Казаки

Цыцура, когда получил это известие, не показал его всему козацкому войску, может быть, потому, что тогда бы узнали московские люди и стали мешать свободному пере- . ходу казаков, может быть, и потому, что ожидал от простых казаков сопротивления. Он промедлил один день. 21 октября ему дан был знак: выставлен был бунчук Хмельницкого. Тогда Цыцура взял свою хоругвь и вьшел из обоза. За ним последовало до двух тысяч козаков. Тотчас же орда, увидев это, обратилась на них, но тут поляки, посланные для обороны казаков, стали представлять, что султан Нуреддин поручился за целость казаков. Татары, обыкновенно мало послушные в таких случаях, не хотели знать этого-и начали бить козаков; несколько поляков, хотевших обороняться, были задеты татарским оружием. Погибло до двухсот казаков. Иные были захвачены в плен . татарами. Тогда некоторые, видя, что их вместо того, чтобы принимать дружелюбно, бьют, повернули назад в московский обоз. Только Цыцура с небольшой горстью своих успел достигнуть польского обоза. ,

VIII

В это время московское войско приходило в самое отчаянное положение. Обоз был со всех сторон окружен врагами; они сделали около него вал, поставили на вал пушки и палили беспрестанно. Не было выхода для пастбища до"" шадей; вонь от людских и конских трупов заразила воздух до того, что на далеком пространстве нельзя было не затыкать носа. Не ставало запасов, не ставало пороха, и тот, какой был, отсырел. Дожди лили как из ведра день и ночь, в обозе грязь и-навоз повыше колен, Людям негде было ни лечь, ни укрыться от ненастья и от польских пуль и ядер. Положение московских людей было выше всякого человеческого терпения.

Двадцать шестого октября явился в польский обоз из московского думный человек, Иван Павлович Акинфиев. Он был, видно, человек, по тогдашнему, образованный и ритор. Допущенный к гетману, он говорил:

— Заключим, поляки, мир на взаимных условиях для блага обоих народов, и русского, и польского; мы происходим от одного племени, как ветви от одного ствола, говорим сходными языками, похожи друг на друга и по одежде, и по нраву; притом же мы соседи и христиане, искупленные кровью Христовою. Божие правосудие покарало нас: вот уже много лет мы вас воюем, а вы нас. Сие прискорбно ангелам Божьим и приятно врагам душ и телес наших. Если бы две руки, вместо того, чтобы ловить волка, стали бы терзать одна другую, то все тело досталось бы зверю. Так и мы, христиане, между собою ссоримся и отдаем тело Христова народа могамеданам. А когда бы мы соединенными силами ополчились на врага св. Креста, то освободили бы Святую Землю, орошенную кровью Христовою, и исполненную всех утех Азию, и весь свет бы себе покорили и истребили бы нечестивое семя агарянское.

Оратор понравился полякам. Он свел речь на козаков и сказал так:

— Теперь уже и самим нам явно, что козаки есть причина несчастий наших и толикого кровопролития. Да будет проклято самое имя их, ибо они призывали то нас против вас, то вас против нас, — и вам и нам изменяют и в то же время продают себя иным государям: и турецкому, и угорскому, и шведскому; и, я думаю, они самому аду продали бы себя, если бы на них явился покупщиком дьявол: ему же они уже и так себя записали.

Иван Павлович приглашал поляков разорвать союз с татарами и заключить с Москвою; доказывал невыгоды и непрочность дружбы с неверными, изъявлял готовность отступиться от Украины и выдать всех козаков, которые находятся в московском войске.

Ему отвечали: Пусть бояре вышлют на переговоры комиссаров, а мы вышлем своих.

С московской стороны выбраны были комиссарами князь Щербатов, князь Козловский и думный дворянин Иван Павлович Акинфиев. С польской — воевода бельский князь Димитрий Вишневецкий, воевода черниговский Бе-невский, подкоморий киевский Немирич и стольник сандо"" мирский Шомовский. От татар двое мурз.

