Страница 17 из 56
Но все сработано настолько топорно, неприкрытая режиссура парламентских постановщиков так лезет в глаза, что нехитрый замысел проступает во всей бесстыдной наготе; миф о злокозненном сговоре императора и его преступного клеврета явно целит сразу в нескольких, вполне очевидных зайцев. Распадается страшная долговая удавка, сплетенная бароном Владимиром, старик сделал свое дело, и на его опасных амбициях можно ставить долгожданную точку; репутация императора подмочена еще с одной стороны, а молодой Атридес переходит в амплуа справедливого мстителя, да еще с отблеском батюшкиного мученического венца.
Крошке Алие было к тому моменту не два года, а полных девять лет – впрочем, зная ее характер, вряд ли хоть кто-то усомнится в том, что эта дама в любом возрасте была способна убить кого угодно, тут дело в другом: во-первых, к моменту описываемых событий ее просто не было в Арракине, а во-вторых, кто в это время перебил всю свиту барона, около шестидесяти человек, тоже Алия? В живых остался – точнее, был оставлен – только Фейд Раута, у него, как мы увидим, в этом фарсе своя, особая роль.
А тем временем действие продолжается – в духе не то былины, не то вестерна. Взорвав скалы атомной бомбой (!), неким чудом недосягаемый для радиации Пол Муад’Диб со своим войском подлетает на пустынных червях к самому императорскому кораблю, в полчаса наголову разбивает пять легионов сардукаров и захватывает императора в плен. Вот это да.
Увы. У любого, кто побывал на Дюне, даже не покидая космопорта, история о лихой атаке на червях не может вызвать ничего, кроме смеха. Арракинское нагорье в районе столицы и места посадки императорского лихтера отделяют от первых песчаных барханов несколько горных кряжей и семисот-восьмисот метровый обрыв Защитной Стены. Даже если поверить, что Муаддибовы черви, словно пташки, взлетели на почти километровую высоту, то и в таком случае заставить пустынных исполинов скакать по горам невозможно и в дурном сне. Еще более поразительное чудо с пятью легионами сардукаров (а ведь это целая армия): едва успев оказать фрименам мало-мальски заметное сопротивление, отборное императорское войско таинственным образом исчезло, будто растаяло, и вы напрасно искали бы на Дюне хоть какой-то след погибшей или плененной гвардии.
Видимо, на самом деле все произошло гораздо прозаичнее. Воинство Муад’Диба спокойно дождалось императора в Арракине, и тотчас же после посадки, без всякого сопротивления Шаддам был арестован и препровожден в хорошо нам знакомый дворец Фенрингов. По дороге верные помощники Атридеса, уже вызубрившие повесть о вероломстве Харконнена и трагической кончине герцога Лето, а также помнящие твердые наставления парламентских инструкторов, расторопно избавились от барона Владимира и всей его команды, дабы те не сболтнули лишнего во время предстоящего спектакля. Что же касается бомбы – если ее и взрывали, то с исключительно декоративной целью.
Итак, пленников доставляют в парадный зал дворца. Здесь уже установлены камеры и действо снимается для последующей трансляции на весь мир. Императора Шаддама IV сопровождает его злой гений – преподобная Хелен Моахим, с ним также дочь Ирулэн и старый друг граф Фенринг; кроме того, здесь же молодой Фейд Харконнен и представители Союза Навигаторов.
Этот список не открывает ничего нового, но вот о чем с удивительным упорством забывают упомянуть официальные летописцы: практически в полном составе в зале находится руководство СНОАМ. Именно к этим господам обращены, по сути дела, все реплики императора, все его красноречивые взгляды, от них он ждет решающей поддержки и на них обращен его высочайший гнев. Но финансовые воротилы как в рот воды набрали – их не видно и не слышно, и само их молчание есть окончательный и недвусмысленный приговор Шаддаму.
Император берет слово первым. Он с яростью обрушивается на Муад’Диба, обвиняет в нарушении Конвенции, неуважении к престолу, обзывает выскочкой и в довершение грозит флотом, выстроившимся на орбите Дюны.
Разумеется, все это полный блеф. Шаддаму прекрасно известно, что объединенные силы Сорока Домов вовсе не собираются его защищать, а напротив, стерегут, как бы он в суете не сбежал, воспользовавшись ура-патриотическим порывом какого-нибудь шального капитана. Но императору невдомек, что этой угрозой он невольно подыгрывает Муад’Дибу, избавляя того от необходимости искать повод для программного монолога.
