Страница 33 из 34
Управляющий хозяйством, мистер Уолтерс, поджидал их, стоя на веранде, дабы принять гостей с почетом, которым Джордж Кроузер был обязан своему высокому положению в корпорации «Union Tobaco». Он представил им свою невестку, которая препроводила Дайдру по темному и прохладному внутреннему коридору в спальную комнату, где та могла наконец снять с себя вуаль, которой всегда предусмотрительно прикрывала лицо, когда ей случалось ездить в машине. Дайдра, с присущей ей ленивой грацией вынимая из волос заколки, окинула взглядом безобразно голые беленые стены комнаты. Здесь ни намека на роскошь, и Дайдра, неравнодушная к комфорту, как кошка к сливкам, слегка поежилась. Прямо перед ней на стене красовалась надпись. «Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?»[19] – вопрошала она, и Дайдра, насладившись сознанием того, что данный вопрос не имеет к ней никакого отношения, повернулась, готовая следовать за своей робкой и молчаливой провожатой. Она оглядела ее фигуру, отметив про себя, впрочем, без всякой тени злорадства, раздавшиеся бедра и дешевое хлопчатобумажное платье, которое было той совсем не к лицу. И с чувством спокойного удовлетворения перевела взгляд на собственное изысканное, дорогостоящее в своей простоте французское белое платье. Красивая одежда, в особенности если она была надета на ней самой, доставляла ей чисто эстетическое удовольствие.
Мужчины ожидали ее.
– Вам в самом деле не наскучит обходить с нами все это хозяйство, миссис Кроузер?
– Нисколько. Я никогда не бывала на табачной фабрике.
Они сошли с веранды в недвижный зной родезийского дня.
– Здесь у нас молодые сеянцы; мы их, как положено, высаживаем. Видите ли…
Голос управляющего монотонно гудел, перебиваемый резкими, отрывистыми вопросами ее мужа – объем выработки, маркировка, проблемы использования труда цветного населения. Она перестала слушать.
Это была Родезия, страна, которую любил Тим и в которую он вместе с ней должен был уехать по окончании войны. Если бы его не убили! Как и всегда, при этой мысли ее волной захлестнуло возмущение. Два кратких месяца – вот и все, что у них было. Два месяца счастья, если можно было назвать счастьем этот смешанный с болью восторг. Да и совместимы ли вообще любовь и счастье? Разве тысячи мук не терзают сердце любящего? Ее жизнь была такой насыщенной в тот краткий период, но ведомы ли ей были покой, свобода, мирное довольство – все то, что она имела теперь? И впервые она призналась самой себе с неохотой, что все, вероятно, сложилось к лучшему.
«Мне бы вряд ли понравилось жить здесь. Я не способна была бы сделать Тима счастливым. Быть может, даже разочаровала бы его. Джордж меня любит, я тоже к нему привязана, и он очень, очень нежно ко мне относится. Стоит только вспомнить тот бриллиант, который он на днях для меня купил». При этой мысли Дайдра даже прикрыла веки от наслаждения.
– Вот здесь мы нанизываем листья для просушки. – Уолтерс подвел их к невысокому длинному навесу.
На полу под ним были сложены огромные охапки зеленых листьев, и черные «ребята», одетые в белые рубашки, сидели вокруг них на корточках, выбирая и отбрасывая их ловкими пальцами, сортируя по размеру и с помощью грубых игл нанизывая вереницей на длинную бечеву. Они работали с веселой ленцой, обмениваясь между собою жестами и сверкая белыми зубами в улыбке.
– А вот тут…
Они прошли под навесом и вновь вынырнули на свет там, где были развешаны длинные гирлянды листьев, сушившихся на солнце. Тонкого обоняния Дайдры коснулся слабый, почти неуловимый, витавший в воздухе аромат.
Уолтерс повел их к другим навесам, под которыми табак, иссушенный поцелуями солнца до бледно-желтого цвета, подвергался дальнейшей обработке. Здесь казалось темней из-за висевших над головою коричневых кип, готовых рассыпаться в пыль при всяком неловком прикосновении. Запах был сильнее, он почти подавлял все иные ощущения, как почудилось Дайдре, и внезапно ею овладел неведомый страх, безотчетный ужас, заставивший ее вырваться из этого пугающего, напитанного запахом мрака на солнечный свет. Кроузер заметил ее бледность.
