Страница 4 из 8
Он повесил трубку и повернулся ко мне:
– Вы слышали, Гастингс? У них никто не убегал!
– Но тот человек, который приходил… санитар? – сказал я.
– Сомневаюсь… очень в этом сомневаюсь.
– Вы имеете в виду…
– Это был Номер Четвертый – Истребитель.
Я недоверчиво и ошеломленно уставился на Пуаро. Через минуту-другую, когда ко мне вернулся голос, я сказал:
– Ну, во-первых, теперь вы узнаете его, где бы ни встретили. Это человек с запоминающейся внешностью.
– Так ли это, mon ami? Думаю, нет. Мы видели человека неуклюжего, неотесанного, с красным лицом, густыми усами и грубым голосом. К этому моменту у него может не остаться ни одного из этих признаков… а что касается остального – глаза у него неуловимые, уши рассмотреть было невозможно, и к тому же у него фальшивые зубы. Опознание – совсем не такое легкое дело, как может показаться. В следующий раз…
– Вы думаете, будет и следующий раз? – перебил я его.
Лицо Пуаро помрачнело.
– Это смертельная схватка, друг мой. Вы и я – с одной стороны, Большая Четверка – с другой. Они выиграли первый раунд; но их план – отправить меня подальше, чтобы убрать с дороги, – потерпел крах, и в будущем им придется считаться с Эркюлем Пуаро!
Глава 3
Мы узнаем кое-что о Ли Чанг Йене
Еще день или два после появления у нас фальшивого служителя психиатрической больницы я надеялся, что он может вернуться, и отказывался хотя бы на минуту выйти из квартиры. Насколько я понимал, у него не было причин заподозрить, что мы раскрыли его маскировку. Он мог, думал я, вернуться, чтобы попытаться похитить тело, но Пуаро лишь смеялся над моими доводами.
– Друг мой, – говорил он, – если вам хочется, вы можете ожидать – в надежде насыпать соли на хвост нашей маленькой птичке, но что до меня, я не стал бы тратить на это время.
– Но почему же, Пуаро, – возражал я, – почему бы ему не рискнуть и не вернуться? Если он вернулся один раз – то, в общем, понятно зачем. Он намеревался уничтожить какие-то улики против себя – но ему не удалось ничего сделать, мы уже вернулись!
Пуаро чисто по-галльски пожал плечами.
– Вы не хотите взглянуть на дело глазами Номера Четвертого, Гастингс, – сказал он. – Вы говорите об уликах, но разве у нас есть какие-то свидетельства против него? Да, конечно, у нас есть труп, но мы не имеем даже доказательств того, что этот человек убит… Синильная кислота, попавшая в дыхательные пути, не оставляет следов. Далее, мы не найдем никого, кто видел бы человека, входившего в квартиру во время нашего отсутствия, и мы ничего не узнаем о том, где бывал наш покойный друг Майерлинг… Нет, Гастингс, Номер Четвертый не оставил следов, и он это знает. Его визит мы можем назвать разведывательной вылазкой. Возможно, он хотел сам убедиться в том, что Майерлинг мертв, но я думаю, куда более вероятно то, что он пришел взглянуть на Эркюля Пуаро и перекинуться словечком с тем единственным из своих врагов, кого он действительно должен бояться.
Рассуждения Пуаро звучали, по обыкновению, самодовольно, однако я воздержался от возражений.
– А что насчет дознания? – спросил я. – Полагаю, вы там объясните все и дадите полиции полное описание Номера Четвертого?
– И к чему это приведет? Можем ли мы представить дознанию что-то такое, что произвело бы впечатление на коронера и жюри, состоящего из этих ваших твердолобых британцев? Разве есть хоть что-то стоящее в нашем описании Номера Четвертого? Нет, пусть сочтут, что данный случай – «случайная смерть», и, может быть, хотя и не слишком надеюсь на это, наш умный убийца похвалит себя за то, что выиграл у Эркюля Пуаро первый раунд.
Пуаро был прав, как всегда. Мы больше не видели служителя сумасшедшего дома, а дознание, где показания давал я и куда Пуаро даже не явился, не вызвало интереса у публики.
Поскольку Пуаро, предполагая отправиться в Южную Америку, завершил все дела до моего приезда, сейчас он ничего не расследовал; но, хотя он и проводил большую часть времени дома, я мало чего мог от него добиться. Он сидел, погрузившись в кресло, и весьма холодно встречал все мои попытки завести беседу.