У Пола все расписано как по нотам. На императорский блеф он отвечает блефом еще более великолепным. Атридес сдвигает брови и, обратившись к представителям Союза, властно требует убрать от Дюны эскадры объединенной группировки – в противном случае он уничтожит весь спайс на планете, затопив месторождения водой.
Подобное заявление не просто чепуха, а чепуха в кубе. И Пол, и Навигаторы превосходно знают, что нападать никто не собирается; обе стороны понимают, что военный флот нельзя одним махом, будто школьников по звонку, распустить по домам, и уж совершенно невозможно ликвидировать бесконечно мигрирующие спайсовые слои, не связанные ни с шахтами, ни со скважинами – для этого не хватит воды на всей Дюне, растопи хоть полярные шапки. Но у балагана свои законы, подчас далекие от реальности – будущий император и его сценические партнеры озабочены лишь тем, чтобы миллионы зрителей, мало смыслящих в технических тонкостях, по достоинству оценили грозную решимость и силу характера владыки. Посовещавшись, Навигаторы спешат к аппаратам связи. Пол – и это явная сценарная недоработка – о них тут же забывает, неприятельские крейсеры его больше не интересует, Муад’Диба охватывает припадок ораторского психоза, столь печально всем знакомого по последующим временам. Хозяин Дюны мечет громы и молнии, доказывая всей Вселенной свою правоту и власть над спайсом, он на ходу изобретает притчи, ядовитым сарказмом сметает с лица земли императора и диким криком насмерть пугает бедную старушку Хелен.
Разбушевавшегося Атридеса приводит в себя, как ни странно, Фейд Харконнен. Похоже, устав от затянувшейся перебранки, он неожиданно вызывает герцога на ритуальный поединок – канли. Слегка опомнившись, Пол берется за священный фрименский нож и переходит к следующему номеру программы.
Вряд ли найдется человек, который ни разу не видел записи схватки между Полом Атридесом и Фейдом Харконненом. Семь минут изумительных наскоков, подскоков, ударов, уверток, ухваток, и вот роковой выпад, лезвие ножа из зуба червя по рукоятку уходит под подбородок барона, достав, по-видимому, до самых мозгов. Кровь, общий вопль, труп уносят, Муад’Диб поднимает клинок жестом триумфатора, восторг и гром аплодисментов.
Отвлечемся. Можно долго ломать голову над тем, как это Атридес и агенты ландсраата буквально в полушаге от заветной цели могли пойти на такой безумный, неоправданный риск? Что за необходимость, что за безрассудство?
Разгадка, впрочем, давно известна, хотя ей и не суждено было попасть на страницы официальной версии. Первое свидетельство о посмертной судьбе Фейда Рауты оставил Уолтер Брэдли, он же Владимир Синельников, культурный атташе Крэймондской ассоциации; в истории Дюны ему суждено сыграть немаловажную роль – об этом речь впереди. Этот дипломат и разведчик, обладая прекрасной профессиональной наблюдательностью, кроме того, еще искусно владел пером, и его записным книжкам мы обязаны очень многим из того, что сегодня знаем об Арракисе. Зимой двести второго года, будучи по делам в Джайпуре, Синельников зашел в бар какого-то казино, и там нос к носу столкнулся с убитым Фейдом-Раутой. Покойник был изрядно навеселе и, кстати, оказался владельцем заведения. Обрадовавшись знакомому, Фейд приглашает гостя к себе в кабинет и дальше, во время зверской попойки, излагает свои взгляды на прошлое и будущее.
– Володя! – ревел новоявленный барон Харконнен, стуча кулаком по столу так, что огненный продукт братьев Чивас штормило в хрустальных восьмигранных берегах. – И ты, даже ты поверил, что этот говнюк, эта срань господня Атридес справился со мной? Да он дешевка, он пустое место… Володя, они мне дали денег, дали мне все, нам, говорят, нужен эффект, и Гьеди Прайм теперь моя, но я не уехал, нет, у меня там заводы, земли – плевать, я буду сидеть здесь, буду ждать, и я дождусь, мы выйдем один на один по-настоящему, и ты увидишь, и все увидят, кто из нас дерьмо, а кто нет.