– Что случилось, дорогая, тебе нехорошо? Вероятно, это солнце. Может, тебе не стоит ходить с нами по плантациям, а?
Уолтерс засуетился. Лучше бы миссис Кроузер вернуться в дом и отдохнуть. Он окликнул стоявшего неподалеку человека.
– Мистер Арден – миссис Кроузер. Миссис Кроузер немного утомилась от зноя, Арден. Вы не проводите ее в дом?
Ее минутное головокружение уже проходило. Дайдра шла рядом с Арденом. Она едва ли даже успела взглянуть на него.
– Дайдра!
Ее сердце глухо стукнуло и словно остановилось. Только один человек умел так произносить ее имя, с чуть заметным ударением на первом слоге, отчего оно звучало как ласка.
Она повернулась и впилась взглядом в стоявшего рядом мужчину. Его лицо было почти черно от загара, он ходил прихрамывая, и на щеке, обращенной к ней, виднелся длинный, уродующий его лицо шрам. Но она узнала его.
– Тим!
Они, как ей показалось, целую вечность молча, с дрожью смотрели друг на друга, потом, невесть как и почему, очутились друг у друга в объятиях. Время для них обратилось вспять. Наконец они оторвались друг от друга, и Дайдра, сама сознавая, как глупо звучит ее вопрос, произнесла:
– Значит, ты не умер?
– Нет, должно быть, со мною спутали какого-то другого беднягу. Я был сильно контужен, но очнулся, и мне удалось заползти в кусты. После того в течение нескольких месяцев я не соображал, что происходит, но меня выходило одно дружественное племя, и в конце концов я вновь обрел разум, и мне удалось вернуться в цивилизованный мир. – Он чуть помедлил. – Я узнал, что ты уже полгода как вышла замуж.
– О, Тим, пойми, пожалуйста, пойми меня! – воскликнула Дайдра. – Это было так ужасно, мое одиночество – и бедность. Рядом с тобой бедность не страшила меня, но, оказавшись одна, я была не в силах вынести этого убожества.
– Все правильно, Дайдра, я понял. Я помню, как тебя всегда тянуло к денежным мешкам. Однажды я отвоевал тебя у них, но во второй раз у меня уже не хватило на это мужества. Ты же видишь, я стал совершенной развалиной и едва могу ходить без костыля, к тому же этот шрам…
Она пылко перебила его:
– Ты думаешь, для меня это имело бы значение?
– Нет, знаю, что не имело бы. Я был глупцом. Но, видишь ли, некоторым женщинам трудно бывает с этим мириться. Я решил, что мне надо взглянуть на тебя. Если я увижу, что ты счастлива, если пойму, что тебе хорошо с Кроузером, что ж, тогда я останусь умершим. Мне удалось тебя увидеть. Ты садилась в большой автомобиль. На тебе были какие-то чудесные темные меха – я никогда бы не смог подарить тебе такие, даже если бы стер себе работой руки до костей, – и ты выглядела вполне счастливой. Во мне уже не осталось тех сил и мужества, той веры в себя, какие были у меня до войны. Я видел себя, искалеченного и бесполезного, едва способного заработать на хлеб для нас обоих, а ты казалась такой красивой, Дайдра, королевой среди всех женщин, достойной купаться в мехах и драгоценностях, в прелестных нарядах, – во всей той роскоши, которую мог дать тебе Кроузер. Это и… Да, та боль, которую я испытал, увидев вас вместе, заставила меня принять решение. Все считали меня погибшим. Таковым я и должен был оставаться.
– Боль! – тихо повторила Дайдра.
– Да, будь оно все проклято, Дайдра, это причиняет боль! Я вовсе не виню тебя. Нисколько. Но это больно.
Они оба умолкли. Потом Тим повернул к себе ее лицо и поцеловал с какой-то новой нежностью.
– Но теперь все уже позади, родная. Осталось решить, как нам сказать обо всем Кроузеру.
– О! – Она неожиданно отпрянула. – Я не думала… – Она осеклась, заметив, что Кроузер вместе с управляющим появились из-за поворота дорожки. Поспешно отвернувшись, она шепнула: – Ничего не делай пока. Предоставь это мне. Я должна его подготовить. Где мы сможем встретиться завтра?
19
Мф.,16.26. (Примеч. перев.).