Страница 37 из 181
— Почему? Как? Когда?
— Ничего не известно. Я решил немедленно сообщить вам.
Голова постепенно прояснялась.
— Откуда вы узнали об этом?
Запнулся ли он тогда хоть на мгновение? Нет.
— Мне сказал репортер «Стар».
— Этого не может быть!
— Я вас уверяю. Я пытался дозвониться к нему на квартиру в Кейптаун, но безрезультатно.
— Может, он спит?
— Господи, милейший! Чего ради я стал бы вам звонить? Вы должны что-нибудь предпринять.
— Что я могу предпринять?
— Вы ведь знакомы со всеми министрами и знаете, как это делается.
— Но я не могу звонить им в три ночи. Кроме того, это, возможно, просто нелепый слух. Насколько мне известно…
— О господи, — крикнул он, — кончайте тянуть резину.
— Ну подумайте, Чарли. Слухи такого рода распространяются с невероятной быстротой. Утром все выяснится.
Я не спал всю ночь. Я не мог поверить в это. С восьми утра я начал регулярно набирать номер Бернарда в Кейптауне. Никто не отвечал. Секретарь Бернарда тоже ничего не знал. Но это было накануне рождества. Верховный суд распустили на рождественские каникулы, и Бернард мог быть где угодно. Я не хотел выставлять себя на посмешище, запрашивая на самом высоком уровне о том, что вполне могло быть просто слухом.
Однако вскоре начались угрызения совести. Я был раздражен. В конторе я сорвался, когда Чарли снова потребовал, чтобы я что-нибудь предпринял. Дома поссорился с Элизой. Ей я решил ничего не говорить, пока не выясню что-либо определенное.
Только через три дня министр сделал официальное заявление: несколько человек задержаны в Кейптаунском округе по обвинению в нарушении Закона о борьбе с терроризмом, в их числе видный адвокат Бернард Франкен.
И вновь я узнал это от Чарли, поджидавшего меня в конторе, когда я вернулся после обеда. Мне не сразу Удалось взять себя в руки.
Чарли молчал. Я ждал, что он скажет: я же говорил вам. Клянусь, я бы ударил его. Но он молчал. Когда я взглянул на него — о господи, разве можно быть таким невыдержанным! — он уже стоял в дверях, и слезы текли У него из-под очков по ставшему пепельным лицу.
Я отвел глаза и поднял телефонную трубку.
— Сейчас позвоню министру.
— Стоит ли беспокоиться, — буркнул он, повернулся и выбежал из конторы. Я был слишком потрясен, чтобы рассердиться.
До министра я дозвонился только во второй половине дня. Мы несколько раз встречались с ним во время официальных мероприятий, и он казался мне человеком чрезвычайно любезным, но на этот раз отвечал сухо и скупо:
— Я понимаю вашу тревогу, господин Мейнхардт, но, к несчастью, в настоящее время мы ничего не можем сделать. Я не вправе вмешиваться в дела юстиции. Но смею вас заверить, что мои парни ни за что не решились бы на это, не имея серьезнейших причин. Дело будет предано гласности при первой же возможности.
Все это прозвучало как заранее подготовленное заявление.
У меня заскребло в животе. Конечно, следовало бы знать, что они не схватят столь известную фигуру без серьезных причин. Но как раз в существование таких причин я и не верил. Он мой друг. Я готов был ручаться за него. Это чудовищная ошибка, и не более.
Я еще должен сообщить Элизе об этом. И Луи тоже. («Вот что я скажу тебе, отец: они просто не понимают, что, если люди вроде Бернарда восстают против них, значит, их дни сочтены».) Наступившие праздники превратились в сплошной кошмар. В сочельник, уже лежа в постели, я услышал в темноте голос Элизы:
— Мартин, я просто не могу поверить. Бернард не мог.
— Я думал, ты спишь.
— Как я могу спокойно спать, зная, что он там, может быть… что они там делают с ним?
— Мы должны верить в него. Мы достаточно хорошо его знаем, правда? Мы не имеем права менять к нему нашего отношения.
Забавно, что утешая друг друга, мы решили предаться любви. Пока он…
— Просто нужно подождать, — убеждал я ее. — В ближайшие дни его выпустят. Да еще попросят прощения! Идиоты несчастные!
