Казаки

«Памятуя заслуги родителя моего, вы избрали меня гетманом, но я не могу быть достоин этой чести, я не могу уподобиться моему родителю, и отцовского счастья мне не дал Бог! Я решился расстаться с вами и исполнить давнишнее желание — удалиться от света и стараться о спасении моей грешной души. Желаю вам всем счастья; выберите себе иного гетмана, и так как нам нет возможности отбиться от ляхов и москалей — отдайтесь лучше турку, чтобы посредством союза с ним дать Украине свободу».

Некоторые советовали ему оставить это намерение; удерживал его более всех Павел Тетеря, более всех внутренне желавший его удаления, с тем, чтобы самому заступить его место. Другие, ненавидевшие его и прежде, говорили смело: — «А нехай иде соби к дидьку, коли з нами жити не -хоче! злякався, то теперь пид каптур хоче голову зховати. Знайдемо соби такого, шчо стане за наши вольности!»

Хмельницкий удалился и б-го января 1663 года в Чигиринском монастыре был пострижен под именем Гедеона. Фамилия его не потеряла значения и под клобуком; скоро мы его увидим архимандритом, а через несколько лет придется увидеть его еще раз на бесславном военном поприще, отступником христианства.

После отречения Хмельницкого козаки собрались на избирательную раду в Чигирине. Некоторые предложили Выговского.

— Он сенатор и воевода, — возражали другие, если он станет гетманом, то не будет послушен козацкой раде.

Были тогда два соперника у Выговского, оба женатые на дочерях Хмельницкого. Первый, по известию Коховского, был Иван Нечай, вероятно, каким-то образом получивший увольнение из плена в Москве. За него старалась жена его Елена. Другой — Тетеря; его жена Стефанида умела обделать дело своего мужа лучше сестры. Она обдарила отцовскими деньгами знатнейших влиятельных людей на раде и расположила их в пользу своего мужа. За знатными были приобретены и голоса толпы. Многие, зная Тетерю, не считали его способным ни по уму, ни по совести, но золото и серебро соблазнило их. По известию украинского летописца (Величко, 36), каждый из тогдашних казаков ради сребра и злата не только дал бы выколоть себе глаз, но не пощадил бы отца и матери. — Все они, — говорит этот летописец, — были тогда подобны Иуде, продававшему за серебро Христа, и могли ли они думать о погибающей матери своей Украине. — Это было как нельзя естественнее. Дело Малой

Руси проигрывалось. Неуспех и беспрестанные неудачи истощили надежды, лишали веры, отклоняли от цели, возбуждали мысль о ее недостижимости, отчего терялась воля и терпение, иссякала любовь к отечеству, к общественному добру; подвиги самоотвержения оказывались, бесплодны и напрасны. Эгоизм частный брал верх над благородными побуждениями; слишком невыносимо становилось каждому свое домашнее горе, не выкупаемое тем, за что ему подвергались; всякий стал думать о себе самом, потому что убедился в суетности дум о всех; -души мельчали, пошлели: умы тупели под бременем безысходного искания средств к спасению; все, что считалось прежде дорогим и святым, продавалось дешевле и дешевле, и героем времени стал тот, кто умел сберечь самого себя среди всеобщих потрясений, выскочить из водоворота смут, потопивши других, обеспечить себя на счет других; добродетелью стал ловкий обман, доблестью — бессердечное злодеяние, великодушие — глупостью. Так бывало всегда в истории в те периоды, когда общество, вследствие сильных потрясений, не достигая целей, руководивших его посреди прожитых невзгод, не выносило ударов противной судьбы и начинало умирать и разлагаться. Такая смерть начиналась тогда и в Украине, в обществе, промелькнувшем в истории славян под именем Войска Запорожского. Цель его была достижение национальной политической самобытности. Край, где оно зародилось, по историческим обстоятельствам, не способствовал развитию в нем в предшествовавшее время гражданСтвен, ных начал в' необходимой степени; оно заявило в истории свои требования без этого запаса; три противоположные силы стали тянуть его к себе; то были Московское государство, Речь Посполитая и мусульманский мир в образе Крыма и Турции. Недостаток самобытных гражданственных начал лишал ткань его той упругости, какая нужна была, чтобы противостоять такой ужасной тройной тяге; эта ткань начала разрываться, а где общество разрушается, там существенно должны брать верх частные побуждения тех, которые составляли это обреченное на погибель общество, так точно, как после разрыва ткани остаются видимы составлявшие ее нити.

Павел Тетеря; по донесениям московских воевод, был родом из Переяславля, где при Хмельницком он был полковником. В молодости он получил образование выше многих других из козацкого звания, но оно не дало ему ни военных дарований, ни мужества, ни чести. Всегда, во всем. он заботился об одном себе, и потому в эти годы явился вполне человеком своего времени. Еще во время своего полковничества он успел собрать состояние: женитьба на дочери Хмельницкого сделала его богачом. Соумышленник Выговского в деле отложения от Московского государства, он вместе с ним участвовал в деле гадячского договора, получил дворянство, при пособии Беневского был сделан писарем Войска Запорожского, уехал потом в Польшу, подделался к королю и к знатным панам, получил там между прочим маетности в награду за свое расположение к Речи Посполитой, для приобретения наличных денег заложил их в начале 1662 года и приехал в Украину в качестве комиссара, с жалованьем до 2000 зл. в четверть года. Теперь этот человек буквально купил себе гетманство. Деньги, употребленные на подкуп, были, в виду возможности приобрести большие богатства в гетманском звании, затрачены, как: затрачивает капиталы купец на оборот для большей наживы. Прежде приятель Выговского он видел в нем соперника, и с этих пор сделался его злейшим врагом; впоследствии он и погубил его. Так как он положил себе цель нажиться при помощи поляков, то угодливость полякам была у него в то время до того велика, что в письмах сроих к королю и к государственным лицам он старался держать себя отдельно от Войска Запорожского, как будто он человек чужой для него, только наблюдающий над ним, как будто не принадлежал никогда ни к нему, ни к южнорусскому народу; он как будто сам забыл свое происхождение из переяславских мещан. Кроме собственной наживы и удовлетворения эгоистических потребностей, у него других целей и идей не было. Сделаться главою народа ему нужно было только для того, чтобы обобрать этот народ и потом покинуть его навсегда. Вполне передовой человек своей эпохи, он должен был, сообразно своим целям, выиграть больше всех, и выигрывал. Сделавшись гетманом, он держался польскою помощью, послал Гуляницкого гйзсланцем в Варшаву и упрашивал короля. двинуться с войском для покорения польской стране оторванных земель. Нужно, однако, было исполнить и всеобщее требование толпы. Тетеря должен был, подобно своему предшественнику, просить об исполнении условий относительно православной веры; повторилось домогательство отобрать от униатов церковные имения и отдать православным, древним их владельцам. Лично для самого Тетери этот вопрос не был вопросом сердца; впоследствии он отрекся и от веры, за которую теперь ходатайствовал потому только, что иначе, на первых порах, не мог бы держаться на гетманстве.

Итак, по .странному, можно сказать, стечению обстоятельств, после удаления сына Богдана Хмельницкого от дел в Украине явились претендентами на власть, соперниками между собою за эту власть — свойственники старого Богдана; СомкО был его шурин, брат первой жены; Золотаренко другой шурин, брат третьей его жены; Тетеря — муж его дочери; явился за ними и четвертый соперник: он уже был не родственник, не свойственник старого Богдана, как прочие; он был когда-то слугою этого Богдана, не более, — и он-то успел переспорить всех на левом берегу Днепра.

XV

Тетеря после своего избрания разослал письма и воззвания на левобережную Украину, убеждал покориться себе как законному гетману Войска Запорожского, и грозил, что вот скоро прибудет польский король с сильным войском, а с ним и хан крымский. Эти «прелестные» письма мало имели действия; только в Переяславле, где знали лично издавна Тетерю, как тамошнего уроженца и полковника, нашлись у него кое-какие благоприятели. Сомко писал к полковникам, приказывал ловить агентов Тетери, перехватывать его письма и доставлять к нему; но в то же время, однако, писал к Тетере ответы на предложения его, подавал надежды присоединить левобережную Украину к Польше, если бы только был уверен, что ни король, ни Речь Посполитая не будут ему. мстить. Это сообщено было через Тетерю королю, и от короля последовало Сомку прощение;, Переговоры Сомка с Тетерею велись тайно, но про них проведали враги Сомка. Впрочем, Сомко не очень-то доверчиво готовился отдаваться полякам; переписываясь дружелюбно с Тетерею, он в. то же время наряжал агентов в заднепровские города возбуждать против польской власти тамошние полки. Сомко, как видно, не доверяя судьбе, заготовлял себе только на случай возможность увернуться, если в самом деле польская сторона возьмет верх, или если под властью Москвы ему покажется уже чересчур невыносимо. Зловещие слухи носились но Украине. Говорили, что царь намерен уступить Украину Польше и вместе с Польшею уничтожить козачество. Начавшиеся съезды между русскими уполномоченными и польскими панами с целью уладить недоумения и заключить мир подавали повод к таким подозрениям и толкам. Каждая партия хотела извлечь для себя пользу из этих слухов; люди, нерасположенные к москалям, возбуждали этими толками народную громаду против 'Москвы; враждующие честолюбцы приписывали их своим соперникам: Бруховецкий и Мефодий, сообщая о них в Москву, выставляли свою преданность и чернили своих противников.