Казаки

В этом сравнении казачества с разбойниками г. Кулиш взял себе в помощь смешение казачества городового с запорожцами; у последних, действительно, случались события, не только похожие' на разбои, но и признаваемые такими в свое время; однако при этом не цадобно упускать из вида, во-первых, того, что такие события были единичными и обыкновенно преследовались самим же запорожским кошевым начальством; во-вторых, что Запорожье хотя состояло под властью гетмана, но постоянно между запорожцами существовала партия, стремившаяся к неповиновению и как бы к обособлению Запорожской Сечи от гетманщины. Да ив нравах и обычаях у запорожцев обра-завались различия от гетманщины, до того заметные, что, говоря о казаках, смешивать гетманских казаков с запорожцами не всегда уместно в видах историческа-научной истины.

Г. Кулиш до таких парадоксов доходит, что песни исто.., рическо-козацкие называет разбойничьими. Это, впрочем, дело его вкуса. Это значит только, что эти песни, которыми он восхищался прежде, потеряли для него свою цену и поэтическое достоинство. По нашему мнению, в песенности малорусской чрезвычайно мало собственно разбойничьих песен в сравнении с великорусскою. Г. Кулиш недоволен мнением тех, которые заявляют, что «русский народ в песнях поминает разбойников не с отвращением, а с сочувствием» (N!! б, стр. 124). Что же делать, когда именно так и есть? Отчего это так — об этом могли бы мы наговорить много, но думаем, что этот вопрос сюда не идет, так как мы толкуем с г. Кулишом о козаках, а не о разбойниках; мы же ни в каком случае разбойников и козаков, как сословие, не смешиваем.

Как на верх несообразностей у г. Кулиша, мы укажем на такие отзывы: «Козаки были самые вредные для общества социалисты, коммунисты и нигилисты — и та же мысль повторяется в иных выражениях в разных местах, например: «Они (польские баниты) дали козачеству его коммунистический и нигилистический закал (N!! 3, стр. 357). Усиливалась козацко-нигилистическая пропаганда отрицания всего того, чем государство держится (ibid., стр. 358). Днепровцы начали свои бунты с того, чтобы на место королевского присуда поставить свой собственный коммунистический, нигилистический присуд» (№ 6, стр. 118). Но выражения «коммунисты и нигилисты»' относятся к явлениям нашего времени, совершенно чуждым тому периоду истории, когда действовали козаки: это продукт общества, имеющего литературу, движимого разными учениями и теориями об общественном строе, распространяющимися в публике и опровергаемыми путем печати, чего вовсе не было во времена козачества. Смешивать названия двух различных обществ — значит путать понятия и искушать читателей к составлению неправильных взглядов и на то и на другое общество разом. Г. Кулиш, как видно, невзлюбил равно и козаков XVII и XVIII веков и нашего века мечтателей, обзываемых коммунистами, социалистами, нигилистами, радикалами; он волен громить и тех и других, только не должен смешивать одних с другими. Есть охота г. Кулишу явиться в виде обличителя наших составителей теорий, признаваемых вредными, — тогда пусть не трогает козаков; а если желает исследовать исторически судьбу и быт козаков, то пусть на ту пору оставит в покое коммунистов, социали-

стов, нигилистов и всяких теористов современного нам века. • _

Разражаясь злобой против козаков прошлого времени, г. Кулиш изливает ту же злобу и на близких к нашему времени, даже на тех, к кругу которых принадлежал сам. Он не оставил без глумления Шевченка («Русск. Арх.», № 3, стр. 365, № 6, стр. 151), того самого Шевченка, перед которым когда-то поклонялся в «Основе»; тогда уже многие, уважавшие талант Шевченки, находили восторги г. Кулиша чрезмерными, — этого же самого Шевченка музу уже в своей «Истории воссоединения» г. Кулиш заклеймил эпитетом «пьяной». Если г. Кулиш изменил свои прежние убеждения и симпатии, то все-таки было бы желательно, чтоб он теперь обращался с большею снисходительностью к памяти лиц, которым прежде оказывал любовь и уважение. Теперь же он невольно напоминает тех средневековых мо-нархов-фанатиков, которые под влиянием христианского благочестия истребляли произведения искусств, поэзии и наук, созданные в языческие времена, и делали это потому только, что видели в них почитание ложных божеств.

