Страница 49 из 52
Где сходятся концы.
Есть прелесть в маленькой стране,
Где варят лучший сыр
И видит мельницу в окне
Недолгий пассажир.
За ней - кусты на полчаса
И город как бы вскользь,
Толпу и сразу - паруса,
И всю страну - насквозь.
Как будто смотришь диафильм,
Включив большой фонарь,
А новость - дождик, и бутыль,
И лодка, и почтарь.
Но нам среди больших пространств,
Где рядом день и мрак,
Волшебных этих постоянств
Не вынести б никак.
Когда по рельсам и полям
Несется снежный вихрь,
Под стать он нашим новостям.
И дышит вроде них.
1966
Александр Кушнер. Канва.
Ленинградское Отделение,
"Советский Писатель", 1981.
ГОФМАН
Одну минуточку, я что хотел спросить:
Легко ли Гофману три имени носить?
О, горевать и уставать за трех людей
Тому, кто Эрнст, и Теодор, и Амадей.
Эрнст — только винтик, канцелярии юрист,
Он за листом в суде марает новый лист,
Не рисовать, не сочинять ему, не петь —
В бюрократической машине той скрипеть.
Скрипеть, потеть, смягчать кому-то приговор.
Куда удачливее Эрнста Теодор.
Придя домой, превозмогая боль в плече,
Он пишет повести ночами при свече.
Он пишет повести, а сердцу все грустней.
Тогда приходит к Теодору Амадей,
Гость удивительный и самый дорогой.
Он, словно Моцарт, машет в воздухе рукой...
На Фридрихштрассе Гофман кофе пьет и ест.
«На Фридрихштрассе»,— говорит тихонько Эрнст.
«Ах нет, направо!» — умоляет Теодор.
«Идем налево,— оба слышат,— и во двор».
Играет флейта еле-еле во дворе,
Как будто школьник водит пальцем в букваре.
«Но все равно она,— вздыхает Амадей,—
Судебных записей милей и повестей».
Александр Кушнер. Канва.
Ленинградское Отделение,
"Советский Писатель", 1981.
* * *
Уехав, ты выбрал пространство,
Но время не хуже его.
Действительны оба лекарства:
Не вспомнить теперь ничего.
Наверное, мог бы остаться —
И был бы один результат.
Какие-то степи дымятся,
Какие-то тени летят.
Потом ты опомнишься: где ты?
Неважно. Допустим, Джанкой.
Вот видишь: две разные Леты,
А пить все равно из какой.
Александр Кушнер. Канва.
Ленинградское Отделение,
"Советский Писатель", 1981.
НОЧНОЙ ДОЗОР
На рассвете тих и странен
Городской ночной дозор.
Хорошо! Никто не ранен.
И служебный близок двор.
Голубые тени башен.
Тяжесть ружей на плече.
Город виден и нестрашен.
Не такой, как при свече.
Мимо вывески сапожной,
Мимо старой каланчи,
Мимо шторки ненадежной,
Пропускающей лучи.
«Кто он, знахарь иль картежник,
Что не гасит ночью свет?» —
«Капитан мой! То художник.
И, клянусь, чуднее нет.
Никогда не знаешь сразу,
Что он выберет сейчас:
То ли окорок и вазу,
То ли дерево и нас.
Не поймешь, по правде, даже,
Рассмотрев со всех сторон,
То ли мы — ночная стража
В этих стенах, то ли он».
Александр Кушнер. Канва.
Ленинградское Отделение,
"Советский Писатель", 1981.
* * *
Л. Я. Гинзбург
Эти бешеные страсти
И взволнованные жесты —
Что-то вроде белой пасты,
Выжимаемой из жести.
Эта видимость замашек
И отсутствие расчета —
Что-то, в общем, вроде шашек
Дымовых у самолета.
И за словом, на два тона
Взятом выше,— смрад обмана,
Как за поступью дракона,
Напустившего тумана.
То есть нет того, чтоб руки
Опустить легко вдоль тела,
Нет, заламывают в муке,
Поднимают то и дело.
То есть так, удобства ради,
Прибегая к сильной страсти,
В этом дыме, в этом смраде
Ловят нас и рвут на части.
Александр Кушнер. Канва.
