«Я советую тебе, господарь, — сказал Свирговский, — пока удерживать войско на одном месте, а мы, козаки, отправимся на неприятеля, поймаем кого-нибудь из их обоза и узнаем достоверно о числе и планах турков».

Ивон согласился и дал им шесть тысяч молдаванской конницы.

Они наткнулись на шесть тысяч отборной турецкой конницы, содержавшей передовой караул. Козаки и молдаване вступили с ними в битву и разогнали. К несчастию, в руки их попался только один пленник, и тот был смертельно изранен. Он уверял их, что турков ничтожное число, и тотчас испустил дыхание. Козаки поняли, что он солгал.

«Нет сомнения, — сказал Свирговский, вновь явившись в шатер Ивона, — что неприятели пришли несравненно в числе большем того, какое тебе сказал Чарнавич. Это видно ясно из того, что мы встретили такую огромную передовую стражу. Господарь! Советуем тебе подумать о себе и убедиться собственными очами в верности Чарнавича».

Ивон отвечал им: •

«Нечего бояться; я знаю, кому верить. Мы скоро узнаем о числе неприятелей. Я пришел сюда для того чтобы до последнего дыхания охранять отечество от врагов».

Ивон расположил свой обоз близ озера, вытекающего из Дуная. Всего войска у него, кроме рабочей прислуги, было 30 000. Он разделил его на тридцать рядов: перед каждым рядом поставлены были каменные пушки, которых числом всех было восемьдесят. Пехота была отделена от конницы. Лучшее его войско, в числе 13 000 конницы, находилось у Чарнавича; пехота, которая была в обозе, большею частью состояла из поселян, вооруженных косами и киями. Многие из них, привязанные к Ивону, который умел вообще заслужить расположение простонародья, просили его находиться при козаках как при лучшем войске.

4 В то время, когда Ивон устроивал в боевой порядок войско, турки не показывали своих сил, скрытых за близлежащим возвышением. Ивон перед устроением войска всходил один раз на холм и не увидал ничего. Окончивши устроение, он снова взошел на тот же холм и увидел огромнейшие полчища.

Измена Чарнавича стала для него очевидна.

Ивон закричал, чтобы к нему привели Чарнавича. Но посланный воротился к господарю без Чарнавича и объявил ответ Чарнавича, что он не может явиться, потому что сейчас вступает в битву с-турками за своего господаря.

В самом деле, перед глазами Ивона, следившею за движениями Чарнавича, последний повел свой отряд на турков. .

Но едва только обе стороны обменялись ударами, как вдруг по приказанию Чарнавича весь отряд понижает знамена, бросает копья и мечи, снимает шлемы и преклоняет головы. Вероятно, изменник привел своих воинов в такое положение, что они были окружены со всех сторон и как будто принуждены были сдаться. Таким образом Чарнавич мог обмануть своих подчиненных, которые тогда думали, что не измена, а необходимость заставила полководца приказать им положить оружие.

Войско Ивона при виде предательства пришло в смятение — отступило назад: В отчаянии молдаване кричали, что все пропало. Но Ивон не упал духом, ободрял унывающих и приказал ударить на турков. Турки поставили впереди своих рядов. изменников-молдаван, передавшихся к ним. Увидя это, Ивон приказал направить преимущественно на них орудия; Они все погибли, но турки, защищаясь их грудьми, успели дойти до неприятельского войска.

Тогда Свирговский ударил на них сбоку. Турки начали бежать. Но опытный казацкий вождь тотчас заметил, что это делается с хитростью, — что турки хотят заманить врагов в засаду, под выстрелы своих пушек. Козаки не погнались за ними.

Снова турки бросились на молдаван, и началась кровопролитная сеча. Падали с лошадей турецкие и молдаванские мужи, — говорит современник, — пыль и дым закрывали клубами солнце; нельзя было СЛышать человеческого голоса; пушкари не. видали, куда направлять выстрелы. Ивон, не теряя ни на минуту бодрости, громким голосом дает команду своим воинам. Турки подались назад, поражаемые выстрелами каменных молдаванских пушек. В эту минуту так походила на поражение турков, что даже жители лежавшего за Дунаем города Облачина, смотря с высоких стен на битву, собирались убегать, думая, что враги по следам разбитых турков появятся на правом берегу Дуная.

Но вдруг свод небесный затмился, загудела порывистая буря и вслед за нею пролился дождь.

Это был неисправимый удар для молдаван. Дождь подмочил порах, и пушки не могли более действовать.

Когда стало разъясниваться, турки и татары, раздраженные бывшей неудачей, ударили на молдаван с ужасным бешенством. Густою толпою понеслись они на пушки, которые уже не стреляли: враги врезались в ряды волохов — и волохи побежали. Мусульмане гнались за ними и резали растерянных, как стадо. Козаки храбро погибали в битве; от тысячи двухсот осталось их только двести пятьдесят.

К казакам ехал Ивон, неся в руках знамя, которое служило для войска знаком, куда всем собираться. Молдаванская пехота толпилась в беспорядке, убегая с поля. «Одно присутствие духа, — кричал на молдаван Иван, — одно только может избавить нас от опасности».