Почтенный издатель «Русского Архива», напечатавши в своем журнале статью г. Кулиша, в том же № 6, где эта статья окончена, поместил выписку из дневника Ю.Ф. Самарина, составляющую отзыв последнего о книге П.А. Кулиша — «Повесть об украинском народе», — книге, названной Ю.Ф. Самариным мастерским; прекрасно написанным очерком истории Украины. Достойно замечания, что Самарин, один из лучших людей своего времени, положивших вклад в умственную жизнь русского общества, вовсе далек был от возникшего стремления во что бы то ни стало сделать всех русских похожими как две капли воды на один тип москвича: Самарин, как оказывается, не склонен был подозревать в любви малорусов к своему родному тайные тенденции к сепаратизму, как и не клеймил напрасно прошлого Малороссии и не считал гетманщины раз-бойничьею шайкою. Вот как он оканчивает:

«Пусть же народ украинский сохраняет свой .язык, свои обычаи, свои песни, свои предания; пусть в братском общении и рука об руку с великорусским племенем развивает он на поприще науки и искусства, для которых так щедро наделила его природа, свою духовную самобытность во всей природной оригинальности ее стремлений; пусть учреждения для него созданные приспособляются более и более к местным его потребностям. Но в то же время пусть он помнит, что историческая роль его — в пределах России, а не вне ее, в общем составе государства Московского, для создания _и возвеличения которого так долго и упорно трудилось великорусское племя, для которого принесено им было так много кровавых жертв и понесено страданий, неведомых украинцам; пустЬ помнит, что это государство спасло и его самостоятельность; пусть, одним словом, хранит, не искажая его, завет своей истории и изучает нашу» (стр. 232).

Какие золотые слова, как много в них выражено правды и гуманности! Не в пример больше, чем в злобных филип-пиках против казачества бывшего патриарха украинофи-лов!

О КОЗАЧЕСТВЕ

ОТВЕТ «ВИЛЕНСКОМУ ВЕСТНИКУ»1

Что вам притча сия на земли Исраиле-ве глаголющим: отцы ядоша терпкое, а зубом чад их, оскомины быша ... И речете: что яко не взя сын не правды отца своего, поие-же сын правду и милость сотвори, вся законы моя соблюде и сотвори я, жизнию поживет. Душа же согрешающая та умрет: сын не возмет неправды отца своего, и отец не возмет неправды сына своего: правда праведного на нем будет, и беззаконие без-законника на нем будет.

Кн. npop. Иезек. гл. II, ст. 2, 20.

Статья, напечатанная в «Виленском Вестнике» на польском языке в NqNq 34, 35 и 36 по поводу возражений на мнение г. Соловьева о казачестве, напечатанных мною в «Современнике» прошлого года, побуждает меня высказать несколько слов в свою защиту против несправедливых обвинений, какие мне там делаются. Критик г. Тадеуш Падалица обвиняет меня: 1) в неприязни к полякам, 2) в патриотическом пристрастии к козакам и даже в возведе-

'1 Написан на статью Тадеуша Падалицы в «Виленском вестнике», №№ 34—36, по поводу возражений Н. И. Костомарова на мнение Соловьева о козачестве и опубликован в жури. «Современник» 1860 г. т. 82, кн. 7, отд. III.

нии их до апотеозы; 3) в непонимании фактов, и наконец 4) в попирании религиозных и нравственных истин.

Г. Падалица нападает не только на мое возражение против г. Соловьева, но не • оставляет также «Богдана Хмельницкого», напечатанного мною прежде, и сказавши, что я как малорус возвел в апотеозу козачество в упомянутом моем сочинении, критик впоследствии в той же статье выразился, что в прежних моих трудах я смотрел на поляков <<из-подлобья>>. «Его история Богдана Хмельницкого, — продолжает г. Падалица, — уже носит зародыш неудовольствия ко всему и очевидные следы грызения цепей. Не станем входить, природное или притворное это у него свойство, но тогда поразил нас ржесточенный инстинкт, готовый употребить кулак для убеждения, если бы кто-нибудь не убедился словами. Мы уже видели отчасти, что взгляд почтенного профессора не отличается расположением к нам».