Ленинградское Отделение,
"Советский Писатель", 1981.
ДВА НАВОДНЕНИЯ
Два наводненья, с разницей в сто лет,
Не проливают ли какой-то свет
На смысл всего?
Не так ли ночью темной
Стук в дверь не то, что стук двойной, условный.
Вставали волны так же до небес,
И ветер выл, и пена клокотала,
С героя шляпа легкая слетала,
И он бежал волне наперерез.
Но в этот раз к безумью был готов,
Не проклинал, не плакал. Повторений
Боялись все. Как некий скорбный гений,
Уже носился в небе граф Хвостов.
Вольно же ветру волны гнать и дуть!
Но волновал сюжет Серапионов,
Им было не до волн — до патефонов,
Игравших вальс в Коломне где-нибудь.
Зато их внуков, мучая и длясь,
Совсем другая музыка смущала.
И с детства, помню, душу волновала
Двух наводнений видимая связь.
Похоже, дважды кто-то с фонаря
Заслонку снял, а в темном интервале
Бумаги жгли, на балах танцевали,
В Сибирь плелись и свергнули царя.
Вздымался вал, как схлынувший точь-в-точь
Сто лет назад, не зная отклонений.
Вот кто герой! Не Петр и не Евгений.
Но ветр. Но мрак. Но ветреная ночь.
Александр Кушнер. Канва.
Ленинградское Отделение,
"Советский Писатель", 1981.
МОНТЕНЬ
Монтень вокруг сиянье льет,
Сверкает череп бритый,
И, значит, вместе с ним живет
Тот брадобрей забытый.
Монтеня душат кружева
На сто второй странице —
И кружевница та жива,
И пальчик жив на спице.
И жив тот малый разбитной,
А с ним его занятье,
Тот недоучка, тот портной,
Расшивший шелком платье.
Едва Монтень раскроет рот,
Чтоб рассказать о чести,
Как вся компания пойдет
Болтать с Монтенем вместе.
Они судачат вкривь и вкось,
Они резвы, как дети.
О лжи. О снах. О дружбе врозь.
И обо всем на свете.
Александр Кушнер. Канва.
Ленинградское Отделение,
"Советский Писатель", 1981.
* * *
Калмычка ты, татарка ты, монголка!
О, как блестит твоя прямая челка!
Что может быть прекрасней и нелепей?
Горячая и красная, как степи.
Кого обманет легкая накидка,
И зонт, и туфли? Где твоя кибитка
Из войлока? Где кожаная куртка?
Башкирка ты, бурятка ты, удмуртка.
Красавица! Зимой какие вьюги
В Баймаке, Белебее, Бузулуке!
Красавица! Весной какие маки
В Сарапуле, Уфе, Стерлитамаке!
Ты пудришься? К лицу ли эта бледность?
Красавица! Далась тебе оседлость!
Где лошади? Мохнатая где шапка?
Зачем ты не гарцуешь, как прабабка?
Александр Кушнер. Канва.
Ленинградское Отделение,
"Советский Писатель", 1981.
* * *
По сравненью с приметами зим
Где-нибудь в октябре, ноябре,
Что заметны, как детский нажим
На письме, как мороз на заре,
Вы, приметы бессмертья души,
Еле-еле видны. Например,
Для кого так поля хороши,
И леса, и песчаный карьер?
Я спустился в глубокий овраг,
Чтоб не грохнуться — наискосок,
Там клубился сиреневый мрак
И стеной поднимался песок.
Был он красен, и желт, и лилов,
А еще — ослепительно бел.
«Ты готов?» Я шепнул: «Не готов».
И назад оглянуться не смел.
Не готов я к такой тишине!
Не к живым, а к следам от живых!
Не к родным облакам в вышине,
А к теням мимолетным от них!
Не готов я по кругу летать,
В этот воздух входить, как азот,
Белоснежные перья ронять,
Составная частичка высот.
Дай мне силы подняться
Разговором меня развлеки,
Пощади. Я еще не из тех,
Для кого этот блеск — пустяки.
Александр Кушнер. Канва.
Ленинградское Отделение,
"Советский Писатель", 1981.
* * *
У природы, заступницы всех,
Камни есть и есть облака,
Как детей, любя и этих и тех,