Но несчастным идиотом оказался в итоге я, веривший в невиновность Бернарда. Не легко мне было с этим примириться.
Люди тоже имеют рыночную стоимость. Когда я встречаю человека, желающего продать себя, я решаю, покупать его или нет, в зависимости от его пригодности. Что касается Бернарда, в нем у меня не было ни малейших сомнений до той поры, пока уже не стало слишком поздно. Однако у меня никогда не было такой уверенности в отношении Чарли. Если я и купил его в конце концов, то не слишком ли высокой была цена?
Задним числом наша первая встреча выглядит довольно забавно. Тем утром Бернард позвонил мне и сказал:
— Ты будешь сегодня вечером дома? Я хочу зайти к тебе с одним давним другом. С другом детства.
— Буду очень рад, — ответил я. — Если хочешь, можно пригласить еще кого-нибудь.
— Нет, давай обойдемся без посторонних. Никаких вечеринок а-ля Пинар, ладно?
— Я сам сыт ими по горло. Он не меняется.
— Договоримся на восемь?
Как всегда, когда Элиза знала, что будет Бернард, она приготовила изысканный ужин (артишоки, утка с апельсинами) и надела вечернее платье, высоко зачесав волосы. И вдруг — угадайте, кто пришел?
Лично для меня лед был сломан много лет назад; в Лондоне, да и после возвращения оттуда мне постоянно приходилось иметь дело с чернокожими, в том числе с бизнесменами из-за границы. Но это был первый раз, когда чернокожий пришел ко мне в гости. На мгновение я оцепенел.
Бернард не заметил моего смущения или же сделал вид, что не заметил.
— Чарли Мофокенг, Мартин Мейнхардт, — представил он нас друг другу и обнял Чарли за плечи. — Мой старый друг. Вместе росли на ферме.
— Ты говорил мне об этом по телефону. — Я подал руку. — Рад познакомиться.
— Ха! — Чарли улыбнулся, обнажив десны. — Так вы Мартин, о котором Бернард столько рассказывал.
— Посмотри на него хорошенько и скажи, не безнадежен ли он. Надо решить, стоит ли иметь с ним дело.
— Не знаю, — с серьезным видом ответил Чарли. — Он нам даже выпить не предложил.
Я рассмеялся чуть громче, чем следовало.
— Ладно, что вам налить?
И тут вошла Элиза.
Бернард поцеловал ее, чуть отошел, чтобы оценить, как она выглядит, затем снова привлек и еще раз поцеловал и наконец подтолкнул к Чарли. Я заметил на ее искусно подкрашенном лице выражение ужаса, но Элиза была слишком хорошо воспитана, чтобы оно могло длиться больше одного мгновения. Она пожала Чарли руку. И тут же вышла на кухню.
Когда мы сели за стол, она сама принесла ужин.
— А что с Эвелин? — спросил я.
— Помолчи, — оборвала она.
Чарли захотел пойти в ванную, и Бернард предложил показать ему дорогу. В те несколько минут, пока мы оставались одни, она сердито сказала:
— Ради бога не задавай больше дурацких вопросов.
— Но что с Эвелин?
— Я, разумеется, отпустила ее. Нельзя же, чтобы она прислуживала, пока этот здесь.
— А чтобы ты прислуживала этому?
— Не я его приглашала.
— И не я. Это была затея Бернарда.
— За что тут меня распекают? — воскликнул Бернард, появляясь в дверях.
— Тебе следовало предупредить нас, — сказал я.
— О чем?
— А куда он запропастился? — спросила Элиза.
— Чарли? Я зашел поздороваться с детьми, а Ильза захотела сказку, и она не отпускает его. Про Луну и жука-богомола. Знаете такую? Его мать часто рассказывала нам ее в детстве.
— Но как ты допустил его… гм… я хочу сказать, как ты допустил, чтобы Чарли остался там, когда мы уже садимся за стол?
— Ничего, он не задержится. Он умеет обращаться с детьми.
Бернард невозмутимо развернул салфетку.
Спустя пять минут, после неоднократных толчков Элизы, я извинился и пошел взглянуть, как дела. Чарли сидел на постели Ильзы, девочка заходилась от хохота.
— Ужин стынет, — сказал я, боюсь, чуть резче, чем следовало.
Он сразу вскочил: