Страница 28 из 79
— Господин Дютуа?
Он с нескрываемым изумлением — не спутали ли его с кем-нибудь другим — оглядел ее.
— Да.
— Я Мелани Брувер.
Он остановился и стоял выжидательно, настороженно.
— Я так понимаю, вы были знакомы?
— С кем?
— С Гордоном Нгубене.
— Вы из газеты? — спросил он.
— Да. Я из «Мейл». Но это мой личный вопрос.
— Я предпочел бы не говорить на эту тему. — Бен сказал это тоном, не допускающим возражений, как если б разговаривал с Линдой или Сюзетт.
Но что его удивило, так это ее ответ.
— Понимаю, — сказала она. — А жаль. Мне хотелось бы узнать о нем побольше. Это, должно быть, был какой-то особенный человек.
— С чего вы взяли?
— Ну, хотя бы эта его решимость, с какой он пытался докопаться до причин смерти своего сына.
— Любой поступил бы точно так же, коснись это его ребенка.
— Чего же вы ощетинились?
— Я? Нет. Просто это был самый обычный человек. Как я, как все другие. В этом все дело. Неужели не понимаете?
Она вдруг улыбнулась всем своим полным и щедрым ртом.
— Это-то и заинтриговало меня. В наше время обычный человек — большая редкость.
— То есть как вас прикажете понимать? — Он смотрел на нее с подозрением, хотя уже обезоруженный ее улыбкой.
— А так, что очень редко встречаются люди, готовые быть просто человеком — и со всей мерой ответственности за это, знаете ли. Не согласны? Ну, за свою человечность.
— Я действительно здесь не судья. — Она удивительным образом заставила его почувствовать себя виновным. Что в конечном счете он сделал, чего добился? Выжидал, медлил, ну каких-то мелочей добился, и только-то. А может, она дурачит его?
— А как вы узнали об этом? — поинтересовался он, как бы прощупывая почву. — Ну, что я знал Гордона?
— Мне Стенли рассказал.
— Так вы и Стенли знаете?
— Кто ж его не знает.
— Ну так вряд ли он дал мне лестную характеристику, — ляпнул он и сам понял, что получилось неловко.
— О, Стенли на ваш счет удивительно деликатен, господин Дютуа. — Она посмотрела ему прямо в глаза. — Но вы сказали, что предпочли бы не обсуждать эту тему, так что прошу прощения. До свидания.
Он смотрел ей вслед, пока она спускалась по широкой лестнице. Там она махнула ему рукой на прощание, маленькая невзрачная фигурка. Он тоже вздернул руку, скорее в надежде вернуть ее, чем попрощаться. Но ее уже след простыл. И когда он спускался по лестнице, чтобы влиться в запруженную толпой и залитую солнцем улицу, перед глазами у него светились ее большие искренние глаза, а в душе саднило чувство утраты, словно он потерял нечто прекрасное и непостижимое, и, только протяни руку, возможное, хотя он и сам не мог себе объяснить, что именно.
Она лишила его покоя на весь остаток дня, и уснул он, размышляя о ней: что она сказала о Стенли, о Гордоне, о нем самом. Темные глаза и такая ранимость в линии губ.
Двумя днями позже в перерыве на второй завтрак он сидел в маленьком греческом кафе поблизости от здания суда. Почти все места были заняты. Он как раз принялся за свой чай с ломтиком хлеба, подрумяненным на огне, когда у его столика, накрытого несвежей, в пятнах, полиэтиленовой скатертью, вдруг возникла невесть откуда она.
— Не возражаете, я к вам присяду? Ни одного свободного места.
Бен вскочил, неловко двинув столик, чай расплескался на блюдце.
— Конечно. — Он потянул за спинку стул напротив, предлагая ей сесть.
— Не стану вам докучать разговорами, если вы не в настроении, — сказала она, а глаза ее смеялись. — Не обращайте на меня внимания.
— Нет-нет, почему же, — поспешил он. — В суде сегодня все шло отлично.
— Вы находите?
— А вы? — Он не мог скрыть возбуждения. — Как этот Тсабалала выступил против них, да и вообще. Все их дело на ладан дышит. Де Виллирс мокрого места от них не оставит.
Она усмехнулась:
— Вы действительно полагаете, что это изменит исход дела?
— А как же. Ясней ясного. Де Виллирс на их собственной лжи их и посадит в лужу.
— Хотелось бы верить.
Официант подал ей замусоленное меню и принял заказ.
