Казаки

Седьмого октября поляки пришли под Слободище, за несколько верст от Чуднова. Казацкий обоз стоял на возвышении; близ него было разрушенное местечко Слободище; печи, бревна, погреба и всякого рода мусор преграждали путь через местечко. С другой стороны тянулся болотистый вязкий луг. Любомирский, как только увидел привычных врагов Польской Короны, закричал в голос своему войску: .

— <<А вот они, — вот семя преступного мятежа, змеиное исчадие; вот гадины, их же гнуснее земля никогда не питала! Теперь, поляки, потребуйте от них назад свободного звания, согните вашим оружием шеи подлого холопья: пусть они кровью смоют свое дворянство!»

Любомирский знал, что Хмельницкий и старшины вовсе не желают помогать Шереметеву, но знал также, что простые казаки ненавидят поляков, а старшины,их не любят и только; по временному нерасположению к москалям, они могут стать на сторону Польши, а при малейшем благопри-

ятном ветре от Москвы всегда предпочтут ее Польше. Любомирский поэтому и хотел повести дело так, чтобы потом можно было законно уничтожить гадячский договор и ссылаться на то, что казаки оружием поляков потеряли приобретенное своим оружием от поляков. Негодование при виде врагов, от которых стались все неисчислимые -беды польской нации, закипело у панов и шляхты. Не вошли еще предводители в переговоры, а уж половина войска, пришедшего с Любомирским, принялась мостить плотину через луг. Воевода киевский, бывший гетман Выговский, отличался перед всеми против своих прежних соотечественников и прежних подчиненных. .

Предприятие полякам не удалось так легко, как полагали. Козаки колебались было при виде поляков, но увидя, что поляки наступают на них с оружием, стали защищаться и отбили с уроном тех, которые лезли на казацкий табор через развалины местечка; а те, которые шли через луг, забились в болото и принуждены были повернуть назад, иреследуемые казацкими выстрелами.

Но в казацком лагере дела направлялись, без боя, в пользу поляков. Там поднялась неописанная неурядица; старшины упрекали Юрия, обвиняли один другого, спорили, кричали, советовали и так сбили с толку гетмана, что он, будучи вдобавок в первый раз в битве, совсем-потерялся и кричал:

— Господи Боже мой! Выведи меня из этого пекла; не хочу гетмановать, пойду в чернецы! Буду Богу молиться. За что я через вероломство других терпеть буду! Если меня Бог теперь избавит, непременно пойду в чернецы!

• — Отложи, пане гетмане, свое благочестие на будущее

время, — сказали ему старшины, — лучше подумай, как епасти себя и всю Украину. О чернечестве подумаешь на воле, когда опасность пройдет, а теперь давай-ка лучше ударим сами себя в грудь, да и пошлем к полякам просить мира; пообещаем им верность и подданство Речи Посполитой, а москаль пусть себе, как знает, так и промышляет.

— Видимо, — говорит обозный Носач, — сам Бог помогает польскому королю; лучше заранее войти - в ми-л^ъ у короля, а то и душам нашим кара будет, и полякам отданы будем; пожалеем поосле, да не во^^им.

Другие рассуждали, как бы еще сохраняя некоторое сочувствие к Москве, но также находя, что ебстоят^ельства вынуждают казаков изменить ей. —- Е^ш ляхов победить не можем, говорили эти, е^и здесь все погибнем, москалям от этого никакой пользы не станется, а если сохраним себя, 'То после и москалю пригодимся. Подобна благоприятелем для москалей оказывался тогда писарь Семен Голуховский. Заклятые противники ляхов из черни кричали: — «Здесь орда; пошлем лучше к татарам: они нам давние приятели; они сойдутся с нами>>. По этому совету громады старшины отправили посольство к Нуреддину, с письменным предложением отстать от поляков и пристать к козакам. Неизвестно, чо и как отвечал им Нуре^щн, но письмо козацкое он передал Любомирскому, и в другой раз получил от поляков вещественную признательность за свои добродетели.

В то время, когда в козацком таборе бросились на все стороны, а Хмельницкий, потерявшись, переменял свои намерения -каждою минуту, является к нему посланец с письмом от Вьновского, а в письме было сказано: — По праву, данному мне над тобою отцом твоим, я как твой попечитель заклинаю тебя душою твоего родителя, доверься полякам, приведи к тому же своих, и отс^тви от Москвы. Сам знаешь, сколько зла мы от нее видели. Теперь силы Шереметева потоптаны, сокрушены; он гаснет, вак лампада без масла, где светильня только дымит, а уж не светит. Не ожидай, пока погаснет; тогда вся тягость военная обратится на тебя одного. Король мило--с^ш, простит прошлое, и не только все забудет, но сохранит и утвердит все права козацкие. Козаки более могут надеяться от великодушие польской нации, чем от московского варварства и тиранства.

Так как Хмельницкий и старшины не знали наверное, чья возьмет, поэтому и посл^ш разом и к полякам, и к московским людям. К Шереметеву послали Мороза с известием, что на казаков напали поляки, и просили Шереметева поспешить на помощь по направлению к местечку Пятку. В то же время поехал полковник Петр Дорошенко с Двумя товарищами в польский лагерь. Надобно было обходиться с поляками так, как будто мирятся с ними не' по принуждению, а по доброму желанию. .

Дорошенко был допущен к Любомирскому, и говорил:

_ — Что это значил, ваша милость, за что нападают' на нас поляки? Мы вовсе не хотим воевать с вами и только но -необходимости должны против вас защищаться, потому что им нападаете на нас. Козаки не хотят быть врагами поляков. Мы пр^^ли сюда затем, чтобы отвлечь Цьщуру от москалей, и теперь готовы соединиться с вами, если вы ^^мете нас благосклонно.

Любоми^кий, гордый своими подвигами, начал высо^ мерно обращаться с казацким послом, а полковник принт т^акже вид собственного достоинства и сказал: .

— Пан гетман! Забудьте причины старой ненависти- и примите притекающих к лону отечества; а иначе на нашей стороне правда, у нас есть самопалы и сабли. Наше оружие славно. Смотрите, чтоб из него не выскочил такой огонь, от которого затмятся все ваши надежды на победу, а то и вовсе станут дымом!

Приехал Нуреддин, и после обычных вопросов о здо-ровьи, обращаясь разом и к Любомирскому, и к козакам, он сказал гетману: — Пан гетман, уважь козакам, не годится отвергать их просьбы; они верные подданные короля. Притом же, если будешь на них злиться, тебе это может быть вредно. Счастье еще не покинуло их. Если их раздражить, то они будут кусаться по своему обыкновению. Не дразните этих пчел; лучше с них мед получайте. Больше славы будет вам обратиться на москаля и угостить его, как следует угощать такого незваного гостя.

Любомирский, стараясь, сколько возможно, высказать свою силу и могущество, и тем вынудить у козаков самые выгодные для поляков условия, сказал Дорошенку:

— Хотя козаки за многократные мятежи и измены Речи Посполитой заслуживают, чтобы их карать, но король дал мне милостивое приказание относительно вас; притом же я уважаю просьбу султана Нуреддина и приказываю -протрубить прекращение военных действий. Примиряемся с вами. Пусть Нуреддин, ходатай за вас, козаков, посоветует вам же не бунтовать более.

Нуреддин приложил руку к груди и сказал:

— Я ручаюсь за козаков; они бунтовать не будут и останутся в повиновении Речи Посполитой.

Потом он ухватился за рукоять своей сабли и, подбежав к Дорошенку, скороговоркою произнес: ,

— Козак! Вот этою саблею наш татарский хан будет вам мстить, если вы не будете постоянны и не сдержите верности и послушания королю.

Любомирский сказал, чтоб казаки присылали с своей стороны к великому гетману для заключения договора. Сам он тотчас уехал к главному войску.

Тем временем Шереметев, не зная ничего, что делается в козацком лагере, й получивши через козака Мороза да-вестие от Хмельницкого, четырнадцатого октября двинулся далее в путь по направлена к Пятку. Но только что прошли московские люди с версту или немного более, как увидали, что поляки уже поделали шанцы и поставили своих копейщиков, которые искусными и ловкими движениями не раз были опасны московским посошным людям, недавно