Несколько дней, однако, прошло в переговорах. 29 октября съехались комиссары и разъехались. Такая же неу^ дачная сходка последовала 30 октября. Татары не хотели, как будто, вовсе мириться с Москвою.

Московским людям блеснула надежда. Пришло известие, что Борятинекий с войском, находящимся в Киеве, выступил на выручку Шереметева. Скоро, однако, надежда эта исчезла. Борятинекий дошел до Брусилова; жители не пустили его и встретили выстрелами, а поляки в пору узнали о Борятинском и послали против него отряд, которое му, однако, не пришлось биться с Борятинским. Последний воротился в Киев. Впрочем, у Борятинского было так мало войска, что он не мог выручить осажденных. Шереметеву не было исхода: приходилось согласиться на то, что предо., ставляет победитель. Когда сходились комиссары, польские обращались с московскими высокомерно. Из московских комиссаров князь Щербатов гов орил очень униженно: — «Мы просим вас оказать по-христиански милосердие, ради Христа». Козловский не принял участия в этой просьбе. Он молчал с суровым лицом, и не боялся раздражать победи-, телей своею благородною выдержкою.

Беневский говорил им нравоучения в таком тоне: •

— Видите, ваши милости, как Бог. карает несправедливую войну и вероломно нарушенный договор. Благодарите Бога, что напали на такой великодуший народ,. как мы, поляки. Другие вам не простили бы этого.

Московские комиссары спросили: на каких условиях мо-' жет быть освобождено московское войско из осады? Бенев;.; ский сказал:

— Хотя бы вы целый. ад призвали себе на помощь, и тогда не вырвались бы из наших рук. Остается вам одно: отдаться на милосердие ваших победителей. По обычай' милости наияснейшего короля, вам даруется жизнь и сво.,« бодное возвращение, но без оружия; вы должны отступить?.-ся от козаков и вывести московское войско из украинский; городов. .

Такое требование было выше прав, какие были у Шереметева. Отказаться от целой страны не мог полководец. Но некуда было деться московским людм: они' доалшы бы..

ли согласиться на все. Они только выпросили, чтобы победители им дозволили взять ручное оружие. Договор был составлен и подписан с обеих сторон в таком смысле: московские люди всем табором могут выйти и положить оружие; войска царские должны выступить из городов малорусских: Киева, Чернигова, Нежина, Переяславля, и не оставаться отнюдь ни в одном месте. Все они должны идти в Путивль, а пока они не выйдут, Шереметев со всеми начальствующими лицами, в числе трехсот человек, должны оставаться заложниками в польском лагере. Все московское войско должно также до этого времени оставаться в киевском воеводстве около Котельны, в местах, какие укажут предводители. Шереметев и начальники должны, сверх того, присягнуть, что и после их отпуска не будут оставаться в Малорусской земле. Козаков московские предводители должны оставить совершенно, а находящиеся в московском лагере козаки должны выйти, положить оружие и знамена к ногам польских гетманов, и с тех нор находиться в их распоряжении, как подданные Польши. После выхода всех московских войск из малорусских городов, московским людям отдается их ручное оружие, т. е. ружья, мушкеты, пистолеты, карабины, сабли, запалы, протазаны, алебарды, бердыши и топорки; все это повезется за ними до прежней коронной границы и отдастся московским войскам под Пу-тивлем, а пушки останутся победителям. При отпуске военнопленных в отечество поляки обяэывались их не грабить, не побивать, в ицен не брать и не делать им тесноты и бесчестья.

Шереметев налисал к Борятинскому в Киев письмо, извещал о происшедшем и требовал, чтобы Борятинский выступил из Киева, оставив наряд в городе. В конце своего письма Шереметев приписал собственною рукою: «Крепок Киев был Юрием Хмельницким и козаками, а они отступниц теперь города не крепки будут; можно людей потерять».

Шереметев смотрел на дело так, что нечего более доби-вдться московскому, правительству удерживать Малую Русь, когда туземцы показали нежелание оставаться под ' властью царя. Но писарь Хмельницкого, Семен Голухов-ский, еще до сдачи Шереметева тайком прислал товарищу Борятинекого Чаодаеву письмо в ином смысле: