Страница 3 из 3
– Джордж, мне надо сказать тебе кое-что, нечто ужасное…
Он резко перебил ее:
– Значит, ты уже слышала. Я опасался, что это может тебя расстроить.
– Расстроить меня?
– Ну да. Ты ведь вчера разговаривала с этим беднягой.
Он заметил, как медленно прижалась к сердцу ее рука, как затрепетали ее веки. Затем она тихо и торопливо произнесла каким-то пугающим голосом:
– Я ни о чем не слышала. Скажи мне скорее.
– Я подумал…
– Говори же!
– Там, на табачной плантации. Тот парень застрелился. Похоже, его сильно покалечила война, с нервами было неладно. Никакой другой причины не видно.
– Он убил себя – под тем темным навесом, где висел табак. – В ее голосе звучала убежденность, взгляд стал тусклым, как у лунатика: перед ее глазами встало видение – в пахучей душной темноте распростертое тело с револьвером в руке.
– И ведь надо же! Именно там тебе вчера стало дурно. Странное дело!
Дайдра не отвечала. Ей привиделась другая картина – столик с чайным прибором и женщина, склонившая голову перед ложью.
– Да, война за многое в ответе, – проговорил Кроузер, потянувшись за спичками, и, старательно попыхивая, принялся раскуривать трубку.
Крик жены застал его врасплох:
– Ах! Не надо, не надо! Я не могу переносить этого запаха!
Он с мягким изумлением уставился на нее.
– Дорогая моя девочка, нельзя так нервничать. В конце концов, тебе никуда не деться от запаха табака. Он будет с тобой везде.
– Да, везде! – Ее губы медленно скривились в улыбке, и с них тихо сорвались слова, которых ему не удалось разобрать, – слова, которым суждено было стать первой эпитафией на смерть Тима Ньюджента: «Я буду помнить, доколе длится свет, и не забуду, когда сойду во тьму».
Ее глаза расширились, следя за восходящей спиралью дыма, и тихим, лишенным выражения голосом она повторила:
– Везде, везде.