Но однажды утром, примерно через неделю после убийства, он спросил меня, не сочту ли я за труд сопровождать его во время одного необходимого для него визита. Я был только рад, потому что чувствовал: Пуаро совершает ошибку, пытаясь размышлять над происшедшим в одиночку, – и надеялся кое-что обсудить с ним. Но обнаружил, что он не склонен к разговору. Даже когда я спросил, куда мы отправляемся, он не ответил.
Эркюлю Пуаро очень нравилось выглядеть загадочным. Он никогда не делился ни каплей сведений до самого последнего из возможных моментов. В данном случае, лишь когда мы благополучно проехали на автобусе и на двух поездах поочередно и прибыли в один из самых унылых южных лондонских пригородов, он снизошел наконец до объяснений.
– Мы, Гастингс, намерены повидать того единственного в Англии человека, который действительно много знает о тайной жизни Китая.
– В самом деле? И кто же это?
– Человек, о котором вы никогда не слышали, – некий мистер Джон Инглз. Фактически он отставной государственный чиновник с весьма заурядным интеллектом, и его дом битком набит китайскими диковинами, которыми он утомляет своих друзей и родственников. Тем не менее меня заверили знающие люди, что предоставить те сведения, которые мне необходимы, способен лишь этот самый Джон Инглз.
Несколько минут спустя мы уже поднимались по ступеням «Лавров», как назвал свою резиденцию мистер Инглз. Лично я не заметил ни одного лаврового куста поблизости и потому решил, что название виллы было придумано в соответствии с обычаем пригородов – называть дома как можно бессмысленнее.
Нас встретил слуга-китаец с неподвижным лицом; он проводил нас к своему хозяину. Мистер Инглз оказался человеком плотного сложения, с желтоватой кожей и глубоко сидящими глазами, странно выглядевшими на его лице. Он встал поприветствовать нас, отложив при этом в сторону только что вскрытое письмо, которое держал в руке. На письмо он указал чуть позже, когда мы уже поздоровались.
– Садитесь, прошу вас. Хэлси сообщает мне, что вам нужны кое-какие сведения и что я могу оказаться полезным в этом деле.
– Это именно так, мсье. Я хочу спросить, знаете ли вы что-нибудь о человеке по имени Ли Чанг Йен?
– Это странно… в самом деле, очень странно. Как вы умудрились услыхать о нем?
– Так вы его знаете?
– Я с ним встречался однажды. И я кое-что о нем знаю – хотя не так много, как хотелось бы. Но меня удивляет, что вообще хоть кто-то в Англии мог слышать о нем. Это в своем роде великий человек – крупный чиновник вроде мандарина, знаете ли, – но дело-то совсем не в этом. Есть серьезные основания предполагать, что именно он тот человек, кто стоит за всем этим.
– За чем – «всем»?
– Да за всем. Беспорядки по всему миру, волнения рабочих, которые не дают покоя государствам, революции. Нормальные люди, совсем не паникеры, отвечающие за свои слова, говорят, что за всеми этими случаями стоит некая сила и что цель ее – ни больше ни меньше, как разрушение мировой цивилизации. В России, как вы знаете, многие видят явные признаки того, что Ленин и Троцкий – всего лишь марионетки и их поступки (все до единого) диктуются чьим-то мозгом. У меня нет надежных доказательств, которые могли бы вас удовлетворить, но я совершенно уверен в том, что этот мозг принадлежит Ли Чанг Йену.
– Ох, оставьте, – возмутился я. – Не слишком ли далеко вы заходите? Как может китаец дотянуться до России?
Пуаро раздраженно глянул на меня и нахмурился.
– Для вас, Гастингс, – сказал он, – все кажется избыточным, если превышает возможности вашего собственного воображения; что касается меня, я согласен с этим джентльменом. Но прошу вас, мсье, продолжайте!
– Чего именно он надеется достичь посредством всех этих событий, я не могу сказать с уверенностью, – снова заговорил мистер Инглз. – Но я предполагаю, что его одолела та же болезнь, которой страдали величайшие умы от Акбара и Александра до Наполеона, – жажда власти и личного верховенства. Вплоть до недавних времен для завоевания были необходимы армии, однако в этом веке беспокойные люди вроде Ли Чанг Йена могут использовать другие средства. У меня есть доказательства, что в его распоряжении имеются неограниченные суммы для подкупа и пропаганды, и есть признаки того, что он завладел некоей научной силой, куда более мощной, чем мог бы вообразить мир.