— А почему вы так скептически настроены? — спросил Бен, когда тот ушел.
Она оперлась подбородком на согнутые в локтях руки и посмотрела на него.
— Что вы намереваетесь делать, если из этого ничего не выйдет?
— Мысли такой не допускаю.
— Боитесь?
— Чего?
— Я не имею в виду ничего конкретного. Просто так, не страшно?
— Боюсь одного — я вас не понимаю.
Он вынужден был смотреть ей в глаза.
— Распрекрасно вы все понимаете, господин Дютуа. И отчаянно хотите, чтобы это удачно обернулось.
— Один я? А другие?
— Да, мы тоже. Причины только разные. Вы ведь не просто зритель.
— Так, значит, вы все-таки за материалом для газеты, — задумчиво протянул он, не скрывая горького разочарования.
— Нет. — Она смотрела на него неподвижным взглядом, не шелохнувшись. — Я же сказала. Еще в прошлый раз. Просто мне самой хочется знать. Должна знать.
— Должны?
— Да. Хотя бы потому, что я и сама не умею оставаться зрителем. Я понимаю, я журналистка, и предполагается, что должна быть объективной и не причастной ничему на свете. А только я бы сама с собой не ужилась, если б на этом и поставила точку. Это, ну… понимаете, рано или поздно каждый ведь начинает доискиваться смысла собственного существования. Вот я и подумала, может, вы мне поможете.
— Мы с вами даже не знакомы.
— Да. И все-таки я готова рискнуть.
— Такой уж большой риск?
— А вы как думаете? — Было нечто обезоруживающе щутливое в том, как важно она это произнесла, — Может, вы знаете что-нибудь более опасное для человека, чем неожиданно оказаться над пропастью?
— Ну, как сказать, — тихо промолвил он.
— Уходите от ответа? Что бы я ни спросила, только и слышу: «как сказать», «возможно» или «что я имею в виду». А я хочу знать почему? А то, что вы не такой, как все, без вас знаю.
— Откуда это?
— От Стенли, от него.
— А если он ошибается?
— Он слишком много в жизни насмотрелся, чтобы ошибаться на этот счет.
— Расскажите мне о нем, — попросил Бен, ухватившись за спасительную мысль перевести разговор на другую тему.
Мелани поняла, расхохоталась.
— Вот уж кто мне ни разу в помощи не отказал. Обращаюсь не только по газетным делам, хотя и это тоже. Я в том смысле, что на ноги мне помог стать, особенно вначале, когда я только пришла работать. Вы этот его бесшабашный вид всерьез не принимайте. Это у него напускное.
— И такси просто камуфляж?
— Конечно. Ну и потом, так свободней, всегда сам себе хозяин. Похоже, пасется на контрабанде. Может, алмазы, — Она улыбнулась. — Он и сам чем-то алмаз напоминает, правда? Большой черный необработанный алмаз. Одно я только давно установила: если уж действительно понадобится человек, на которого можно положиться, так это Стенли.
Официант принес ей чай и бутерброды.
Она подождала, пока он уйдет, и тогда сказала, возвращаясь к началу разговора:
— Вот почему я и решила: воспользуюсь-ка случаем поговорить с вами.
Он налил себе еще чаю и, забыв положить сахар, пристально смотрел на нее.
— Знаете, — признался он, — я так и не могу понять, кто вы. Верить вам, или вы просто самая коварная журналистка, какую только можно себе представить.
— Испытайте, — сказала она спокойно.
— На что бы вы там ни рассчитывали, — выпалил он, — а я действительно мало что могу рассказать о Гордоне.
Она чуть заметно повела плечом и молча жевала бутерброд, крохотные крошки прилипли к губам. Она облизала губы, и его тронуло, как это у нее по-детски получилось.
— Ну не за этим же я пришла сюда.
— Понимаю. — Он улыбнулся, почувствовал себя вдруг по-мальчишески свободно.
— Меня потрясло, когда я увидела сегодня этого Арчибальда Тсабалалу, — сказала она. — Стоять и говорить им прямо в лицо, что они с ним сделали. Зная, что через несколько минут он снова окажется в руках своих палачей. — Ее темные глаза были доверчиво устремлены на него. — Не укладывается в голове. Да и весь их народ… они единственные, кто может позволить себе такое. Им нечего терять, только жизнь. Да и можно ли это прозябание назвать жизнью? Хуже некуда. Остается надеяться только на чудо, а вдруг?.. При условии, что их не перебьют всех до единого. А что, правительство может выиграть войну против целой армии трупов?